Россию приняли в Запад? Кажется, еще не совсем. А примут? А надо? Над кофейной гущей текущих и грядущих событий медитируют:

Модест Колеров, политический консультант;
Павел Фельгенгауэр, независимый военный эксперт;
Михаил Леонтьев, автор и ведущий программы ОРТ "Однако";
Юрий Осипов, академик РАЕН, директор Центра общественных наук при МГУ;
Александр Дугин, председатель политсовета общественно-политического движения "Евразия";
Сергей Караганов, председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике;
Александр Ослон, президент фонда "Общественное мнение";
Михаил Делягин, директор Института проблем глобализации.

Сергей Караганов: На внешнеполитическом поприще в следующем году нас ждут значительные изменения. Рамки междугосударственного сотрудничества по борьбе с талибами будут постепенно сужаться и вследствие этого Россия столкнется с очевидными трудностями при обсуждении с Америкой таких тем, как Ирак или торговля оружием с Китаем и Ираном.

Александр Ослон: Главный фактор, который будет по-прежнему доминировать в российской внешней политике - усиление роли России в мире. Так или иначе он будет проявлен. Как конкретно он будет проявлен, сказать труднее. Но как бы то ни было, вектор движения России верный. В пользу его верности говорит сам факт складывающихся объективных обстоятельств. Во-первых, сейчас происходит размывание мифа о всемогуществе Америки. Появился общий враг, и поэтому дистанция между нами - США и Россией уменьшается. Выявилась переоценка этой дистанции, связанная с происходившим до того уменьшением роли России в мире. Скорей всего, в самом ближайшем будущем будут сняты самые одиозные послания в адрес России, такие, как поправка Джексона-Вэника 1974 года. Изменится и роль ООН. Главное, что общий процесс возвращения активной России на мировую арену начался и будет продолжать расти.

Модест Колеров: В 2002 году Россия не станет сателлитом США и не войдет полноправным членом в новые контролируемые США международные организации. Была иллюзия, что Россия, выучив правозащитную риторику и некоторые приемы европейской политической корректности, найдет общий язык и совокупность общих интересов с Западом. Теперь все очевидней, что Запад - не более чем клуб цивилизованных эгоистов, что строя, например, "Единую Европу", европейцы, тем не менее, все глубже проникаются благородным кулацтвом и низменной ксенофобией. От России они ждут того же, чего ждут обычно от новичка: вымыть шею и перестать лебезить. Чем точнее, рафинированнее и жестче Россия будет вести себя в отстаивании своих национальных интересов, тем больше она встретит понимания и получит больше влияния. Любви и дружбы не получит никогда - с этим надо смириться.

Михаил Леонтьев: В следующем году вопреки устоявшимся мнениям нам не светит "войти" в европейские политические институты. В НАТО нам тоже не особенно надо по понятным несиюминутным соображениям.

Михаил Делягин: Если говорить относительно внешнеполитического фактора, то нас ждет ужесточение или неужесточение дискридитации России. Нужно добиться в первую очередь прекращения преследования российского бизнеса, российских денег за рубежом. Мы поддержали американцев, но забыли, что синонимом выражения "грязные деньги" является выражение "русские деньги". Однако оказанная услуга должна быть оплачена. Тот, кому оказали эту услугу, страшно раздражен, его тяготит то, что он кому-то обязан, и мстит за это. Так что по нам могут ударить очень крепко, стоит нам чихнуть не в ту сторону. Россия им дала понять, что если США разбомбят Ирак, то мы либо выйдем из коалиции, либо займем в ней какую-то особую позицию. То есть, мы прекратим поддержку США в этой ситуации. Позиция Америки довольно уязвима. И они конечно не могут пойти на то, чтобы мы вышли из этой коалиции. Это будет удар по ним, сопоставимый по силе с самим террактом. Но они нам этого не простят. И при первом удобном случае они нам сделают больно. Мы должны понимать, чем это грозит для нашего бизнеса, то есть, в первую очередь у нормального бизнеса будут проблемы. Нам будет сложно переводить деньги.

Юрий Осипов: После признания поражения России в холодной войне, внутреннего и внешнего разгосударствления и резкого усиления зависимости от "мирового центра" трудно вообще говорить о неформальном суверенитете и самостоятельности России. У антигосударства нет и не может быть линии, а возможны лишь зигзаги. Уходящий 2001 год - один из роковых, событийных, переломных и судьбоносных для России годов - так называемых "годов змеи", стал, надо полагать, годом глобализационного разворота (если не переворота). Политика, конечно, игра, но ведь вокруг совсем не слабые, а, главное, вовсе и не разгосударствленные, игроки. Не поздно ли нам вообще на что-нибудь серьезно влиять, тем более с гимназическим мышлением?

И что нам остается?

Модест Колеров: Единственная сфера возможного и эффективного влияния России - сопредельные государства, даже - не Ближний Восток. Чем быстрее и решительнее Россия будет "окапываться" в этом предполье, тем больше и значимей будет ее влияние. Первый пробный камень такого влияния в 2002 - способность России решить проблему эксклавности. Калининградской области внутри Европейского союза. Пока никаких ни административных, ни политических, ни инфраструктурных перспектив у этого эксклава не видно. Россия, кажется, уже готова согласиться с тем, что эта область будет не динамичным форпостом страны на Балтике, а больным, воспаленным и уязвимым местом, которое будут теребить все, кому не лень.

Павел Фельгенгауэр: Кремль будет вынужден обязательно развивать свои отношения с Западом, но при этом во что бы то ни стало сохранить стратегические статус-кво с Китаем. Скорей всего, в следующем году такая стратегия нам удастся. Но дополнительных массовых прорывов в области международных отношений вряд ли придется ожидать.

Михаил Леонтьев: России нужно входить в ВТО, тем более, что и в данном политическом контексте ситуация максимально благоприятная. Она интересна еще и тем, что хотим мы того или нет, но переговоры о вступлении во Всемирную Торговую Организацию необходимы, хотя самим спешить туда не следует. Особенно, если отношения с нашими западным партнерами будут по тем или иным причинам деградировать.

Павел Фельгенгауэр: В ВТО нас так быстро принять не могут, не смотря на все ожидания. Для Запада это будет связано с конкретными экономическими рисками, вопрос с которыми еще не будет благополучно разрешен в 2002 году. Основным же событием для России станет участие в Пражском саммите НАТО осенью следующего года, на котором натовцы предпримут генеральное наступление "на восточном направлении". Россия будет по-прежнему возражать против расширения блока за счет восточноевропейских стран, однако это будет происходить на фоне дальнейшего потепления общего климата российско-американских отношений.

Михаил Делягин: Не надо торопиться в ВТО. Мы сейчас на уровне 7-летнего ребенка. Если мы сейчас вылезем на ринг, от нас останется мокрое место. Если мы хотим, чтобы от нас осталось мокрое место, тогда нужно поступать, как указывает вся эта свора либералов. И беда вовсе не в том, что наше сельское хозяйство не готово к вступлению. Никогда сельское хозяйство ни одной страны мира не будет готово к конкуренции. Африка вымерла не потому, что там был социализм, а потому что ей не хватило политического веса защищать свое сельское хозяйство.

Михаил Леонтьев: Связи России с мировыми лидерами не должны замыкаться на личных отношениях, а, по идее, должны привести к интеграции России в мировое хозяйство, в котором сейчас Россия практически не присутствует. Уместный пример в данном случае - Китай. Степень его вовлеченности в мировую экономику - огромна, как и огромен объем вкладываемых капиталов. И при этом Китай, в отличие от России, менее мобильно реагирует на происходящее в мире.

Александр Дугин: На мой взгляд, отношения с Европой будут развиваться достаточно позитивно на фоне ухудшения отношений между РФ и США. Мы не можем стать сателлитом США по определению, так как у США нет никакой возможности опекать вплотную такую геополитическую реальность, как Россия-Евразия. США (следуя константам атлантистской геополитики) будут проводить в жизнь план нашего внутреннего разложения и традиционный "линкидж" по отрезанию нас от соседей с Юга (это уже происходит в Средней Азии) и с Запада ("санитарный кордон" в виде восточно-европейских и прибалтийских стран, которых примут в НАТО). А нас никуда не примут. Европейцы будут содействовать осторожно нашей интеграции в Европу, но не осмелятся открыто противодействовать США. Россия будет продолжать утрачивать свои геополитические позиции в Азии и Европе, а также в мире, пока этот процесс не дойдет до критической точки внутри страны. При этом реальный потенциал для того, чтобы серьезно влиять на события в мире у России есть, но его консолидация требует резкой политической воли и ясных геополитических убеждений. Слово "никогда" относительно границ влияния России в мире режет слух. Never say never...

Александр Ослон: Риторика лорда Джадда здесь служит вполне читаемой лакмусовой бумажкой. Со сцены сейчас уходят претензии культурно-гуманитарного характера Европы как коллективных "взрослых, умудренных опытом" к России-"подростку" и приходит понимание проблем и отношение к нам как к молодому, подающему надежды человеку.

Останется ли Чечня в числе "внешнеполитических аргументов"?

Модест Колеров: Политика России в Чечне не зависит от внешнеполитического давления - хотя бы потому, что эта политика - продукт целого букета взаимно конкурирующих интересов и ведомств, лишенного единого субъекта. А на толпу субъектов влиять, как известно, чрезвычайно затруднительно.

Павел Фельгенгауэр: В чеченском вопросе внешнеполитического давления не будет, как практически нет его сейчас.

Михаил Леонтьев: Сейчас Россия поняла, как следует общаться по поводу Чечни с тем же Западом. Мы научились, наконец, отправлять Европе и остальным такой message, который читается именно их буквами.

А что вообще будет с Чечней?

Модест Колеров: Ситуация в Чечне кардинально не изменится. И в этом - благо, ибо сейчас любая перемена в Чечне, связанная с институтами и персоналиями власти, - фактор нестабильности, порождающей новые жертвы. Сейчас для России в Чечне самое главное, как сказали бы предки, - "стоять вечно", чтобы сама мысль о перемене участи исчезла.

Павел Фельгенгауэр: Особой революции здесь ожидать не приходится. Федеральные власти будут продолжать интенсивно выводить войска. Сопротивление чеченских повстанцев будет продолжаться с той же силой, как и сегодня. В принципе, условия для дальнейших договоренностей с чеченской стороной пока плохие. Пока на территории Чечни стоят российские войска, эта ситуация не имеет положительного разрешения. Российские вооруженные силы, дислоцированные в Чечне, находятся на крайнем низком профессиональном уровне, вооружены устаревшим оружием, крайне недисциплинированны и вследствие этого склонны к мародерству и зверствам по отношению к мирному населению. От такого воинства никаких успехов ожидать нельзя. Безусловно, во многом перекосы политики России зависят от самодурства и самоуправства тех или иных начальников российских правоохранительных структур в Чечне. Но это лишь подтверждает общую ситуацию. На Западе это прекрасно понимают и играют соответствующую роль. Однако особого давления на Россию в связи с Чечней со стороны Европы и США в 2002 году не будет. Действующие там лица ограничатся лишь обычной антироссийской риторикой. В целом же в следующем году Чечня постепенно начнет ассоциироваться исключительно с внутрироссийской проблемой.

Михаил Леонтьев: В следующем году особых изменений Чечня нам не принесет. Быстрых результатов здесь ждать не приходится. В следующем году мы должны в конечном счете продолжать сегодняшнюю политику, блокировать бандитов, душить и изолировать их финансово-политически и идеологически. Умиротворенная и лояльная Чечня - лучшее и на сей день пока единственное свидетельство оздоровления России, абсолютно полезная часть российской политической организации, играющая роль необходимого предохранителя. Когда этот предохранитель перегорает, то он свидетельствует лучше других об истинном положении вещей в самой России.

Александр Дугин: Ситуация в Чечне может развиваться по положительному евразийскому сценарию - это означает мир на основании учета Москвой национал-религиозных ценностей чеченцев, с одновременным отказом их от политического сепаратизма. Это позволило бы стабилизировать ситуацию и довольно легко улучшить отношения с Европой, выйдя из под режима внешнего воздействия. Против этого будут выступать определенные силы в Чечне (ваххабиты, структуры, ориентирующиеся на Турцию и Саудовскую Аравию), со стороны Москвы евразийский проект будут пытаться сорвать как недалекие "ястребы", так и прямые агенты влияния американской геополитики. При этом Москва никогда не удовлетворится ни миром на "демократической" (нео-хасавюртовской) основе, а силовым образом чеченский вопрос окончательного решения не имеет. Если не евразийское решение, то никакого, а значит патовая ситуация, которая будет существенно ослаблять геополитический потенциал России как за рубежом, так и внутри страны.

Юрий Осипов: Антигосударство вообще не призвано ничего решать. Если надо, то "чечня" будет бесконечной, а если позволят, то вдруг и кончится, дело тут за малым - за ценой.

Теперь про главное: про деньги

Модест Колеров: Экономика внутри России и экономическая экспансия российских корпораций вовне крайне мало зависят от государственной внешней политики. Высокий гуманизм доктрин в том, что они, грамотно излагая ряд самоочевидных вещей, отнюдь не заставляют своих авторов следовать этим банальностям. Например: чем может сегодня российский МИД помочь российскому же бизнесу скупать собственность в сопредельных территориях? Ничем. Может только помешать: тем, что за последние годы страдники МИДа выработали деловой консенсус с теми, кто в сопредельных государствах научился делать деньги на неэффективности нашей внешней политики: шантажировать положением русских, контролировать отмывочно-банковские пункты, монополизировать трубу, льготной российской электроэнергией субсидировать национальную независимость сразу нескольких государств. Посему внешняя политика может, в лучшем случае, не навредить, помочь не может. В такой ситуации даже пагубное окончательное превращение российских посольств в представительства российских олигархов - было бы наилучшим выходом, по моде сегодняшнего дня - "гражданской", свободной от государственной фанаберии, защитой реальных денег и реальных национальных интересов, а не глупых дипломатических торгов и "дружбы" второй свежести.

Михаил Леонтьев: В России нельзя прогнозировать "волевые решения", то есть - решения политические. С одной стороны, после 11 сентября произошло известное изменение политического курса России. Между тем, подобные перемены политических курсов для таких больших стран, как Россия, противопоказаны. В перспективе нас ждет только долгосрочный экономический рост (более 3%). Все это не может не способствовать изменению движения капитала. Внешняя политика для России - это опции и фон, где представления о нас, как о дружественной стране - очень полезные вещи, но отнюдь не самодостаточные. Думаю, в 2002 году перед нашей внешней политикой встанет вполне конкретная задача - списание советского внешнего долга. Внешнеполитическая обстановка это вполне позволяет. Более того, мы не совсем владеем этой ситуацией, поэтому именно в данный исторический момент следует воспользоваться возможностью решить окончательно этот вопрос в нашу пользу. Либо в 2002 году мы решим вопрос с советским внешним долгом окончательно, либо не решим никогда.

Михаил Делягин: Общая экономическая ситуация для России ухудшится. Вопрос только в том, когда. Скорее всего, следующий год мы проживем нормально. Внешне это будет вполне нормальная ситуация, нам будут давать займы и т.д. От нас будут взамен требовать определенной политики. Мы стратегические конкуренты, как бы ни сложились благопристойно наши отношения. По большому счету наше развитие никому не нужно. Если у нас катастрофа, все будут катастрофы бояться, в этом случае нам позволяют заниматься самодеятельностью. И когда у нас все хорошо (а на Западе, глядя на показатели, считают, что у нас все хорошо), они будут стараться нам навязать меры, которые будут подрывать наше развитие. И если у нашего правительства не хватит мужества противостоять этому внешнеполитическому давлению, ни 2% роста, ни 3% роста вверх России не светит.

Сергей Караганов: Западные экономические элиты еще можно привлечь в Россию, если на внешнеполитическом уровне мы будем продолжать позитивно играть на поле договоров о безопасности, нераспространении ядерного вооружения, борьбе против терроризма и т.д. Но для этого потребуются новые интеллектуальные и психологические условия для реальных перемен.

Александр Дугин: Экономика России серьезно зависит от ее внешней политики. И это очень плохо. Следует строить такую экономику, которая основывалась бы на логике таможенного союза, то есть на автаркии больших пространств. Относительно политики в области энергоресурсов Россия должна искать консенсуса, во-первых, с остальными евразийскими странами, а во-вторых, с Европой. Арабская нефть является экономическим дополнением к американской геополитике, эти вещи тесно связаны. Россия должна ориентироваться на евразийскую нефть и европейских потребителей. Тогда есть шанс переориентировать экономику в адекватном ключе. Страны ОПЕК - конкуренты для России, а евразийские нефтедобывающие страны должны быть стратегическими партнерами. В далекой перспективе "ценовой сговор" невозможен, так как страны ОПЕК в целом действуют в геоэкономической системе, играющей на руку США. Другое дело, что России имеет смысл координировать нефтяную политику с некоторыми латиноамериканскими странами и арабскими "странами-париями" - Ираком, Ливией, чтобы включить их в альтернативный консорциум, оторвав от нефтяного мэйнстрима, где ведущую роль играет Саудовская Аравия и Эмираты.

Александр Ослон: Я придерживаюсь нетрадиционной позиции относительно роли экономических доминант для определения благополучия России. Есть иллюзия, что экономика первична. Однако объективного "экономического" фактора, который определяет социокультурную ситуацию, если приглядеться пристальнее, в том смысле, как это принято считать, не существует. В экономике, как и в политике, главное - взгляды, настроения, реальное поведение людей. Если люди хотят работать, то экономика растет. Другие факторы влияют на этот процесс постольку-поскольку. В 90-е годы существовала общая атмосфера пессимизма, непонимания и взаимного отчуждения, которая за последние два года сильно изменилась. Коль скоро это так, то это все в совокупности влияет и на работоспособность людей. Именно этот "резус-фактор" определяет нормальный исторический цикл, а отнюдь не "фактор нефти" или Путина в качестве решающих.

Тем не менее, интересно было бы послушать про наши "нефтерубли"

Юрий Осипов: Сегодня уже тщетно вообще говорить о зависимости-независимости нашей экономики от мировых цен на нефть, ибо для России есть одно - погружение и растворение, разумеется, не в пользу самостоятельного развития. Как же это Россия вдруг станет сильным и независимым игроком на нефтяном рынке? Считаться надо, а потом уже считать - что останется. И продаваться, - раз уж захотелось на мировую арену, да еще и в открытую.

Сергей Караганов: Внешняя политика очень сильно зависит от цен на нефть. Так получилось, что в уходящем году в тени основного события - атаки на небоскребы Всемирного торгового центра, остался очень важный момент, к сожалению не воспринимаемый многими до конца. Я имею в виду события на Ближнем Востоке, который как важный политический и нефтедобывающий регион остался дестабилизирован надолго. Это значит, что потребители нефти будут искать другие ресурсы, что приведет к ощутимым подвижкам на мировом рынке нефти. В этих условиях в России есть ресурсы для того, чтобы максимально использовать сложившуюся конъюнктуру и увеличить производство нефти. Роль стран ОПЕК при этом не следует расценивать слишком категорично. Они сейчас являются для нас одновременно и партнерами и конкурентами. Реалии "нового" рынка уже существуют. Самое интересное, что мы на них уже играем. Новая роль России в мировом сообществе уже представляет собой определенную силу и стала явной.

Александр Ослон: Роль цен на нефть в некотором смысле сильно мифологизирована. Люди, как правило, принимают положение с ценами на нефть как некую абсолютную данность. На самом деле в реальной экономике цены на нефть влияют ровно настолько, насколько они портят людям настроение. Хотелось, чтобы в следующем году настроение они портили как можно меньше, чтобы у людей не пропадал рабочий тонус. Это отнюдь не второстепенные вещи. Тем не менее, именно сейчас возможен гораздо более выгодный альянс с ОПЕК с учетом максимальной осторожности в отношении тех, с кем придется играть. В Аргентине, кстати, случился полный экономический дефолт, во многом благодаря советам известных западных "учителей". России нужно понимать, что в ОПЕК уже давно все поделено, соотношения стран-участниц на рынках одни и те же, а колебания происходят только у их границ. Можно пока говорить о шансе России удачно вклинится в эти большие игры.

Михаил Леонтьев: В 2002 году Россия скорей всего активизирует свою нефтяную дипломатию. Все остальное - игра в условиях отсутствия серьезных стабильных отношений и вполне регулируемый поток капиталов. Россия не может сейчас серьезно играть между ОПЕК и странами-потребителями нефти, но грамотно использовать их противоречия она в состоянии, несмотря на то, что подчас собственных ресурсов для этого у России не хватает, и нет достаточно эффективных регулирующих инструментов, чтобы быстро и оперативно изменять объемы добываемой нефти.

Михаил Делягин: ОПЕК нам не партнеры. Мы 6% мирового рынка нефти. Только Саудовская Аравия представляет собой 50% мирового рынка нефти. Они свои проблемы пытаются решить за наш счет (сокращение добычи до 2 млн. баррелей). Они не опровергают того факта, что они добывают сверх квоты постоянно. Они хотят, чтобы мы 1,5 млн сократили, но не страны ОПЕКа. Они на нашем горбу пытаются въехать в рай. С ОПЕК ценовой сговор невозможен. Сговор бывает между сильными или сопоставимыми по силе. А более 50% и 6% это несопоставимый разрыв. Кроме того, есть еще Казахстан, к которому ОПЕК никаких претензий не предъявляет. Если мы сейчас сократим поставки нефти на рынки Европы, которые завоевали с кровью наши нефтяные компании, то туда немедленно придет казахская нефть. При всем при том, что казахская нефть лучше российской.

Зато у нас ученые самые умные...

Модест Колеров: Безусловно, стимулируемый brain drain - это сознательная и долгосрочная политика западного рынка и западных государств (см. иммиграционные квоты по профессиям и стартовым данным). Собственно, это естественная эффективная политика для любого сильного рынка и государства, включая Россию, прямо заинтересованную в выезде бывших граждан СССР из стран СНГ в Россию - впрочем, не столько с "мозгами", сколько с "руками". Есть одно, наверное, единственное решение проблемы "утечки мозгов" (не равной свободе передвижения рабочей силы): предоставление наилучших карьерных, экономических и общественных перспектив "мозгам", что прямо зависит и от общей сытости общества, и от степени личной свободы. С последним у нас неплохо. Комично видеть, как вчерашние неподвластные российским стихиям интеллектуалы с готовностью ложатся на Западе под более жесткий социальный контроль и любят его с беззаветной лояльностью. Итак, "мозги" ищут островов стабильности - и находят их в Израиле и Нью-Йорке.

Александр Дугин: Вопрос с "утечкой мозгов" является не столько экономическим, сколько социально-политическом. Пока в российском обществе не возобладают патриотические ценности, этот процесс искусственно остановить не удастся. А при изменении климата этот процесс не только замедлится, но и пойдет в иную сторону. Многие прекрасные русские ученые, вынужденные работать за рубежом, мечтают вернуться на Родину, когда в ней минимально утвердятся приемлимый климат. На Западе хорошо устраиваются только самые бездарные научные кадры. Истинно русская душа наших ученых требует иного культурного контекста. Но впрочем сегодня мы переживаем кризис самой науки. И эта тема не является механической - мол больше мозгов, больше прибыли народу и государству. Мозги мозгам рознь. Мозг одного гения стоит целого академ-городка, если ученые в нем средненькие. При нынешних технологиях, такое обстоятельство становится еще более значимым.

Михаил Делягин: Да, специалистов из России переманивают. Но то, что они переманиваются, а не остаются здесь, - процесс стихийный. Остановить его бессмысленно. Когда у нас начинается преследование ученых, то показательно, что быть в России ученым не только голодно, но еще и опасно. Потому что не дай Бог вы что-нибудь изобретете, вам сразу пришьют аналитический шпионаж. Между прочем, есть такая штука, как продукт секретности. Что делать с человеком, который додумался своим умом до секретной вещи? Если такого человека автоматически рассматривать как шпиона, то думать нельзя. Есть еще такая вещь, как научная бюрократия. Когда есть не только выжившие из ума люди, но и в силу физиологических особенностей просто слишком странные. Или есть люди, которые бросили науку 15 лет назад и занимаются околонаучным бизнесом. Они реально контролируют развитие тех или иных отраслей науки в стране. Ему можно дать 10 млрд долларов для развития науки в стране, но до настоящих ученых не дойдет ничего. Деньги пойдут не на воровство, а на создание псевдоофисов, научных учреждений и так далее. У нас в России количество ученых экономистов можно пересчитать по пальцам двух рук. Мы потеряли огромную научную школу. Чтобы молодой человек был ученым, мало быть гением, он должен у кого-то учиться. Огромное количество наших научных школ уехало из страны, потому что интеллект, если и выживает в нищете и физической опасности, он не воспроизводится.

И напоследок - прогноз развития "кремлевской дрязги"

Александр Дугин: Я не думаю, что противостояние силовиков и "интеллектуалов" в кремлевской администрации имеет под собой серьезное основание. Администрация Президента неоднородна, в большинстве там здравые прагматики, хотя есть и малоприятные кадры. Силовики также не составляют никакой спаянной группы. Я думаю, проблема надуманна. "Противостояние" возникнет только в том случае, если будет усугбляться тот серьезный перекос в сторону Запада, который обнаружился после 11 сентября и был воспет кремлевскими либералами и правозащитниками как несменяемый окончательный курс. На самом деле, это была серьезная стратегическая ошибка, что сегодня, кажется, очевидно всем - ни одной из поставленных задач этот демарш не решил и не мог решить. Однако я предвижу, что возврат к более сбалансированной ситуации между евразийством в социально-политической сфере и рынком будет восстановлен органично, и Президент вернется к опоре на "путинское большинство", состоящее в значительной (если не в большей) степени из патриотов, евразийцев и людей с умеренно левыми убеждениями.

Модест Колеров: Мне, по крайней мере, усилиями СМИ, было объяснено, что противостояние сие происходит внутри администрации. Вот это свежее заявление, что борьба "чекистов" против "интеллигентов" внутри администрации и около нее - на самом деле есть борьба силовиков против администрации (читай: президента), - и есть новый информационный вброс. Надо сказать, запоздалый и вялый. Если серьезно: противостояние уже закончилось. Проиграли "интеллигенты". Картина дальнейшего, на мой взгляд, будет в наибольшей степени предопределена тем, что станет (или не станет) в 2002 году с Волошиным и Сурковым.

Александр Ослон: Существует некоторый миф о борьбе "чекистов" и "интеллигенции" внутри Садового кольца. Это чистой воды симулякр, имеющий черты политического цирка и ориентированный в основном на ликвидацию скуки. Впрочем, там присутствуют элементы тестирования ситуации, некие аморфные "пробные шары". Однако сейчас головы людей больше заняты проблемами, связанными с международными событиями, происходящими вне России.

Александр Дугин: Система информационных сбросов постепенно сойдет на нет вместе с теми, кто привык действовать только так.

Юрий Осипов: Можно ожидать любых информационных вбросов, ибо они относятся к созидаемой пиарной реальности, точнее, ирреальности. Облик власти меняется, так как он должен - ради самой власти - меняться. Меняется ли при этом суть?.. Что касается подковерной борьбы, то на проигрыш главы государства сегодня трудно рассчитывать. А вот кто останется в выигрыше?..