Корейцы России-СССР-СНГ всегда были едва ли не самым незаметным среди всех национальных меньшинств такого размера - ведь к моменту распада СССР их численность достигла 450 тысяч человек. А между тем корейцы являются единственным восточно-азиатским меньшинством, которое живет в нашей стране уже долгое время. За полтора века своей истории эта единственная в своем роде этническая группа глубоко вросла в землю новой родины - и все равно не стала окончательно своей.

Корейская эмиграция в Россию началась еще в 1860-е годы и была вызвана тем же, чем и большинство эмиграций, - нуждой. Основную массу переселенцев составляли крестьяне, которые спасались от малоземелья и чиновничьих поборов, хотя с конца XIX века среди переселенцев попадались и политические беженцы, уходившие от японцев. В России отношение к корейским переселенцам с самого начала было двойственным. С одной стороны, администрация Приморья приветствовала иммиграцию - ведь корейцы поднимали целину и собирали немалые урожаи, помогая, таким образом, решать продовольственную проблему и осваивать огромный безлюдный край. С другой стороны, власти боялись, что заселение новоприобретенных земель "азиатами" со временем станет основой для территориальных претензий к России со стороны ее азиатских соседей. Короче говоря, к корейским иммигрантам относились примерно так же, как сейчас - к иммигрантам китайским. Именно поэтому я не мог не улыбнуться, когда не так давно в одной газете, издаваемой корейцами СНГ, прочел репортаж с Сахалина, полный жалоб на "засилье китайцев", которые "наводнили Дальний Восток" и "вознамерились там обосноваться". Столетье назад точно в таком же тоне (и почти в тех же выражениях!) в газетах писали о предках авторов этой статьи.

Переселенцы говорили в основном на архаичном северо-восточном (хамгенском) диалекте, который сильно отличается от литературного сеульского языка - примерно так же, как русский от украинского. Поэтому неверно распространенное среди корейцев СНГ убеждение, что их язык, дескать, был "испорчен" от долгой жизни в России. Корейцы СНГ не "испортили" язык, а наоборот, сохранили говор своих предков, которые отродясь по-сеульски не изъяснялись. Исключением являются корейцы Сахалина, но они оказались на территории СССР много позже - только в 1945 г. В начале XX века возникло и самоназвание российских корейцев - "коре сарам" (явно под влиянием русского названия Кореи, которое в самой Корее не используется уже несколько столетий).

К 1917 г. в России проживало уже около 100 тысяч корейцев, причем в Приморском крае они составляли почти треть всего населения (в некоторых районах - до 90%). Большинство корейцев переселялось в Россию с семьями, всерьез и надолго. Переселенцы стремились получить русское подданство, охотно крестились, принимая православие. Корейцы побогаче старались выучить русский язык, а по возможности - и отправить детей в русскую гимназию. К 1917 г. среди переселенцев встречались уже и выпускники российских университетов. Однако эти образованные по-русски корейцы составляли весьма небольшую часть корейской общины, которая в целом продолжала жить замкнуто.

В годы Гражданской войны корейцы в своем подавляющем большинстве активно поддерживали большевиков, что было вполне понятно. Большевики обещали покончить с любой дискриминацией нацменьшинств - корейцы были нацменьшинством, к которому власти относились довольно настороженно. Большевики хотели разделить землю поровну - среди корейцев преобладали малоземельные крестьяне. Большевики обещали устроить мировой пожар и покончить с империализмом - Корея была японской колонией. Наконец, на Дальнем Востоке главными союзниками и спонсорами белых были ненавистные японцы, что делало красных "врагом врага", и значит - другом.

Поначалу новая власть постаралась сдержать свои обещания. Корейские крестьяне получили землю, в крае стали открываться новые корейские школы (к началу 1930-х гг. их было более 250), в Уссурийске начал работать корейский педтехникум, был основан корейский театр и корейская газета "Сонбон" ("Авангард"), которая и сейчас продолжает выходить в Алма-Ате под названием "Коре ильбо". В середине тридцатых годов во Владивостоке был создан корейский педагогический институт, который тогда был вообще единственным корейским высшим учебным заведением в мире (в самой Корее преподавание в вузах велось только на японском языке). Партийные органы, следуя официальной линии на поддержку "нацменьшинств", активно продвигали по службе "национальные кадры" из числа советских корейцев.

Тем не менее, несмотря на всю интернационалистическую риторику, центральные власти продолжали относиться к корейцам с подозрением. В те годы Корея была японской колонией, корейцев воспринимали как "почти японцев" и, следовательно, как потенциальных агентов главного противника Советской России на Дальнем Востоке. Компактно проживающие в приграничных районах корейцы у властей вызывали нервозность, которая росла по мере ухудшения отношений с Японией. В этих условиях и произошла катастрофа 1937 г. - насильственное переселение корейцев, которых к тому времени в России было уже около 180 тысяч. Решение о выселении всех корейцев из приграничных районов и об их отправке в Среднюю Азию было принято ЦК ВКП(б) и Совнаркомом 21 августа 1937 г. (директива #1428-326бсс). Впервые в советской истории принадлежность к определенной этнической группе сама по себе стала достаточным основанием для наказания. Вдобавок выселению предшествовал террор, свирепый даже по меркам 1937 г. В ходе репрессий были почти поголовно уничтожены выдвинувшиеся в послереволюционные годы партийные руководители, погибли в тюрьмах практически все корейцы-офицеры и большинство корейцев, имевших высшее образование. Само переселение прошло осенью 1937 г. и сопровождалось немалыми жертвами - особенно среди детей, во множестве умиравших в эшелонах.

До самой смерти Сталина в 1953 г. корейцы подвергались официальной дискриминации, хотя их положение было лучше, чем у других "репрессированных народов" (немцев, калмыков, крымских татар). В отличие от них, корейцы не должны были еженедельно лично являться в "спецкомендатуры" для регистрации, могли передвигаться по территории Средней Азии, а по получении специального разрешения - и за ее пределами. Наконец, корейцы, в отличие от немцев или татар, и в сталинские времена могли учиться в высших учебных заведениях и занимать ответственные посты. Калмык или немец в 1941-1953 гг. не мог стать ни секретарем райкома, ни директором завода, ни оперуполномоченным НКВД, а вот корейцы на этих должностях время от времени попадались. Тем не менее, дискриминация была ощутимой. В армию корейцев не брали (вместо этого они отправлялись на принудительные работы), выезжать без спецразрешения за пределы Средней Азии они не могли. Ограничения эти не распространялись на тех корейцев, которые в 1937 г. жили за пределами Дальнего Востока и не попали под выселение, но таких было немного, примерно 10-15 тысяч.

После переселения основная масса корейцев оказалась в Узбекистане и Казахстане. По данным переписи 1959 г., в Узбекистане проживало 44,1% всех советских корейцев, в Казахстане - 23,6%. Расселяли корейцев деревнями, так что в Средней Азии образовывались корейские колхозы, которые в основном специализировались на выращивании риса. Однако расселение проводилось с таким расчетом, чтобы больших "чисто корейских" районов не возникало, корейские поселки были разбросаны на огромной территории, довольно далеко друг от друга, среди поселков узбекских, казахских, русских. Вдобавок, в 1937-1938 гг. были ликвидированы многие корейские культурные учреждения, в том числе корейский пединститут.

В 1945 г. количество советских корейцев резко выросло - за счет присоединения к СССР Южного Сахалина. На его территории находились многочисленные шахты, где работали корейцы, направленные туда в порядке мобилизации японскими властями. К 1945 г. их число достигло 40 тысяч. Среди советских корейцев они образовали весьма своеобразную группу. В своем большинстве сахалинские корейцы были выходцами из южных провинций страны и, в отличие от корейцев Средней Азии, говорили на сеульском диалекте. После присоединения острова они оказались в странном положении: автоматически утратив японское подданство, они не приобрели подданства советского, которого им попросту не давали - несмотря на настойчивые ходатайства. Часть из них стала гражданами КНДР (в которой они, кстати, никогда не бывали), а большинство долгое время оставалось "лицами без гражданства", которым требовалось специальное разрешение на выезд с острова. Советское подданство корейцы Сахалина стали принимать лишь после 1970 г.

Реабилитация среднеазиатских корейцев прошла в несколько этапов в 1953-1957 годах. Именно тогда были официально отменены ограничения на передвижение и службу в армии, разрешено было и поселение за пределами Средней Азии. Впрочем, некоторые негласные запреты продолжали существовать вплоть до распада СССР. Например, кореец, отправившийся служить в армию, рано или поздно обнаруживал, что не может продвинуться выше подполковника, в то время как иные из его русских, татарских или осетинских друзей по училищу уже сверлят дырочки для генеральских звездочек. Партийная карьера у корейца тоже обычно останавливалась на уровне секретаря райкома. Впрочем, дискриминация была не слишком сильной, а во многих областях (наука, образование, медицина) вообще отсутствовала.

Недоверие было вызвано тем, что корейцы, наряду с немцами, евреями, поляками, относились к тем "нацменьшинствам", у которых существовали свои государства за пределами СССР. Особисты опасались, что такие меньшинства при некоторых обстоятельствах будут действовать во благо своей "исторической родины", но против интересов Советского Союза. Насколько были обоснованы эти опасения в случае с евреями или немцами - говорить не будем, но корейский парадокс заключался в том, что вплоть до конца восьмидесятых годов подавляющее большинство советских корейцев не ассоциировало себя ни с одним из корейских государств и не испытывало никаких патриотических чувств ни по отношению к Сеулу, ни по отношению к Пхеньяну. О Южной Корее знали лишь, что она представляет из себя "кровавую диктатуру", а доходившие из КНДР слухи о культе личности, терроре и всеобщей нищете также не вызывали желания гордиться историческими связями с такой страной.

В 1959 г. в СССР проживало 313 тысяч корейцев, а к 1989 г. - 439 тысяч. Впрочем к концу советского периода темпы роста замедлились - отчасти из-за перехода к малодетности, а отчасти - из-за распространения смешанных браков, доля которых к концу советского периода достигла 40%. В той своеобразной системе национального деления, которая сложилась в Средней Азии в позднесоветские времена, корейцы, безусловно, относились к "русским" или "европейцам" - как и все вестернизированные немусульманские этнические группы (а также, кстати, и вполне мусульманские татары). С точки зрения рядового узбека, не было принципиальной разницы между русским, корейцем, евреем (пришлым, не бухарским) и немцем, да и сами эти группы там достаточно четко ощущали собственное "цивилизационное единство".

Языковая ассимиляция корейцев по-настоящему началась именно после переселения и была результатом не столько сознательной политики властей, сколько новых условий их жизни. К концу 1950-х годов русский стал родным языком всей корейской молодежи Средней Азии (школы с преподаванием на корейском языке были закрыты еще в начале 1940-х годов). Корейский язык преподавался во многих школах корейских поселков в качестве иностранного, но в небольших объемах и без особого эффекта - школьники считали этот предмет ненужным, учились из-под палки и в итоге языка не осваивали. Родители относились к подобной позиции с пониманием, а часто ставили вопрос о полной ликвидации преподавания корейского языка - за ненадобностью. Корейцы все больше вовлекались в "большую жизнь", успех в которой напрямую зависел от качества образования, получать которое следовало на русском языке. Впрочем, поддержки родительские пожелания не нашли. Идеологемы официального интернационализма (весьма близкие, кстати, к идеологемам политкорректности) требовали, чтобы официальные мероприятия по сохранению корейского языка продолжались. По-прежнему выходила корейская газета, которая в 1938-1989 гг. именовалась "Ленин кичхи" ("Ленинское знамя") - весьма скучная по содержанию, но щедро дотируемая и распространяемая райкомами в обязательном порядке. Действовал и активно гастролировал по Средней Азии корейский театр, который в хрущевские и брежневские времена, пожалуй, и был главным центром корейской культуры. При этом и в театре, и в газете за основу был взят корейский литературный язык в его пхеньянско-сеульском варианте, хотя на практике хамгенский диалект оказывал на "советско-корейский" язык немалое влияние. Впрочем, к 1980-м годам утрата языка зашла так далеко, что даже актеры корейского театра зачастую автоматически зазубривали реплики, смысл которых понимали лишь отчасти.

Следствием реабилитации стала массовая урбанизация. С середины пятидесятых корейская молодежь в массовом порядке пошла учиться в вузы, в том числе и в вузы Москвы и Ленинграда (что, кстати, стало возможным именно в результате перехода на русский язык в школах), а к концу семидесятых корейцы стали одним из самых образованных народов СССР. Тут, конечно, сыграл свою роль традиционный для народов Дальнего Востока культ образования и книги. В итоге к 1989 г. доля лиц с высшим образованием среди корейцев была в два раза (!) выше, чем в среднем по Союзу, - хотя, конечно, надо сделать поправку на то, что большинство из них получило высшее образование в вузах Средней Азии с их, скажем так, специфическими условиями.

Корейцы стали расселяться по территории СССР. Именно тогда на базарах появилась "корейская морковка" и прочие "русско-корейские салаты", которым предстояло уже в перестроечные времена совершить победное шествие по московским и питерским гастрономам. Россия, кстати, является едва ли не единственной страной мира, в которой корейская кухня стала массовой. В большинстве иных государств корейская кухня на массовый рынок не выходит - слишком уж она специфична. Впрочем, секрет успеха корейской кулинарии в б.СССР прост: то, что продается у нас под видом "корейской кухни", к кухне Корейского полуострова отношения не имеет. Это - продукт кулинарного творчества российских корейцев, очень далекий от кухни корейцев "полуостровных". Ни в Сеуле, ни в Пхеньяне "корейской морковки" нет и никогда не было (как, впрочем, и иных "корейских салатов" с московских прилавков)...

К 1989 г. горожанами было около 70% корейцев СССР, но уход из сельского хозяйства не был полным. Продолжали процветать корейские рисоводческие колхозы, появились и новые корейские поселки за пределами Средней Азии (на Северной Кавказе, в Калмыкии, на Украине). Вдобавок, с пятидесятых годов стала распространяться система подряда (кобончжи), в соответствии с которой корейские бригады стали заключать краткосрочные арендные соглашения с колхозами Средней Азии, южной России и Украины. Арендаторы выращивали овощи или бахчевые, причем особой популярностью пользовался лук. Осенью арендаторы должны были сдать колхозу или совхозу заранее оговоренный объем продукции, а все остальное поступало в их полное распоряжение и могло быть реализовано на рынке. Корейцы были великолепными огородниками, так что урожайность на снятых ими в аренду полях потрясала даже тертых председателей и директоров. Арендаторов часто обманывали, но в большинстве случаев они возвращались домой с огромной по тем временам прибылью. Система "кобончжи" достигла расцвета в конце 1970-х годов, когда даже корейцы, обремененные учеными степенями (таких уже было немало), не гнушались отправляться на подобные заработки. Активно участвовали корейцы и в развитии теневого бизнеса, которое в Средней Азии началось раньше, чем в России.

Окончание следует...