Недавно в верхах подняли проблему беспризорных детей, которая стала поистине массовой. Но не только в обыденном, а в более интенсивном смысле слова. Беспризорными я бы назвал вообще всех детей массового общества. А также взрослых. Одним словом, всех нас, лишенных своего места в социально-структурном символическом порядке. По причине вопиющего отсутствия такового порядка. "Массовое общество", если воспользоваться филигранным определением Бодрийара, - это и есть "заполнивший собой все, ставший универсальным и получивший статус реальности остаток рассеивания символического порядка".

Поэтому, если понимать под "социальной политикой" то, что под ней принято понимать, - попечение о человеческих элементах, отслаивающихся от структурного каркаса общества, - придется признать, что все наше общество в целом должно быть ее подопечным объектом. О чем в другом контексте писал тот же Бодрийар. "В 1544 году в Париже открывается первый крупный приют для бедных, который берет на себя ответственность за бродяг, сумасшедших, других больных - всех тех, кто не был интегрирован в ту или иную группу и оказался вне ее в качестве остатка. Это свидетельство рождения социального. Позднее появятся знаки его расширения: органы государственного призрения в девятнадцатом и система социального обеспечения в двадцатом веках. По мере быстрого упрочения социального остатком становятся целые общности. Когда остаток достигает масштабов общества в целом, мы получаем полную социализацию. Полностью исключены и полностью взяты на иждивение, полностью разобщены и полностью социализированы абсолютно все". Таков мертвящий итог филантропического понятия "социального" и филантропической концепции "социальной политики". Бодрийар, разумеется, держит на прицеле опыт западных социальных государств. Но применительно к нашему, постсоветскому контексту его определения обладают особой достоверностью, коль скоро на наших глазах превращалась в остаток или, если угодно, выпадала в осадок целая социальная система советского общества. А другой у нас не было и нет.

Это как бы социологическая беспризорность, из которой вытекает любая другая. Дюркгейм описывал ее как аномию: болезненный процесс, сбой в социализации, в результате которого индивид ускользает от формирующего действия нравственных институтов символического порядка, то есть пополняет ряды массы. Дюркгейм видел выход для своего страдающего от аномии, корыстного и склонного к самоубийству современника в развитии профессиональных союзов. Сама идея, что промежуточным звеном между потерявшим авторитет обществом и потерянным человеком должна стать этика корпорации - эта идея является единственной приходящей на ум. Другое дело, что в нашем случае говорить о профессиональных союзах смешно. Да и вообще, не приходится рассчитывать на то, чтобы выстроить (даже умозрительно) систему действенных корпораций на основе какого-либо иного критерия, кроме самого факта пригодности к выполнению соответствующих функций. Что требуется от корпоративных институтов социализации? Мощный авторитет, способность излучать обаяние жизненного эталона, принудительно воздействовать на психику, формировать суперэго для подросткового сознания детей и взрослых. Вопрос лишь в том, чтобы внимательно смотреть вокруг, выделять в окружающей среде точки роста таких этических корпораций (лояльных государственным институтам и национальной культуре). И выдавать им картбланш, госзаказ на производство человека.

Ибо перед лицом парализующей аномии государство не сможет отсидеться в гетто менеджмента. И общество, способное жить, вряд ли можно будет назвать "гражданским".

Кстати, в этом отношении проблема беспризорников становится тестовой. Говоря о стратегии решения вопроса, Матвиенко не раз заявляла, что "в первую очередь будет делаться максимально возможное, чтобы вернуть их в семьи, а родителей обеспечить трудоустройством и лечением". На последней встрече этой позиции вторил и президент. То есть преобладающая, официальная точка зрения состоит в том, чтобы урегулировать дело с опорой на спонтанные силы общества: на прогнившую семью. Возможно, при (невероятной почти) помощи государства эта семья и способна обеспечить люмпенизированному ребенку существование. Но при любых субсидиях она не способна обеспечить главного: социализации. В еще меньшей степени задачу преодолевающего аномию воспитания способны решать общегражданские приюты, которые именно в силу своего общегражданского и филантропического качества не способны говорить языком сильного авторитета.

Вообще, существует совсем немного инстанций, которые потенциально владели бы таким языком и при этом могли иметь развитую социальную инфраструктуру. Навскидку я бы назвал только две: религиозная община (имея в виду лояльное православие и лояльный ислам) и армия (имея в виду всю систему ее внутренних дифференциаций между родами войск или служебными ролями). Можно, разумеется, вспомнить еще одну влиятельную корпорацию: ВЧК, чей опыт борьбы с беспризорностью, по мнению президента, нам теперь не очень подходит. И тем не менее, он работает. Еще по инерции советских времен спецслужбы среди рыхлых масс политической элиты остаются чуть ли не единственным субъектом корпоративной, дисциплинирующей социализации. Но это просто борьба с беспризорностью на другом участке.