Двадцатые числа января ознаменовались очередным террористическим актом в Дагестане, который унес жизни нескольких российских граждан - на заложенном взрывном устройстве подорвалась машина с солдатами. Террористический акт состоялся в регионе, который и без того находился в зоне повышенного внимания отечественных спецслужб, поскольку непосредственно соседствует с Чечней. Обычно террористы предпочитают диверсионное мероприятие открытому нападению, исходя из следующих предпосылок: наличие подробной разведывательной информации об объекте и его окружении, секретность подготовки, скрытность и внезапность осуществления.

Фактически это означает ведение террористами собственной оперативной деятельности. Если вы проанализируете ситуацию (которая наверняка была в жизни у каждого), когда надо навести какие-либо справки или кого-то разыскать, вы поймете, насколько явственный след оставляет эта ваша открытая деятельность в людской памяти и как она в случае надобности может быть "размотана" профессионалами в розыскном деле: даже по прошествии многих лет вспомнят и вас, и то, в связи с чем с вами контактировали, поскольку запоминаются всегда любые проявления активности, а не что-то повседневное и заурядное.

Секретная подготовка диверсии в Дагестане, который по численности населения никак не сопоставим с мегаполисами России и представляет, не в пример последним, более обозримое человеческое сообщество, да, кроме того, давно находится в фокусе внимания спецслужб, говорит либо о высочайшем профессионализме исполнителей диверсии, либо ставит под сомнение эффективность работы федеральных спецслужб в этой северокавказской республике.

Между тем, практика спецслужб не только в странах евразийского континента, но и во всем мире показала, что эффективная профилактика терроризма невозможна без разветвленной сети информаторов и осведомителей. Мировая практика показывает, что в 100% случаев, когда террористические акты были упреждены, это происходило благодаря своевременной утечке информации в спецслужбы.

Как известно из христианского предания, даже подвиг крестной смерти Спасителя стал возможным благодаря своевременной и попущенной Им утечке информации из собственного ближнего круга в орган охраны духовного правопорядка одной из провинций Римской империи - Синедрион. А когда Римская империя сама стала христианской, методы ее государственного аппарата стали с успехом использоваться новой, воцерковленной элитой по отношению к оппонентам христианства.

На этом основании можно сделать вывод, что спецслужбы сами по себе, как и их методы, никакой нравственной нагрузки не несут. Они, как оружие, могут служить и доброму, и злому делу. Тем не менее в России сложилось представление о сотрудничестве со спецслужбами в любых формах как о чем-то, что противоречит личному достоинству человека. Причем это предубеждение против сотрудничества с органами охраны правопорядка вообще - не только со спецслужбами ("невидимыми органами охраны правопорядка"), но даже с милицией ("видимыми органами охраны правопорядка") - является явным порождением репрессивного режима, существовавшего в России большую часть ХХ века. Более того, в позднесоветском обществе имел даже место феномен массовой популяризации криминальной эстетики как эстетики независимости от казенщины государственного строя (необычная популярность т.н. "городских романсов" в исполнении эмигрантов "Миши Шуфутинского" или "Вилли Токарева" в среде среднестатистических советских людей). Это можно охарактеризовать как эстетизацию криминалитета на фоне дискредитации спецслужб, что особенно забавно, так как оперативно-розыскные методы свойственны криминальному миру в той же мере, что и спецслужбам: ни один уважающий себя домушник не пойдет обчищать вашу квартиру без "наколки" компетентного наводчика.

Вообще же, позиция некоторой отстраненности от государства и его институтов всегда свойственна образованному человеку - такой человек достаточно проницателен, чтобы увидеть, насколько государственные институты неповоротливы в своих действиях и отчуждены от человека. Однако в его же интеллектуальных силах разобраться, что взаимное отчуждение человека и государства идет не от злого умысла, а от несовершенства последнего. Из этого следует, что в принципе государство может действовать во благо. А информированность спецслужб - это как раз тот фактор, который повышает мобильность государственных структур, снижает их отчужденность и инертность. Поэтому вопрос сотрудничества с государством и его институтами, в частности, спецслужбами - вопрос, с которого мы начали, должен быть вопросом личного нравственного выбора каждого человека.

Зная, что спецслужбы как часть государственного аппарата могут действовать в разных целях, человек, перед которым маячит перспектива контакта с их представителями, должен уметь ответить себе на вопрос, насколько такой контакт действительно необходим для общественной безопасности. Это, безусловно, не та ситуация, при которой человеком руководит собственный злой умысел, который волей случая может совпасть с политикой государственных институтов (то есть человек оказывается еще более несовершенным, чем государство). Речь идет о человеке, у которого есть определенный внутренний нравственный стержень. Однако то, что интересы несовершенного человека могут совпасть с политикой государственных институтов, может говорить о том, что в политике этих государственных институтов есть какая-то неправда. И для честного человека это хороший способ оценки целесообразности сотрудничества с такими государственными институтами. Когда с ними сотрудничает слишком много несовершенных людей, это может быть достоверным индикатором того, что их политика неправильна в целом.

Если несовершенный человек всегда найдет в действиях институтов государства элемент отчуждения, который и использует в своих личных интересах, перед честным человеком стоит обратная задача. Честный человек может послужить неправедному делу государства и его институтов только из-за отсутствия необходимой информации о том, что для общества хорошо, а что - плохо. Получается, что разобраться, в каких вопросах со спецслужбами сотрудничать стоит, а в каких - нет, можно только, если вы читаете много разных газет и примерно представляете стратегические интересы страны и общества, в котором живете. Соответственно, неосведомленность о важнейших проблемах современного общества со стороны тех честных людей, которые берутся сотрудничать с государственными институтами, особенно со спецслужбами, может по своим последствиям оказаться тождественной подлости. Однако здесь мы уже касаемся предпосылок осознанной и полноценной агентурной работы. Для своевременной передачи в спецслужбы информации о готовящемся теракте не нужно сверяться с Библией (или Кораном) и "Основами геополитики". Общественная опасность готовящегося теракта понятна и так. В этом состоит важнейшая задача средств массовой информации - разъяснить, какие проявления активности однозначно расцениваются обществом как опасные для себя.

Ницше в своей "Злой мудрости" иронизирует по поводу людских нравов: в случае недостатка материала для беседы всевозможные тайные дела друзей легче всего становятся предметом обсуждения. Здесь мы имеем дело с естественной утечкой информации. Однако в случае тайных дел чужих людей, как ни странно, такая утечка информации иногда дает странные осечки. Москве пришлось заплатить страшную цену в виде нескольких взорванных домов, чтобы вид жгучих брюнетов, разгружающих мешки с неизвестным содержимым в подвал жилого дома, вызывал у его жителей непреодолимое желание сообщить куда следует.

Разъяснение, какая информация нуждается в утечке в "компетентные органы", лучше всего делать через средства массовой информации еще и потому, что это действие подвергается открытому общественному контролю. Если по телевизору начнут призывать граждан сообщать по горячей линии любой компромат на своих соседей или своих родственников, это быстро вызовет общественное возмущение.

Таким образом, эффективность действия спецслужб в части упреждения преступлений подобного рода напрямую зависит от сознательности людей, которые могут обеспечить утечку информации о потенциальной общественно опасной ситуации. Если люди воздерживаются от сотрудничества со спецслужбами из-за стойкого убеждения, что оно пойдет во вред обществу, никто в современных условиях демократии не может запретить им от такого сотрудничества отказаться. Но вместе с тем, в обществе не должно быть таких настроений, чтобы люди отказывались от сотрудничества со спецслужбами из-за огульного отторжения государства и его институтов. Задача государства и самих спецслужб - добиться улучшения собственного имиджа в глазах российского общества. Только будучи полностью осведомленными в тех областях, осведомленность в которых входит в их обязанности, спецслужбы могут претендовать на звание "компетентных органов".

В Москве, после взрывов домов в 1999 г., в этом направлении предприняты титанические усилия: ни для кого не секрет уже, что российские спецслужбы вернулись к дореволюционной российской и современной западной практике, когда практически в полном составе работники т.н. жилищно-коммунального хозяйства являются штатными осведомителями МВД и ФСБ (то есть не только консьержи, но и управдомы и дворники). Недавним решением московских властей именно этой категории бюджетников была в полтора раза поднята зарплата.

Возвращаясь к ситуации в Дагестане, необходимо отметить социальную специфику региона. На Кавказе проблема организации сбора оперативной информации осложнена еще одним, дополнительным фактором. Это фактор архаичности населяющих его народов. Для народов с архаичным мировоззрением характерно четкое разделение на "мы" и "они", "наших" и "не наших", "своих" и "чужих". К примеру, общий этноним чеченцев и ингушей - "вайнахи" - в буквальном переводе означает просто "наши люди". Таким образом, формально являясь гражданами России, представители кавказских этносов имеют достаточно замкнутое мировосприятие. Общий с работником ФСБ паспорт, в котором отсутствует графа "национальность", не создает у жителя Кавказа ровным счетом никакой солидарности с ним, если он человек другой национальности или попросту атомарная единица безликой государственной машины - без национальности вообще.

С одной стороны, эта особенность национального мировоззрения народов Кавказа выглядит как непреодолимое препятствие к сотрудничеству - грубо говоря, "свой" негодяй кавказцу ближе "чужака" сколь угодно высоких моральных качеств - это данность, на уровне инстинкта. Для вайнаха понятие "свой" означает - единокровный по происхождению, по кровному родству. Кровь, пролитая одним членом общины, становится потерей не только для него, но и для всех его кровных родственников, считающих агрессию против одного - делом всех, потому как кровь - это душа нации.

Однако, с другой стороны, парадоксальным образом это замкнутое самоотождествление делает возможным сотрудничество местного населения с федеральными спецслужбами в многонациональном Дагестане. По статистике, большинство терактов на Северном Кавказе совершается участниками так называемого движения ваххабитов, которое по своим принципам изначально является наднациональным, жестко отвергая те принципы общинности и узы кровного родства, за счет которых сохраняется единство и национальная монолитность кавказских народов. Таким образом, для общинных вайнахов "безродный" ваххабит является столь же чужим, сколь и солдат федеральных войск или милиционер. Это тот фактор, умелое использование которого может способствовать эффективному сотрудничеству между российскими спецслужбами, ведь известно, что из двух зол человек всегда выбирает меньшее. Отсюда логически следует, что представитель российских спецслужб или солдат федеральной армии должен представлять из себя как минимум не большее зло, чем террорист-ваххабит, из-за деяний которого зачисткам, проверкам и прочим неприятностям подвергаются целые селения. Таким образом, при грамотном и уважительном подходе кровнородственная специфика кавказских народов может обернуться фактором, содействующим и облегчающим противостояние федеральных сил ваххабитской террористической деятельности. Здесь остается только понять и правильно воспринять те законы, что действуют на Кавказе испокон веков.