Стоит ли вообще управляемым знать правду (полправды, четверть правды) о тех лицах и структурах, которые осуществляют управление? Свобода слова - это свобода самовыражения или свобода выбрать того или иного заказчика на пиар? Надежно ли хранятся госсекреты?

Свои тайны перед нами раскрывают:

Вячеслав Никонов, президент фонда "Политика";
Олег Попцов, генеральный директор телекомпании ТВЦ;
Виталий Третьяков, генеральный директор независимой издательской группы НИГ, член совета директоров ОРТ;
Алексей Пушков, автор и ведущий телепрограммы "Postscriptum".

Вячеслав Никонов: Закрытая информация должна определятся строго в согласии с законом о защите информации. Но вместо этого мы имеем такую картину: существует масса подзаконодательных актов, которые и "определяют" в конечном счете принцип закрытости информации. Отсюда возникают противоречивые тенденции (одновременное стремление раскрыть и засекретить) в государственной информационной политике.

Алексей Пушков: Существенная политическая информация закрыта во всем мире. В этом Россия отнюдь не одинока. В передовых демократиях мира подобная информация может прорваться наружу либо путем специальных журналистских расследований, либо в ходе крупных политических скандалов наподобие Уотергейта в 1972 году или шумихи, поднятой в 1975 году вокруг участия ЦРУ в "Операции Хаос". Поэтому я не поддерживаю критики, утверждающей, что якобы в России есть проблема с закрытием информации, а на Западе все хорошо. На Западе основная часть политической информации, будучи обнародованной, способна нанести существенный ущерб крупным политическим игрокам и в силу этого оказывается засекреченной так же, как и у нас.

Виталий Третьяков: В России существует несколько градаций закрытой информации. Во-первых, это то, что попадает под законодательно оформленное решение о государственной и военной тайне. В любом обществе есть такие нормы, их необходимость не вызывает у любого вменяемого человека никаких сомнений. Здесь можно рассуждать о пределах распространения таких норм. Ко второй градации относятся все виды коммерческой тайны. В частных субъектах бизнеса больше волюнтаризма, больше информации, которая в интересах общества не должна быть засекречена. Прозрачности при этом во второй категории отнюдь не меньше, чем в первой. К третьей градации можно отнести реально закрытую информацию, которая засекречивается незаконно, усилиями бюрократии - как государственной, так и корпоративной. Здесь царит самый большой произвол. Часто он усиливается по причине отсутствия у общества не только специфических поисковых информационных служб и компетентных профессионалов, но и знаний о самой информации, которую следует раскрыть. Кроме того, существует категория частной информации, которую каждый человек секретит сам. Поэтому те же правозащитники, которые ратуют об рассекречивании всего и вся, вряд ли согласятся на открытие частной информации о самих себе, о реальной деятельности своей организации и т.д.

Олег Попцов: Закрытой политической информации существовать не может, за исключением закрытых заседаний или встреч. Довольно часто люди "извне" приходят на такие заседания "под роспись". По моему мнению, закрытой политической информации должно становиться как можно меньше. Военная, коммерческая и прочие подобные тайны должны определять все вопросы, связанные с безопасностью того или иного уровня, за исключением данных о доходах и прозрачности финансовой деятельности, в том числе и сверхмонополий, которые существуют на те же деньги налогоплательщиков. Эти тайны имеют более инструментальное, "техническое" строение по сравнению с закрытой политической информацией.

Так, может быть, все тайны инструментальны? Не чревато ли "правдолюбие" СМИ народными бунтами?

Алексей Пушков: Я не уверен, что стремление отразить максимальную правду в СМИ может повлиять на социальную стабильность. Ее вызывают совсем иные факторы: высокий уровень коррупции, отказ выплаты зарплат и пенсий, дефолт и т.п. Не думаю также, что такие СМИ, как ТВ-6 или в прошлом НТВ руководствовались именно этим критерием. Разумеется, они говорили часть правды, как ее говорят ОРТ, или так, как ее говорим мы, но основной мотив был совсем иным: стремление их клана повлиять на власть в идеологической борьбе с пропрезидентским кланом, которую они проиграли.

Олег Попцов: Безусловно, нужно и должно думать о той общественной стабильности, от которой зависит та или иная подача информации. Потому что страх может смести все. И защищать общество от этого - прерогатива власти. Речь не идет о том, чтобы убаюкивать общество разговорами, что дела становятся все лучше. Наша задача не в том, чтобы впадать в другую крайность и постоянно твердить, что дела становятся все хуже, а в том, чтобы освещать реальное положение дел. Потому что власть говорит с обществом через СМИ, вопреки убеждению депутатов Госдумы, которые полагают, что роль проводника принадлежит как раз им. И если в этом проводнике замкнут провода по каким-то причинам, то общество и власть не смогут нормально общаться друг с другом. Те СМИ, которые ратуют за "правду" во что бы то ни стало, на самом деле гонятся не за истиной, а за эффектом. Нельзя, чтобы кто-то один обладал монополией на истину. Другое дело - слова у всех разные, и объективность de facto - это сумма субъективностей.

Виталий Третьяков: Почва "абсолютного правдоискания" довольно зыбкая, и каждому журналисту приходится решать эту проблему исходя из следующих установок: законодательного аспекта, политической целесообразности (я даю эту информацию как гражданин своей страны, понимающий, что...), моральной категории (врать или не врать?), профессиональных корпоративных интересов (если я не дам эту правду по таким-то сдерживающим причинам, ее дадут мои коллеги, которые это могут сделать хуже, чем я). Решение по вбросу информации принимается в результате учета всех вышеперечисленных факторов. Нет общего лекала, которое прилагалось бы на каждую конкретную ситуацию. Правозащитника и чиновника в вопросе "поиска правды" нельзя уравнивать, они следуют совершенно разным внутренним мотивациям.

Вячеслав Никонов: Существует мнение, что тенденции некоторых СМИ к достижению "абсолютной правдивости" при подаче информации способны спровоцировать в стране социальную нестабильность и, таким образом, они играют явно негативную роль. Однако вопрос состоит не в том, следует ли жертвовать "стабильностью" ради "правды", а в том, стоит ли жить в полностью виртуальном пространстве. При "стабильной" информационной политике, в условиях отсутствия "правды" такая возможность есть, люди погружаются в виртуальные информационные миры, теряя при этом полностью систему координат. От этого возникает раздвоение реальности на существующую и мнимую. Иными словами, начинается социальная шизофрения.

Кажется, мы уже давно живем "по Пелевину". Что наша жизнь? Пиар!

Алексей Пушков: Процент "заказного" пиара в российских СМИ между выборами не превышает 5-10%. В предвыборный преиод эта цифра повышается до 20-25%, но, тем не менее, огромные сферы информации остаются практически неохваченными "заказом". Во многом это исходит из того, что собственно политического "заказа" у нас очень мало и его функции часто инкриминируют идеологическому пиару. Идеологический пиар совершенно не зависит от "заказа", от денег на конкретную политико-пропагандистскую цель. Масса либералов хвалит внешнюю политику Путина не потому, что им за это заплатили деньги, а потому, что они сами в этом убеждены. Журналисты пишут о Совете Федерации как группе крупных лоббистов не потому, что хотят очернить СФ по "заказу", а потому, что лоббизм СФ настолько очевиден, что бросается в глаза. Сегодня дело доходит до того, что если у человека есть позиция, то ему сразу приписывают пиар в пользу или против кого-то.

Вячеслав Никонов: Процент присутствия "слива" и "пиара" в информационной политике зависит от каждого конкретного издания или телеканала. В государственных СМИ госзаказ составляет 100%. Никакого коммерческого пиара не бывает, в отличие от политического. Просто есть издания, где пиара вообще не существует. Практика показывает, что объем материалов, относящихся к пиару, в целом в России выше, чем где-либо на планете. И пока этот уровень не снижается.

Виталий Третьяков: Современный российский пиар правильнее отнести к рекламной пропагандисткой деятельности, которая состоит в том, чтобы выпятить хорошее и микшировать плохое. Разумеется, при этом происходит искажение исходной информации. Но так было всегда в обществе. Разница только в том, что никогда еще в истории СМИ не оказывали такого воздействия на сознание людей, как сегодня. Политический и бизнес-пиар настолько плотно всосались в современную журналистику, что их уже невозможно от нее отделить. И пиар, и журналистика действуют в рамках одного технологического механизма - СМИ и прагматика постепенно вытесняет в этом процессе идеологемы. Можно лишь определить степень присутствия на информационном поле "черного пиара" - она колеблется вокруг 50%.

Олег Попцов: Сегодня в России нет запрета на распространение информации негосударственными структурами. Следовательно, информация стала товаром, и коль скоро так, она покупается и продается. В этом нет ничего плохого или возмутительного. Точный процент "пиара" я подсчитать не берусь, однако он в несколько раз больше, чем в государственной сфере, потому что свобода слова в России по инерции сохраняет установку на борьбу с властью. Между прочим, разница в "пиаре" такова: государство просит отразить его интересы, делает социальный заказ, а частник принуждает в своем заказе "мочить" или "не пущать". И к сожалению, последнего у нас очень много, куда больше первого.

А сама власть существует в реальном мире - или в виртуальном, как мы?

Олег Попцов: Существует категория руководителей, которые не читают газет, а пробегают глазами те информационные выжимки, которые для них готовит аппарат. В свою очередь, аппарат готовит то, что "считает нужным", и таким образом "формулирует" взгляд начальства. Искажение информации прогрессирует, когда руководитель доносит ее до своего начальства и т.д., круг замкнулся. В этом плане, безусловно, начальство бренно, а аппарат вечен. Однако, очень важно, чтобы руководитель прорывался к первоисточнику, тратил хотя бы час, чтобы посмотреть, например, не информацию о телепередаче, а саму передачу. То же относится и к специальной информации (военные, разведка, ФСБ и т.д.), но чуть в меньшей степени. Таким образом, реальная информация блокирована на самом первом уровне.

Вячеслав Никонов: Власть пользуется достаточно адекватной информацией, о чем можно судить по решениям, которые, в общем-то, отражают реальность. Едва ли правительство пользуется, к примеру, неадекватной экономической информацией или ложными данными, скажем, о статистике ВВП.

Виталий Третьяков: Если судить по публичным и непубличным действиям Путина, Касьянова или Волошина, то складывается впечатление, что они пользуются в целом адекватной информацией. Однако на определенном этапе возникает риск самообмана, когда разделяются две целевые вещи: желание что-то сделать и умение что-то сделать. В вопросе о тех же базах в Средней Азии царит полный хаос: никто в стране не понимает, может быть, за исключением президента, уходит оттуда Россия, или наоборот - приходит, или же делит базы с американцами. Несмотря на то что Средняя Азия как часть постсоветского пространства должна находится в зоне радикальных интересов России, присутствие там американцев не вызывает у государства адекватной профессиональной оценки. Высокопоставленные чиновники из МО и МИДа комментируют ситуацию не так часто, как президент, и постоянно сверяют свою точку зрения с президентом. В результате государственной позиции нет, как и не было. Президент - это всего лишь один человек, в принципе, он мог бы рассказать многое по этой проблеме, но он не рассказывает, чего он хочет добиться. Как итог - молчат все. Такую ситуацию нельзя назвать нормальной.

Алексей Пушков: Президент в принципе может иметь ту информацию, которую захочет. Сама по себе она достаточно адекватна. Другое дело, как она предлагается президенту и в каком виде. В результате президента, например, смогли убедить, что нам не нужна станция на Кубе. Я не уверен, что все люди, советовавшие ему поступить именно так, были значительными специалистами в этом вопросе. То же самое можно отнести и к проблеме пресловутых американских баз в Средней Азии. Есть очень мало компетентных журналистов, которые знают суть вопроса, в остальном же царит путаница: кто туда приходит, кто оттуда уходит и на каких условиях. Твердой государственной позиции нет, ее никто не озвучивал. В стране практически отсутствует пресс-секретарь президента, в результате Путину приходится объяснять позицию государства по большинству вопросов самому. Вполне естественно, что на все дать ответы он чисто физически не в состоянии.

Олег Попцов: Например, государственная позиция по вопросу "американских баз" в Средней Азии настолько запутана, что напрашивается только один вывод: такой позиции просто нет. А если позиции нет, то ее придумывают.

Что делать?

Олег Попцов: Я убежден, что главный "цензурный центр" по "закрытию" информации должен находиться внутри человека. СМИ должны существовать, базируясь на трех основных законах: не обманывай, не оскорбляй, не порождай страх. Такого понятия - "я сказал, а вы поступайте, как знаете" - не должно быть. Информационный исход должен быть программируем. Должно быть не простое бездумное перечисление фактов, а объективное истолкование их.

Алексей Пушков: В западных странах существует среда, через которую закрытая информация может в силу определенных обстоятельств выходить наружу, становиться публичной и тем самым влиять на власть. Разница заключается лишь в том, что демократическая система позволяет эту информацию скрывать в течение некоторого времени, недемократическая система хоронит эту информацию насовсем. В 1966 году американский журналист Джек Андерсон мог опубликовать свое расследование о незаконных действиях Пентагона во Вьетнаме, в СССР нечто подобное в отношении Афганистана было принципиально невозможно. Такая среда отсутствует в России и поныне, но к ее возникновению нам надо стремиться.

Вячеслав Никонов: Повысить качество информации можно, улучшив систему информационного образования. Нам следует готовить профессиональные кадры, которые бы создавали, оценивали и потребляли информацию. Будет очень продуктивным создание крупных СМИ, достаточно влиятельных и обеспеченных, которые в погоне за информацией дорожили бы своей репутацией. К тому же власть должна разумно "делиться" информацией с другими. Ведь не секрет, что в России по поводу крупных государственных вопросов нет четкого мнения "сверху". Пока президент не скажет - государственной позиции как бы не существует. В этом плане ситуация с информационной работой хуже, чем при Ельцине. В этом смысле президент России играет роль главного пресс-секретаря страны. Нам необходимо перенять опыт США, где каждый день пресс-секретарь президента, его помощники, заместители глав ведомств и т.д. выдают "на-гора" внушительные потоки информации, которые впоследствии формируются СМИ. В России же этого практически нет.