Реформа Вооруженных сил - вот еще одна сфера, где ссылками на нехватку средств мы камуфлируем нехватку целей. Времена, когда провокационный вопрос "а зачем вообще нужна армия?" мог повергать в сумятицу высокопоставленных военных чиновников, переживших годину демократических чисток, вроде бы миновали. Но безоговорочных государственных ответов относительно политических задач армии, ее социальных функций и карты угроз, по которой должна идти ее трансформация, - так и не поступило. Военная доктрина, принятая уже при Путине, не вносит на этот счет никакой ясности. Да и не может внести, учитывая содержащиеся в документе пояснения: Военная доктрина РФ нацелена на "утверждение принципов равноправного партнерства, взаимовыгодного сотрудничества и добрососедства в международных отношениях, последовательное формирование общей и всеобъемлющей системы международной безопасности, сохранения и укрепления всеобщего мира". Понятно, что, как и любой открытый документ, Военная доктрина обречена нести на себе печать демократического лицемерия. Но от приведенного пассажа сквозит какой-то просто космической пустотой. От таких слов рощи опадают в середине июля, тонут корабли, истребители падают на землю, мужчины записываются в альтернативную службу.

Не берусь судить, насколько значима проблема альтернативной службы с точки зрения военной или хозяйственной эффективности. Но ясно, что она далеко не второстепенна в том, что касается символической реконструкции армии, да и общества в целом. Военное лобби может сделать альтернативную службу сколь угодно неудобной, но смысловой вызов состоит в самом наличии закрепляющей ее конституционной нормы. "Гражданин Российской Федерации в случае, если его убеждениям или вероисповеданию противоречит несение военной службы... имеет право на замену ее альтернативной гражданской службой". Эта высочайшая максима конституционной морали содержит в себе впечатляющую двусмысленность. Прежде всего, она соседствует с другим конституционным положением, гласящим, что "защита Отечества является долгом и обязанностью гражданина Российской Федерации", - и, по логике вещей, не может отменять его. Следовательно, она уточняет его, фиксируя, что возможной формой этой священной для каждого гражданина защиты является не только воинская, но и трудовая повинность. Здесь я аплодирую законодателям, памятуя о словах великого поэта тотальной мобилизации, сказавшего: "фронт войны и фронт работы суть одно и то же". Солдат, санитар, строитель, ученый равно являются рабочими, чьи помыслы и усилия расходятся в разные стороны лишь затем, чтобы на вершинах господства сойтись в одной точке, сделав возможным более концентрированный удар. Все это так. Но причем же тут альтернативные "убеждения"? Норма, признающая трудовую повинность наряду с воинской, раскрывает идею мобилизации в куда более смелом ключе, чем институт армейского призыва. И если хотите, она сама - больше чем что бы то ни было, - противоречит тем "убеждениям", на которые ссылается.

Впрочем, я отнюдь не полагаю, что "альтернативщиков" это должно смущать. У людей, которым не хватило ясности духа для того, чтобы принять войну как диалектический элемент мира, ясности ума тоже не должно быть в избытке. Но даже благословив этот содержащийся в идее АГС акт самообмана, мы не выпутываемся из апорий. Встает проблема искренности "убеждений", на которые ссылаются "отказники". Она возникает неизбежно: раз уж речь идет о приложении принципа "свободы совести", "убеждения" должны стать юридически операбельны.

Итак, будут ли альтернативные убеждения удостоверяться сборной комиссией моралистов и богословов? В таком случае, какие конфессии и какие этические фракции получат в ней квоты на представительство? Или дело будет решать детектор лжи? Но "лгать" может лишь тот, кто понимает, о чем говорит. Или, наконец, убеждения будут фиксироваться заявительно? Понятно, что дело склоняется к последнему варианту. И не сложно вообразить, сколь густое удушье лицемерия накроет страну, где толпы людей, которых воротит от тягот казармы, назовут себя меннонитами, джайнистами, пацифистами. Разумеется, на "толпы" счет пойдет лишь при условии, что итоговые положения об АГС будут ближе к СПСовскому варианту, чем к генштабовскому. В этом смысле курортная концепция альтернативной службы является очередным рассадником аномии и тотальной профанацией, которая должна претить всякому, кто хоть какие-то убеждения готов принимать всерьез.

Однако чем вообще поверяется серьезность убеждений? По крупному счету, только одним: серьезностью их последствий. Нет, речь идет не о том, чтобы сделать из отказников мучеников за веру. Речь именно о том, чтобы - на публичном уровне, на уровне социальных институтов - продумать последствия их "отказа". Государству не надо выяснять, что это за убеждения, "противоречащие несению военной службы", насколько строгим является это противоречие и насколько правдив заявитель. Государство должно уважать не только убеждения людей, но и их право исповедовать собственные убеждения в акте публичного выбора. (Выбор АГС является актом публичного исповедания.) Причем уважать до такой степени, чтобы признать возможной несовместимость некоторых свободно отправляемых убеждений с принадлежностью к самому государству. Идеологически мотивированный отказ от военного призыва должен автоматически и легально означать ограничение политических прав.

Это вопрос адекватной концепции гражданства. Мусульманин расторгает узы брака заявительным порядком: трижды говоря жене "ты разведена". Гражданство - это тоже узы совместности. Если какие-то убеждения не позволяют человеку носить автомат, значит они же исключают его участие в том состоянии вооруженного суверенитета, которое может быть названо государством.

Нужно ли пояснять, что никакой суверенитет, помимо вооруженного, не идет в расчет? И никакое государство, помимо суверенного.

Не сложно заметить: прокрутив логическую цепочку в обратном порядке, мы получим утверждение, что требование встать под ружье может быть адресовано гражданину только со стороны суверенной власти. В противном случае, легитимность этого требования покоится лишь на инерции.

И вот здесь я умолкаю, тяжко задумавшись.