Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

События | Периодика
Тема: Религиозные войны современности / Политика / < Вы здесь
Культ Добра
Дата публикации:  12 Марта 2002

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Мы не варвары.
Мы не хотим воевать против людей.
Мы хотим только получить возможность жить.
Мы предлагаем вам мир.
Вы будете поставлять нам ваши
продукты и продадите нам ваши континенты.
Мы готовы хорошо заплатить за них.
Мы предлагаем вам больше, чем мир. Мы предлагаем вам торговлю.
Предлагаем вам золото за вашу сушу.

Карел Чапек. Война с саламандрами.

Как видно, тема "столкновения цивилизаций" занимает умы не только политологов, философов, но и беллетристов. И хотя отношения между цивилизациями не исчерпываются процессом столкновения, сама метафора "цивилизационной общности" означает прежде всего то, что люди и государства внутри такой общности склонны больше доверять друг другу и меньше один другого подозревать, чем представители разных цивилизаций. Отсюда делается вывод (в частности, Хантингтоном), что вероятность конфликтов между государствами, относящимися к одной цивилизации, якобы, наименьшая, а эффективность сотрудничества - наибольшая.

Насколько это утверждение соотносится с историей международных отношений - весьма спорный вопрос. Стоит, однако, особо отметить важное для нас следствие: одной только популярности подобных воззрений было бы достаточно, чтобы России, как стране, относимой большинством западных авторов к незападной цивилизации, пришлось бы "оплачивать" более высокой ценою сотрудничество с любой западной страной, чем, скажем, Америке. Хотя бы даже для покрытия кажущихся "рисков" подобного сотрудничества. При этом в случае возникновения "проблемы выбора" европейское государство закономерно выберет в качестве партнера Америку при прочих равных.

Насколько обоснованы наши опасения того, что Запад идет по пути все большей замкнутости в пространстве собственных "цивилизационных" мифов? Насколько он готов впустить в спальню своих "сновидений" новых участников, таких, как Россия? Может быть, опасения, что русским суждено быть "сиротами" в европейско-американском доме, являются всего лишь очередными "страшилками". Насколько возможен прозападный выбор России, если само согласие Запада на развитие союзнических отношений с Россией стоит все еще под вопросом?

Проблемы эти еще раз всплыли в связи с экранизацией толкиенского "Властелина Колец", которая сразу стала "притчей во языцех" он- и офлайновых комментариев. Нас, впрочем, интересует не вопрос литературной или кинокритики, а само произведение как "зеркало" западных мифов о Востоке. Начнем с того, что прозрачные "антивосточные" аллюзии Толкиена сделали книгу "Властелин колец" непревзойденным учебником ксенофобии:

"Фродо заметил мрачный дом за плотной изгородью - последний дом в поселке. В одном из окон он заметил желтое лицо с хитрыми раскосыми глазами, лицо немедленно исчезло.
- Вот где прячется южанин! - проговорил он тихо. - Он очень похож на орка".

Человеку западной цивилизации, очевидно, трудно допустить справедливость иного, чем у себя дома, законодательства, как, например, в случае использования на территории незападных стран переписанных компьютерных программ. С другой стороны, платить за копирайт столь ксенофобского произведения, как "Властелин колец", нам, со своей стороны, тоже, может быть, покажется несправедливым.

Подобная подозрительность к людям иной культуры еще менее оправдана, поскольку современное процветание и развитость Запада во многом были построены на использовании ресурсов других стран. В западной социологии с некоторых пор стало модным подчеркивать наличие корреляции между высоким положением личной свободы и индивидуализма на шкале ценностей и экономическим ростом, но совершенно неясно, повлияли ли так культурные особенности Запада на его экономический рост, или все-таки сами экономические достижения развитых стран дали возможность принципам личной свободы развиться и занять то место в западном обществе, которые они теперь занимают. Как известно, когда человек постоянно голоден, ему не до личных свобод, его выживание часто напрямую зависит от его готовности этими свободами пожертвовать ради куска хлеба. Скорее было бы логично предположить, что сам индивидуализм и уважение к личности с некоторой временной задержкой росли по мере роста доходов населения Западной Европы и Северной Америки, постепенно ставшего самой богатой частью населения Земли.

Тогда есть основания утверждать, что Запад очень своеобразно импортировал свою настоящую свободу и демократию в виде богатств стран, им когда-то ограбленных, а теперь находящихся в экономической зависимости от него. То есть политика Запада, вопреки распространенному мифу, представляет собой скорее не экспорт, а импорт демократии из стран Третьего Мира. Недостаток демократии в этих странах, как и их бедность, может быть хотя бы частично объяснен неравноправными отношениями со странами Запада.

Запад в лице своего наиболее известного политолога и цивилизационного "психоаналитика" откровенно радуется возможности забронировать для своих нужд опустевшее место коммунистической идеологии: "Коминтерна больше нет. Пришло время Деминтерна" (Хантингтон), - стараясь при этом поменьше задумываться о том, что сходство символов может определять сходство судеб. Таким образом, рассматривая сферу отношений между западным "деминтерном" (по определению Хантингтона) и остальным миром, нельзя не прийти к выводу, что свободы и демократия понимаются Западом не в качестве незыблемого принципа, а тоже лишь как одно из средств борьбы за утверждение собственного господства.

С другой стороны, Толкиен во "Властелине колец" прекрасно выразил жалкую неуверенность и глубокий страх перед военными технологиями восточных соседей, смешанный с наглой спесью европейца, который, даже будучи битым, не теряет абсурдного "чувства превосходства":

"Механизмы, моторы и взрывы всегда занимали и восхищали гоблинов. Однако в те времена, о которых мы рассказываем, и в той дикой местности гоблины еще не доросли до такой стадии цивилизации (так это называется). Они ненавидели всех без разбора, особенно порядочных и процветающих".

При этом рука об руку с заклинаниями о своем якобы индивидуалистическом духе Запад демонстрирует парадоксальный коллективизм перед лицом защиты собственных фобий:

- Вы все еще хотите помочь мне? - спросил Фродо.
- Да, - ответил мастер Наркисс. - Больше, чем раньше. Хотя не знаю, чем я могу помочь против... Против... - Он замялся.
- Против тени с востока, - спокойно сказал Бродяжник.

Вслед за Толкиеном, Хантингтон формулирует эту завидную готовность к взаимовыручке более научным языком: "Либеральные цели серьезно ставились только тогда, как в случае с Альянсом за прогресс, когда они признавались способствующими достижению антисоветских целей" ("Здоровый национализм"). Что ж, Хантингтону в данном случае невозможно отказать в честности. Думается, однако, что сие единство американских консерваторов и либералов являет собой неизбежный пример для подражания. Трудно обойти вниманием столь ценный политический опыт, тем более когда его с таким успехом применяет цивилизация-соперник. Скажем, российские либералы в нынешней обстановке могли бы поддержать гораздо более жесткую позицию власти по отношению к Америке, при условии, что курс на укрепление демократии внутри страны не будет изменен и власть не выберет столь порочный путь сатисфакции оскорблений, сыплющихся на нее из за океана, как "закручивание гаек" внутри страны.

Несмотря на цивилизаторское высокомерие Запада, худшим выходом для остального человечества было бы отвергнуть демократию "в пику" Западу, отдавая ее, вместе с большинством ресурсов Земли, "на откуп" и исключительное пользование цивилизации "порядочных и процветающих".

Страх и спесь - это, впрочем, не все, что сплачивает западную цивилизацию. Кроме ксенофобии и "антивосточности", Запад, как нам представляется, объединен еще неким символом веры, который можно определить как веру в оправданность борьбы за окончательную победу так называемого "добра". И хотя смысл этого понятия меняется в соответствие с политической и идеологической конъюнктурой, тем не менее, "добро" отличается тем, что оно, в вульгарном западном понимании, всегда остается абсолютным и безотносительным. Иногда кажется, что принцип "абсолютности" любого "добра" принят на Западе в качестве своеобразной "народной идеологии", независимо от того, какая семантика вкладывается в слово "добро" в каждый конкретный момент. Иначе трудно объяснить ту скорость, с которой европейцы уничтожают друг друга, жертвуя миллионами жизней во имя этого самого "добра". Всякая же форма релятивистского сомнения автоматически делает человека интеллектуалом и "андеграундарием" (мифологическим пролетарием, готовым все разрушить "до основанья") - что, впрочем, одно и то же. При этом естественным критерием "добра" становится онтологический: "добр тот, кто остался в живых", - прекрасное объяснение неудержимой тяги к счастливым голливудовским кинофиналам, кстати.

Бескомпромиссная битва со злом - это единственная ситуация, при которой западное сознание в состоянии говорить о добре. Герои убеждены в своей принадлежности к царству света, но эта убежденность сродни, скорее, уверенности в своей военной победе над злыми (но главное все-таки - грязными и неаккуратными!) врагами:

"Гоблины, надо сказать, жестокие, злобные и скверные существа. Они не умеют делать красивых вещей, но зато отлично делают все злодейское. Они не хуже гномов, исключая наиболее искусных, умеют рыть туннели и разрабатывать рудники, когда захотят, но сами они всегда грязные и неопрятные".

Добро всегда побеждает, поскольку, только побеждая, добро и становится добром. Таким образом, модус морали приравнен к модусу силы, и "насильственность" такой модели межцивилизационных отношений, которую предлагает Толкиен западному поколению в качестве тренировки цивилизационных инстинктов и системы распознавания "свой-чужой", становится видна невооруженным глазом.

Если же "добро" по каким-либо причинам не сумело одержать окончательную победу, поскольку, как сказал один китайский стратег, "кто преуспел в войне, может сделать непобедимым себя, но не обязательно может заставить врага покориться", - в этом случае прилив отрицательных эмоций неизбежен. Особенно "трогательным" выглядит разочарование Запада в связи с тем, что Россия, как оказалось, не только умирать не собирается, но даже начинает проявлять признаки все большей "витальности". Пожалуй, такое разочарование можно было бы сравнить только с разочарованием соседей мистера Бэггинса, узнавших, что мистер Бэггинс жив и норка его (в связи с этим) никому не достанется.

Видя столь же тяжкое душевное расстройство наших европейских "двоюродных братьев" по поводу неизбежности усиления России, невольно хочется простить западному телеобывателю даже ту (недолгую) радость на лице, порожденную временными (а каковы были ожидания!) успехами чеченских боевиков. В связи с этим, ответ на вопрос о шансах формирования союзнических отношений России и Запада предоставляется сделать читателю самостоятельно:

"Вскоре озерные жители увидели красную искру, которая неслась в их сторону, разгораясь и увеличиваясь с каждой секундой, - так велика была скорость полета дракона. Тут уж и самым глупым пришлось признать, что пророчества сбылись как-то не так".


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие статьи по теме 'Религиозные войны современности' (архив темы):
Алексей Иваненко, Эпистемология адского огня /11.03/
Когда приходит Бог, почва начинает гореть под ногами.
Мессианство феминизма /07.03/
Повод для новой религиозной войны - вместо сказки на ночь. Одновременно - священное поздравление всех дам с наступающим праздником.
Богомания /07.03/
Католицизм vs. православие; табак и алкоголь vs. наркотики. Именно религиозным отношением к проблеме объясняется "борьба с наркоманией" - общество защищает свои религиозные устои (независимо от формального наличия или отсутствия официальной религии).Колонка редактора.
Михаил Тульский, В России снова раскол /04.07/
На этот раз - исламский. На наших глазах мышь (точнее, мышиная возня) порождает гору. Дрязги исламских иерархов грозят обернуться явлением культурного уровня. В свое время христианство прошло через нечто подобное.
Самуил Грустенец, Иудаизм и политика /20.06/
Евреям нужна монархия, но только такая, где правит непосредственно Бог. А царь - это для лохов (простите, гоев).
Игорь Джадан
Игорь
ДЖАДАН
URL

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

архив темы: