Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

События | Периодика
Тема: Обществоведение / Политика / < Вы здесь
"Большой" и "малый" стили в политике
Дата публикации:  18 Марта 2002

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

...Как получилось, что именно под названием
того, что философия в момент своего установления
определила как политику, впервые наметились
сущность, значение и функция поэзии и искусства?
И каким образом философия, желая законодательствовать
в политике, и, для начала, в воспитании
социального тела, оказалась перед необходимостью
прежде установить законы в области искусства?

Ф.Лаку-Лабарт

ольшой" и "малый" стили в политике разграничиваются достаточно просто: границы между ними совпадают с границами между "тоталитарным" и "демократическим" восприятиями политики с точки зрения ее эстетического предназначения, точнее, с точки зрения эстетического понимания роли политики в устроении мира.

С эстетических позиций "тоталитаризм" рождается в результате парадоксального жеста: политика начинает отвечать за совершенное мироустройство. С этого момента она брезгливо чурается всего "собственно политического": рутины, недоверия, аппаратной борьбы, конфликтов, негласных решений, конкуренции, грязи, зависти, крови, предательства, ненависти, перебранок. Все эти детали слишком реальны, чтобы быть признаны реальными в "тоталитарной" картине мира. Эти детали также слишком далеки от Прекрасного и чужды Возвышенному, чтобы удовлетворить эстетическим притязаниям политики к бытию, которые составляют эстетико-онтологическое кредо "тоталитаризма". Как нетрудно догадаться, оборачивается подобная брезгливость невиданным расширением полномочий и притязаний политики, которая не просто начинает присутствовать везде, но делается особым способом утверждения самой повсеместности.

Однако на этом парадоксы не заканчиваются, поскольку, чем больше политика становится нашим присутствием, нашим dasein, тем труднее указать ее "сферу", "область" или "место". Это значит, что мы сталкиваемся с невозможностью определения границ "собственно политического", или, точнее, с невозможностью познания топологии политических отношений, с невозможностью политического пространствоведения.

Политика перестает принадлежать самой себе, сводясь лишь к сумме бесконечно следующих одна за другой превращенных форм, вся совокупность которых делается самим способом бытия-в-мире. Будучи целиком сводимой к форме, оформлению и формированию чего бы то ни было, политические отношения оказываются сопряженными с самим полаганием эстетического, если понимать под последним эстетику образа (этой инстанции формо-образования), а не эстетику без-образного (презревшей любое образование форм).

Тяготея к Возвышенному, "тоталитарная" политика, превращает саму жизнь в Утопию: выражает невыразимое, пытается достичь того, что достичь заведомо невозможно; обращаясь к Прекрасному, "тоталитарная" политика заставляет относиться к Реальному как к Воображаемому и превращает "подлинную" реальность в свой наиболее навязчивый фантазм. В этой "тоталитарной" картине мира разоблачению подвергается то, что выдает себя за некий образ, с позиций данной картины мира никак таким образом не являясь.

Политика "тоталитаризма" не просто связана с поиском и шельмованием врагов, - она делает своими врагами (или, если угодно, "врагами народа") симулякры и симуляции. Острота политической борьбы в ситуации "тоталитаризма" связана с ее эстетической подоплекой, с отстаиванием прерогатив Прекрасного и Возвышенного. Враг не просто изобличается, он изобличается как фальшивый, незаконный и неправомочный носитель образа. В конечном счете, враг в данном случае является не чем иным, как существом, образ которого не более чем маска. Именно эта маска и должна быть сорвана, чтобы можно было воочию убедиться, что за ней ничего нет.

Разумеется, при этом симулякром может быть объявлено все, что угодно. Причина этого очень проста - невозможность четкого определения границ политического заставляет искать и находить скверну политического везде, где угодно. Политика, пытающаяся разом ускользнуть от самой себя и настичь себя в этой гонке, обрушивает всю свою репрессивность на не-политическое, поскольку, преследуя саму себя, лишь для самой себя и остается абсолютно неуязвимой. Утверждением подобной неуязвимости политики и оборачивается эстетическое кредо "тоталитаризма": Образ и есть инстанция, концентрирующая в себе легитимность "тоталитарной" политики, инстанция, эстетизирующая политическое всевластие.

* * *

Возникновение "демократий" с позиций эстетики не менее парадоксально, чем возникновение "тоталитаризма": предметом эстетического совершенствования в данном случае становится лишь сама политика. При этом она понимается достаточно узко - как набор технологий, процедур и правил игры. Таково в рамках демократии именование тех деталей, которые тоталитарная политика подвергала строжайшему замалчиванию.

Значимыми с точки зрения эстетики аспектами политических отношений делается эффективность, пристойность и предсказуемость. Их эстетизация не обозначает эстетизацию "реальной" политики, подразумевающей зависть, кровь, предательства, ненависть, перебранки. Она не обозначает также и эстетизацию всего остального, что связано с этой "реальной" политикой: рутины, недоверия, аппаратной борьбы, конфликтов, негласных решений, конкуренции. Эстетическая очарованность эффективностью, пристойностью и предсказуемостью в первую очередь предполагает очарование политикой в ее реальности и, прежде всего, очарование, сопряженное с "поддерживающими" эту реальность процедурами: с выборами и законотворчеством, с официальными церемониями и публичными празднествами, с шумным стрекотом масс-медиа и тихими, поистине будничными мистериями спецслужб.

Лишенная поиска Подлинной Реальности, политическая жизнь обретает эту реальность где попало и как попало - только не в самой себе. Именно поэтому она лишается возможности быть представленной в разного рода превращенных формах, точнее, в тех отношениях господства-и-подчинения, которые никак не могли бы быть названы "собственно политическими". Непреложным следствием этого выступает процесс приватизации политики, которая попадает в мутный водоворот усилий по ее присвоению.

Присвоить или апроприировать политику можно, сделав ее заложницей раскрытия в ней всего "собственно политического". Именно в рамках такой постановки вопроса политика попадает в зависимость от экономики, ведающей отделением своего, собственного, от не своего, чужого. Причем, как только возникает такая зависимость, безграничными становятся уже притязания экономики. Притязания эти заключаются в том, чтобы лишиться всяких ограничений (а любые ограничения экономики связаны, как известно, именно с политикой): отныне применительно к экономическим отношениям уже не существует ничего чужого. "Чужим" же для экономики всегда является опять-таки политика, стремящаяся разорвать связь между "своим" в широком смысле и "собственным" в узком смысле слова. "Демократические общества", таким образом, оказываются обществами, в которых превознесение прерогатив собственности и собственного уже не наталкивается какой-либо предел, не встречает никаких препятствий.

Когда к Реальному перестают относиться как к Воображаемому, а жизнь лишают горизонта Утопии, эстетика обращается уже не к Возвышенному, а Повседневному. "Демократическая" картина мира созидается иначе, нежели "тоталитарная": образом становится лишь то, что может быть подвергнуто разоблачению или, говоря по-другому, образ оказывается всего-навсего тщательно натягиваемой маской. Это значит - образы конструируются как симулякры и образом не способно стать что-либо кроме очередного чистого подобия, исключающего наличие какого бы то ни было оригинала.

Кажется, что в "демократиях" все, связанное с миром политического, очерчено четкими границами: ни скрытно переступить их, ни, тем более, явно пробить в них брешь совершенно невозможно. Четкость границ служит своеобразным доказательством прозрачности того, что происходит за пределами резервации, именуемой "политикой". Политические отношения не сводятся к форме, оформлению и формированию чего бы то ни было, но сами беспрестанно оформляются и формируется, сами постоянно облекаются в форму. Именно отсюда берет начало прочнейшая связь, которая устанавливается в "демократических" обществах между политикой и правом. Проведение знака равенства между формальным и правовым под эгидой прозрачности политического призвано обозначить только одно: вместо эстетического переустройства мира политика берется за его юридическую кодификацию.

* * *

Признание всего, связанного с политикой, "грязным делом", ведет к тому, что сугубо политическими средствами осуществляется радикальный отказ от автономии политики, которая перестает быть одной из сфер жизни социума и постепенно начинает заполнять собой все поры социального тела, приводя к эстетизации государства. В совокупности это признание и этот отказ служат значимыми условиями и, одновременно, неопровержимым свидетельством рождения воли к тоталитаризму.

Однако панацеей не выступает и стремление делать политику "чистыми руками", приводящее к эстетизации гражданского общества, вдохновленной пафосом морализаторства, которое осуществляется в категориях должного и заканчивается юридической унификацией сущего. Дело в том, что поддержание автономии мира политического обеспечивается сугубо экономическими средствами. Иными словами, поддержание этой автономии совершается в рамках утверждения доминирующей и детерминирующей роли экономики, влияние которой делается поистине безграничным. Все это составляет признак и одновременно предпосылку возникновения воли к демократии.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие статьи по теме 'Обществоведение' (архив темы):
Наталья Лисапова, Мода на поводу у политиков /15.03/
Основным источником изменений в мире моды являются политические решения. Дамский взгляд.
Андрей Ашкеров, Режимы перцептивности /14.03/
Лекция о роли эстетики в политических модернизациях.
Интеллектуальная гербовая табуретка /14.03/
Стиль не сводится к имиджу. Даже воспринятый искусственно, по совету имиджмейкеров, стиль политика требует интериоризации определенных ценностей и принятия определенных решений. Поэтому политическая история - это, по сути, история стилей. Колонка редактора.
Сергей Демидов, Война Мифов /04.02/
Глобализационный миф вырос из идеи личности, но, возмужав, убил своего родителя: поклоняясь мифическому "Я", человек западного мира странным образом лишается своего собственного, реального "Я".
Лешек Бальцерович, "Рыночники" и "антирыночники" /04.02/
Агитка. Кроме шуток: поляки до сих пор агитируют друг друга за "свободный рынок". Эта агитация плавно перетекает в призывы ко всеобщей американизации.
Андрей Ашкеров
Андрей
АШКЕРОВ
Кандидат философских наук
ashkerov@mail.ru

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

архив темы: