1. Единый Стиль - это один Закон

Юрген Хабермас, чрезвычайно популярный в европейской либеральной среде гуманитарный исследователь, ученик Адорно, сумевший в свое время то ли вывести франкфуртскую философскую школу из негативистского тупика радикальной социальной теории Герберта Маркузе, то ли просто изменивший ее наследие до неузнаваемости, оппонент консерваторов в знаменитом западногерманском споре историков, публикует в последнем номере академичного лондонского The New Left Review развернутый текст. Статья была написана примерно год назад, но публикуется она сейчас - и в этом есть скрытый смысл. Хабермас ищет стилистический стержень единой Европы, стилистический - в смысле единого духа, одного подтекста, и находит его в сфере своего основного академического интереса - в необходимости единого правового поля, не только в плане единого законодательства, но и единого целеполагания и декларирования - в одной, единственной для всех участников ЕС, конституции. Историк, философ, юрист Хабермас как настоящий "франкфуртец" (напомним, что важнейшим ноу-хау этой постмарксистской школы стало понимание чистого философского знания через эмпирические дисциплины) говорит о том, что нет духа денег и духа закона, духа науки и духа некого знания - есть квинтэссенция дисциплин, "коллекция опытов", и опыта старой Европы достаточно, чтобы создать такое законодательство. Для этого настало наконец время. В многостраничной, написанной по всем университетским правилам статье Юргена Хабермаса содержится более десятка тезисов, говорящих в пользу единой европейской Конституции. Я предпочту, однако, остановится лишь на мелких деталях - ведь для нашего обзора тенденция и посыл важнее, чем точное иллюстрирование и пересказ.

Европа сейчас представляет собой нечто среднее между федерацией и конфедерацией, пишет Хабермас. Для того чтобы понять, где мы находимся сейчас, необходимо представлять себе исторический контекст выстраивания единого европейского пространства. После второй мировой войны сторонники стирания европейских границ думали именно о федеративном государстве типа США, степень европейской унитарности, согласно тогдашним представлениям, должна была быть намного выше, чем в нынешнем сообществе. Речь шла о Соединенных Штатах Европы - интеллектуалы и часть политиков исходили из двух задач: победители не желали допустить третьей большой континентальной войны и боялись немецкого реваншизма. Второе удалось, первое лишь отчасти - немцы отказались от своего каролингского наследия, но война в Европе все-таки была, пускай и в результате коллапса социалистической Югославии (то есть падения другой институции). Европейских Штатов не получилось - на это тогда еще искусственное решение не могли пойти американцы, и лишь спустя полвека сама логика развития привела европейцев к необходимости объединения.

При полной поддержке "гуманитарной операции" НАТО в Косово Хабермас, важно отметить, вынужден все-таки признать, что действия старшего союзника в лице США и Великобритании не всегда представлялись континентальной Европе легитимными. Тут Хабермас говорит об очень интересной, хоть и спорной вещи: англосаксы, быть может, революционеры и идеалисты куда большие, чем мы, социал-демократические европейцы. Романтические Соединенные Штаты часто в своих действиях исходят из какой-то ценностной истерии, которая выше международного закона и может оправдать для них любую "гуманитарную операцию". И Вильсон, и Рузвельт действовали в значительной степени исходя именно из этого "невротического состояния". Американцы, тут мнение Хабермаса конечно же не отличается оригинальностью, - фундаменталисты почище талибов. В результате лидерства США и правильной понятности их действий против региональных парий "классическое международное право заменяется всемирным порядком" (у Хабермаса - cosmopolitan order). Европе тут совершенно нечего противопоставить, что, конечно же, странно. Полтора столетия классического социализма создали на старом континенте уникальную среду, где общественный коллективизм уживается с частным индивидуализмом. В общем, пишет Хабермас, "у нас есть великая традиция успешного социального милосердия". Америку не удивишь европейским консерватизмом, который, считает немец, исходит из принципа закона куда реже, чем социал-демократия. Конечно, новая европейская конституция, принятая в результате всенародного референдума в странах ЕС, должна отражать именно эти принципы - в мире выкристаллизуются "географическое тело идеологии", маргинальные экстремисты обречены, а с либеральной Америкой будет соседствовать демократическая Европа.

Хабермаса реально можно назвать одним из идейных учителей почти всего нынешнего германского кабинета. Более того, лет 25 назад Хабермас был куда правее, чем нынешние лидеры Германии. Сейчас часто вспоминают о том, что министр иностранных дел Йошка Фишер в молодости был членом группы "Революционная борьба", дрался на улицах с полицией и вроде бы дружил с террористами Фракции Красной Армии. О главном борце с неонацистами - главе германского МВД Отто Шили и канцлере Герхарде Шредере, входившем в ультралевую госкапиталистическую (ленининистскую по сути) фракцию СДПГ, вспоминают реже. Мнение Хабермаса сегодня - это фактическая позиция, занятая Германией в вопросе по европейским делам. Мысль о "левой конституции социального континента" громче всего прозвучала из уст Йошки Фишера, выступавшего перед студентами Университета Гумбольдта в Берлине. После одиннадцатого сентября германская внешнеполитическая позиция, конечно же, несколько изменилась - против бомбежек Афганистана "хулиганы из Бельвю" не возражали, но в целом мысли о духе Европы нового века остались прежними. Конечно, Европа расколота, и не все видят розовую конституцию в качестве главного связующего элемента. Немцев хорошо понимают в Париже, где близятся выборы, на которых у социалистов есть все шансы избавиться наконец от демагога Ширака, уже сейчас Париж и Берлин выступают в Европарламенте единым социальным блоком (о французских левых, впрочем, разговор особый - совсем недавно в интеллектуальной Le Monde Diplomatique появилась нервная статья одного деятеля соцпартии, который нашел себя не в дебатах о будущем Европы, а в проклятиях по адресу Всемирного Банка и МВФ, к несчастью, многие молодые социалисты Франции быстро дрейфуют в сторону "антиглобализма" - движения модного и веселого, но чудовищно невнятного). Есть, конечно, и оппозиция - Италию, Испанию и Британию не устраивают не столько левые инициативы Берлина и Парижа, сколько та лидирующая роль, которую две державы играют в европейской экономике. Несколько дней назад Тэтчер, до сих пор в значительной степени формирующая позиции консерваторов Британии, вообще призвала к выходу из ЕС.

Конечно, сама Единая Европа - это уже великая победа социал-демократии, во многом - воплощение мечты. Позволю себе вспомнить анекдот о том, как либеральный социал-демократ Хабермас критиковал несколько десятилетий назад немецких интеллектуальных коммунистов за то, что те протестовали против американского военного присутствия в ФРГ. Тогда левые требовали, чтобы ФРГ стала и оставалась нейтральной, как Швейцария. Юрген Хабермас сказал тогда, что такие желания есть опасный синдром, мол, немцы опять не хотят быть ни с Западом, ни с Востоком, твердят о своей обособленности, совсем как при Гитлере. Вместе с тотальным отказом от войны, с отказом риторики о любой этнической "инакости" (Хабермас из тех, для кого немецкое слово Vaterland - худщее ругательство) он постоянно твердил о необходимости создания "права космополитов". Для Хабермаса, для целого пласта немецкой интеллигенции, выросшей в послевоенные времена, для нынешнего германского правительства есть только один патриотизм. Их патриотизм - это верность конституции и уважение к ней. Раньше это была конституция федерального немецкого государства. Сейчас, когда все понимают, что Германии в прошлом виде уже нет и не будет больше никогда, речь идет о конституции ЕС. Только декларирование и соблюдение единого закона способно связать европейцев в справедливую и перспективную общность.

2. Восточного стиля нет

Спустя несколько недель после террористических актов 11 сентября целый ряд американских изданий, говоря о грядущей силовой операции против Аль-Кайды и Талибана, применили термин Crusade - "крестовый поход". Позже комментаторы заметили очевидную некорректность такого сравнения, вместо "крестового похода" медиа стали использовать другие термины, а публицисты писали, что главная задача сейчас, разбираясь с исламскими фундаменталистами, не задеть чувства простых мусульман, иначе Запад рискует поджечь всю Центральную и Западную Азию. Среди прочих у этих публикаций был и такой подтекст - мусульманский Восток понимает лишь язык Корана, разговаривать с арабами (пуштунами, персами и пр.) можно лишь исходя из исламского закона и многовековой местной жестокой истории, - лезть на Восток с правами человека, либеральными ценностями и прочими западными штучками не только не нужно, но и опасно. Западные идеологии для восточных людей - что китайские иероглифы для нас. В общем, как писал Киплинг: "Запад есть Запад, Восток есть Восток..." etc.

Британская The London Review of Books публикует в последнем номере очерк историка Тарика Али "Муллы и Еретики", который полностью опровергает "просвещенный империализм" некоторых западных обозревателей. Сам Али родился в британской Индии, в Лахоре, в семье мусульманина, ставшего со временем одним из лидеров индийской коммунистической партии. После ухода британцев с субконтинента Тарик Али учился сперва в Пакистане, а потом в одном из колледжей Оксфорда. В 1960 году доктор Али бежал от произошедшего в Пакистане военного переворота в Англию, где написал более десяти книг и активно публиковался в изданиях левой и леволиберальной ориентации. Не так давно он дал обширное интервью известному журналу The Progressive, в котором, помимо прочего, остроумно заметил, что правительства Запада придумали так называемую "маску Гитлера" - и активно ее используют, одевая на голову любому своему противнику - будь то Милошевич, Хусейн или бен Ладен.

На страницах лондонского издания Али пишет, что для Востока "мусульманские ответы никогда не были исчерпывающими". Говорить об исламском фанатизме и абсолютном спокойствии перед лицом феодального статус-кво всей исламской популяции нельзя. В пенджабских сказках нет героя отвратительнее, чем деревенский мулла - он либо корыстолюбец, вытягивающий из крестьян последнее, либо содомит, растлевающий местных юношей. В Индии и Пакистане с их социальными проблемами западные доктрины работали превосходно - другое дело, что сейчас многие политики просто заинтересованы в том, чтобы изобразить эти страны в виде какой-то другой планеты. Конечно, Али не может избежать политологического сравнения ислама с радикальными идеологиями начала века, пакистанец в данном случае говорит о большевизме. Подобно радикальному марксизму ислам стремительно распространился по гигантской территории; так же, как у большевиков, у первых мусульман была идея всемирного торжества их взглядов, "множество" для мусульманина куда важнее, чем "личность", социальные симпатии (это, правда, касается почти всех мировых религий на их ранней стадии) скорее на стороне бедных.

Мусульманский Восток восприимчив к идеологиям, появившимся в Европе. Более того, на бедном Юге социальные противоречия крайне обострены, поэтому борьба здесь принимает часто более кровавые и страшные формы. В старейшей каирской газете Al Ahram мне удалось обнаружить интервью Халеда Муэддина по прозвищу "красный майор", египетского офицера, участника переворота 1952 года, который после свержения монархии стал наряду с Гамалем-Абдель Насером членом управлявшего страной Революционного Командного Совета. Муэддин, единственный из живущих ныне видных "людей 1952 года", говорит, что во дни его молодости арабские молодые элиты сами искали объяснения сложившейся в Египте социальной картине в западных книжках. Ислам их по сути не интересовал, они всегда признавали "активизм чистого Корана", но также видели и церковных функционеров, прекрасно находивших общий язык с турками и англичанами. Другое дело, что тогда египетские офицеры нашли ответы не только в Москве, - германская разведка, как известно, не менее активно использовала их в своей антибританской геополитической игре.

Наум Хомски, профессор Массучессетского Технологического Института, высказывал сходную мысль, ссылаясь на политологов, активно изучавших восточную проблематику последних десятилетий. В серии интервью, данных европейским изданиям вскоре после событий 11 сентября, Хомски говорил, что американцы часто искусственно конструировали образ ровной "мусульманской интеллектуальной пустыни" исходя из своих интересов. Интересы же были очевидны: в Афганистане - противостоять русским, на Ближнем Востоке - то же самое плюс не дать прийти к власти местным амбициозным националистам типа Насера. Хомски активно ссылается на книгу американского журналиста Джона Кули, доказавшего, что исламистские группы, практикующие терроризм, были выращены с подачи Госдепа. Сейчас эти люди нашли себе нового врага, и Запад, конечно же, страдает от них ничуть не меньше, чем беднейшие слои Ближнего Востока; радость палестинцев по поводу американской трагедии - это лишь злорадство, в нем нет ничего позитивного. Перед людьми во всем мире стоят одни и те же проблемы, и никакая религия, никакие века привычного мироустройства не способны заставить человека отказаться от поиска средств к их решению. Будь то в Лондоне, в Каире или в России.