Делайте, пожалуй, все, что вы хотите, -
но прежде всего будьте теми,
кто cпособен хотеть!

Фридрих Ницше

Мне всегда казалось, что президент Путин не только умело симулирует искренность, но действительно по-особому искренен. Признав это, мы сняли бы массу проблем. И в том числе - саму "проблему Путина", которая, судя по последним "Гражданским дебатам" (25.03.02), все еще будоражит умы и будит воспоминания - о прошедшем и о грядущем.

Да, и о грядущем тоже - ибо не можем же мы рассчитывать, что оставшееся время президентства Путина будет заполнено чем-то иным, кроме римейков и дежа вю? По меньшей мере, именно таково сквозное впечатление от экспертных выступлений, многие из которых сводились к констатации растущего противоречия между, с одной стороны, меняющейся политэкономической и социально-психологической средой и, с другой - гомеостатическим и все еще однотипным поведением власти. Собственно, ни для кого не секрет: вот уже долгое время (прямо со смерти И.В.Сталина, о чем упомянул Андроник Мигранян) власть в России преимущественно реактивна. Сегодня эта идущая от "нищеты лидерства" реактивность превращена в особое - "прагматическое" - кредо, издержки которого становятся все более прозрачны. Если "прагматизм" сводится к тому, чтобы "руководствоваться обстоятельствами", то собственно властью обладает тот, кто эти обстоятельства формулирует.

Во внешней политике последние полгода все происходило донельзя наглядно: "обстоятельства" были сформулированы вне нас и помимо нас - все усилия Путина были направлены на то, чтобы в них вписаться. Теперь, кажется, на повестке вопрос о том, как будут сформулированы внутренние "обстоятельства" - уже не в качестве экспертных интуиций и суммарных тенденций, а в более настоятельном и принудительном качестве. Кем, иными словами, будет создана ситуация, которую власть начнет прагматически "разруливать"? Раз уж это единственное, что она умеет.

Сегодняшнее ощущение стагнации и политической скуки связано, в сущности, с тем, что такая ситуация еще не создана. Не потому ли "экспертное сообщество" испытывает затруднение с тем, чтобы ее описать? На "дебатах" был любопытный момент, когда Глеб Павловский предложил собравшимся провести опыт: попытаться сформулировать - в уединенном режиме, "чтобы не позориться", - процессы, происходящие в стране, не прибегая к слову "Путин" и эвфемизмам, его заменяющим. То есть сформулировать их безлично, ergo "объективно". Вопрос, иными словами, не нов: что же "реально происходит в стране"? Какова "сложившаяся ситуация"?

Я, помня предостережение, воздержусь от готовых ответов - лишь позволю себе методологическое примечание относительно их предпосылки. А именно: прежде чем ситуация будет описана, она должна быть конституирована. Первичное конституирование ситуации предполагает отнюдь не какие-либо предметные манипуляции и усилия по изменению среды, но просто определенную точку обзора, просто взгляд, оживленный некоторым интересом. Чем более определенным будет вложенный интерес, тем большую определенность будет содержать в себе ситуация. На языке феноменологии тезис звучал бы примерно так: степень дифференцированности "жизненного мира" прямо пропорциональна степени "интенциональной активности" субъекта. Но это значит попросту, что мир как ситуация существует только для того, кто абсолютно предвзят и целеориентирован. Скажем, вполне показательно, что на уровне политриторики языковой оборот "в сложившейся ситуации" по преимуществу и является способом поместить себя в некую разметку, которая позволит тебе заявить, чего же ты хочешь.

Но здесь мы и упираемся в тот тупик, где пребывает сейчас экспертное сообщество, да и не только экспертное: "никто не знает, чего хочет Путин". На круглом столе вопрос был озвучен Карагановым, и в его пафосе недвусмысленно звучало хотение знать, чего хочет Путин. Этот пафос еще более характерен, чем сама невнятица власти, ибо столь ощутимая в последние два года потребность видеть происходящее "глазами Путина" лишает нас способности видеть вообще. То есть видеть - со своей стороны. Обычная манера "оценки ситуации", в самом деле, сводится к тому, чтобы описать мир сквозь призму гипотетической воли действующей власти и изнутри ее воображенной перспективы. Проблема диагноза нашего времени вновь и вновь упирается в вопрос о "душе Путина".

Но "душа Путина" - метафизический предрассудок. И здесь я возвращаюсь к тезису о его искренности. Этот тезис тоже носит как бы феноменологический характер. Нужно всего лишь признать, что за видимостью ничего не скрывается - даже если сама видимость намекает на скрытность. Скрытность - это последняя личина власти, которая уже не имеет при себе ничего, что достойно быть скрытым. В этом смысле, Путин "хочет" именно того, о чем он сам говорит - то есть ничего.

Скажем, не раз звучало, что "целью, ради которой мы все работаем, является повышение жизненного уровня людей". Можно считать это пиарным лицемерием, а можно - экзистенциальной правдой. В последнем случае и обнажается искомая суть вещей: пустота на титульном месте субъекта. Я не говорю даже о том, что "уровень жизни" - бесплотная величина, которая может высчитываться по душевому доходу, а может, с тем же правом, по статистическим показателям самоубийств. Или о том, что механический прирост богатства никчемен в столь уродливо структурированном обществе, как наше (секретарша банкира все равно получает больше полковника ВВС). Я говорю просто о том, что хотеть этого так же невозможно как, скажем, "любить человечество".