"Восток" является одним из тех понятий, которые обозначают настолько разнородные явления, что иногда кажется, будто ими не только ставится под сомнение и без того сомнительное единство человеческого рода, но и обозначается сама гетерогенность. Восток - это и Китай, Восток - это и Палестина, Восток - это Индия, Япония, Израиль и т.д. На Востоке зародились все три мировые религии: христианство, мусульманство и буддизм.

В древности данное понятие обозначало территорию, которая первой встречает солнце (в частности, в латыни oriens (sol) - термин, указывающий на принадлежность Востоку, значит "восходящее солнце"). Однако на протяжении года земное светило никогда не встает в одном и том же месте. Чтобы быть привязанным к определенному пространству, Восток должен превратиться в политическое понятие, предписывающее неким "восточным" странам обладать или не обладать какими бы то ни было определенными свойствами. Исследовать Восток как политическое понятие можно только рассмотрев, каким образом произошло разделение восточного и западного социокультурных ареалов.

Политическая идентичность Востока всегда определяется в рамках проведения отличия от Запада. Восток конституируется через некое "не", которое свидетельствует о его внеположности странному конгломерату стран, именуемых "западными". Это "не" и становится отправной точки всякой мысли о Востоке, не просто берущей начало на Западе, но позволяющей Западу заявить о себе в форме самоманифестации. Один из наиболее древних и показательных примеров подобной негативной идентификации можно встретить уже у Геродота, противопоставлявшего цивилизованных эллинов варварам-азиатам, выходцам с Востока. При этом Востоку с самого начала отводится роль описываемого объекта, он не воспринимается как самореферентное образование, способное себя осознавать и описывать.

Не-запад

Восток концентрирует в себе все, что связано с Не-западом. Как относящиеся к Не-западу, к "Востоку" парадоксальным образом примыкают также Север и Юг. Претендуя на обладания шансом обрести политическую идентичность, на то, чтобы быть осмысленными в политических категориях, южные и северные страны должны хотя бы некой микроскопической долей оказаться причастными "Востоку", должны хотя бы в малой степени продемонстрировать свою "восточность". Причина этого в том, что политическая мысль никогда не сводится к мысли географической, и стороны света не только не обладают равными правами на политическое участие, но и вообще само право на существование (в том чисел и политическое) получают лишь благодаря тому, что становятся целью захвата. (Да и как может быть иначе, если само разграничение стран света возникло в рамках отделения Запада от Не-запада, то есть в рамках пространственного экспансионизма западной "политики".)

При этом любые формы, к которым "западные" страны прибегают, чтобы как бы то ни было заявить о себе и утвердить себя в своей западности, основываются на том, что Востоку отказывается во всяком праве на идентичность. Именно в этот момент на месте Востока образуется зияние, он становится своего рода брешью, лакуной или прорехой политического пространства (неизменно являющегося если и не "западным" пространством, то, во всяком случае, пространством "Запада"). Подобная постановка вопроса с самого начала указывает нам, что с точки зрения Запада Восток если и имеет шанс быть хоть как-нибудь идентифицированным, то лишь как своего рода анти-мир.

Квинтэссенцией гетерогенности Востока в глазах Запада оказывается Россия. На ее территории имеют распространение все три мировые религии, изначально имевшие сугубо "восточное" происхождение. Одновременно она оказывается пристанищем для множества народов, которые также без особых колебаний обычно причисляются к числу "восточных". Именно поэтому Россия в глазах Запада становится инстанцией политического инобытия, воплощением инобытия западной "политики".

Восток как "хора"

Итак, идентичность Востока начинается с признания того, что его попросту не существует, - у него нет места и, соответственно, не может быть своей политической топологии. Точнее, политическая топология "восточных" стран представляет собой не что иное, как топологию зияния, топологию отсутствующего места. "Восток" по отношению к "Западу" в этом случае выступает не чем иным, как "хорой", описываемой в платоновском диалоге "Тимей".

"Хора" - это область, край или участок, который нигде нельзя обнаружить. Однако "хора" - это не просто утопия в более позднем значении этого слова (место, которого не существует). "Хора" - это утопия пространства как такового, поскольку никогда не ясно, откуда оно берет свое начало, что является центром, из которого оно "проистекает". Отторгая от себя любые определения, "хора", тем не менее, может быть буквально определена. Буквальным определением "хоры" является неопределенность, "хора" и "есть" присутствие неопределенности. Она открыта любым описаниям, доступна для любых поползновений, готова принять любые формы, однако безучастна и к этим формам, и к этим поползновениям, и к этим описаниям. Безучастна так, как может быть безучастным лишь само Отсутствие, которое она и предъявляет, более того, способом ее существования и выступает существование отсутствия, неналичия, попросту небытия.

Восток невидим для Запада, причем с онтологической точки зрения невидим именно как нечто позитивно существующее, как возможность иной, незападной позитивности. И одновременно, с этической точки зрения, невидим как существование позитивного, как возможность иного, незападного блага. Существование Востока всегда оборачивается доказательством неистребимости зла, предъявлением вечно нависающей над (западным) миром угрозы уничтожения. Отсюда вся мифология Востока - от древнего греческого образа скопища варваров до современного образа "оси зла".

Анализируя платоновскую "хору", Жак Деррида указывает на то, что она анахронична, то есть вечно запаздывает не только за определениями, которые ей адресуются, но и за уготованным ей бытием. Именно анахронизмом выступает и Восток для Запада: в глазах западных "наблюдателей" восточные страны вечно обретаются в прошлом. Вместе с тем именно постоянное онтологическое "запаздывание" Востока делает возможным политическое существование Запада, существование самой западной "политики".

Однако остается открытым вопрос о том, как возникло особое политическое образование, именуемое "Востоком": какой же взрыв сделал возможным возникновение этой "воронки"? Какая деконструкция обнажила эту лакуну? Наконец, какой портной располосовал ткань, в которой появилась эта прореха?

Предыстория

"Восток" не появился вместе с противопоставлением греков и варваров, хотя в выходцах из Передней Азии исследователи, подобные Геродоту, и находили нечто "варварское". Варварство еще не было в античные времена атрибутом восточного мира (оно было приписано ему задним числом, уже после возникновения "Запада"), а греки, даже если и представляли себя воплощением цивилизованности, не относились к себе как к провозвестникам "западной" цивилизации в ее современном понимании. Несмотря на то, что факт военного столкновение греческой и "азиатской" культур, начавшегося после вторжения персов в Малую Азию (так называемые "греко-персидские войны") сделался неотъемлемой деталью античной истории, взаимопроникновение этих культур было чрезвычайно прочным и совершенно неоспоримым. Особенно явно такого рода взаимопроникновение дало о себе знать с приходом эллинистического периода, когда Малая и Передняя Азия стали составными частями одного общего пространства, а греческие протектораты возникли в Египте, Сирии, Вавилоне и других древних центрах цивилизованности. Наиболее ярким свидетельством подобного "культурного обмена" выступало формирование общего пантеона божеств (возникли пары Решеф-Аполлон, Астарта-Афродита, Мелькарт-Геракл и т.д.).

Разделение западного и восточного миров, если понимать под этими мирами особые политические феномены современности, является вполне датируемым историческим эпизодом. Этот эпизод связан с принятием христианства в качестве официальной религии Римской империи. Принятие христианства сделалось двояким свидетельством. С одной стороны, общеимперской религией оказалась религия, имеющая отчетливо осознанное "восточное" происхождение. С другой стороны, в самом акте подобного религиозного заимствования Империя порвала со своей прежней архаической идентичностью и стала конституироваться как "Запад".

Бескрайняя имперская ойкумена, античный социальный универсум, распалась на два полушария. Причем предпосылкой проведения географических границ выступили вовсе не какие-либо геополитические соображения. Напротив, речь идет о разграничении двух территорий, где распространение получили два разных типа власти. "Запад" обозначил собой пространство политической власти, "Восток" же стал пространством религиозной власти. Это разделение наметилось в демаркации Западной и Восточной Римской империй и нашло окончательное воплощение в разграничении западной и восточной ветвей христианства (1054 г.).

Два Востока и выбор Запада

Религия и политика, сопряженные во времена античной древности прочнейшими узами и спаянные почти до полной неразличимости, внезапно оказались противопоставленными друг другу. Определение и поддержание границ каждого из пространств оказалось связанным с разными стратегиями. Первая, "западная" стратегия предполагала политизацию религиозности, вторая, "восточная" стратегия - особую религиозную политику. Изначально, в момент разграничения двух империй, между двумя этими стратегиями не существует никакой напряженности, более того, никакой особой разницы. Однако впоследствии, особенно с крахом Западной Римской империи, когда политизация религиозности привела к утрате веры в традиционное предназначение античной "политики", они окончательно разошлись. Византия стала при этом экзистенциальным Другим, наиболее явным средоточием всего "восточного", для вчерашних варваров, которые всячески старались забыть о своем варварстве и, впоследствии, принялись за осуществление политической миссии "Запада". Данной миссией исчерпывалась для варварских в прошлом народов их вновь обретенная христианская религиозность.

Преодолевая свое варварство, Запад начал расценивать как варварские любые проявления прежней цивилизованности. В 1204 г. столица Византии подверглась позорному набегу крестоносцев наравне с другими нехристианскими регионами. В 1431 г. Византийское государство оказалось вынужденным подписать Флорентийскую унию, лишавшую Константинополь идентичности, основанной на тщательно оберегаемой религиозной автономии. В 1453 г. уже не обладающую собственной идентичностью Византию постигло неизбежное: она была завоевана и разграблена Османской империей, чье "восточное" варварство было почти что осознанным выбором.

Самоутверждение Запада, таким образом, изначально было связано с лишением Востока прав на цивилизованность. Западная ставка на поддержку наименее цивилизованных форм существования неизменно сопровождалось клеймением восточной культуры как наиболее вероятного прибежища всего варварского. Совершалось это во имя устранения цивилизационной конкуренции, угроза которой исходила от восточных центров цивилизации.

Автор выражает признательность Н.И.Шастик за ценные суждения и замечания по поводу данного текста.