Торжественная и тревожная истина, что "времени на медленное возрождение у нас нет", звучала уже в первом путинском манифесте ("Россия на рубеже тысячелетий"). Поэтому теперь, два с половиной года спустя, лозунги ускорения выглядят не столько внезапным инсайтом, сколько очередным римейком.

И если уж идти на поводу у воспоминаний, не забудем перестроечный Советский Союз, где риторика ускорения наращивалась строго по мере того, как умирала проектная воля и таяла ясность - какой именно механизм, на какой именно колее, с какой именно целью надлежало "ускорить"? Лишь на протокольном языке все оставалось яснее некуда. Наши цели неизменны! - гласил пафос советского ускорения, и в этой критике "темпов" при консервации "векторов" заключалась, как мы помним, самая суть. "Наши цели неизменны!" - подтвердил президент: "демократическое развитие России, становление цивилизованного рынка и правового государства. И самое главное - повышение уровня жизни нашего народа". Как и в случае с построением коммунизма, "цели" столь благородны, универсальны, неоспоримы, что остается не понятно лишь одно - а зачем с ними так уж спешить и из кожи вон ускоряться? И почему вдруг "у нас нет времени", если будущее все равно принадлежит Прогрессу - будь он хоть коммунистическим, хоть либеральным...

В языке сегодняшней власти с каждым разом все отчетливее воспроизводится это несоответствие между благодушием, риторической пустотой, историческим оптимизмом на уровне "целей" и тревожным, критическим, мобилизующим тоном на уровне "средств". Образуется как бы незамкнутый идеологический контур, по которому, сколько ни пускай "амбициозных" импульсов, - все заведомо уходят в песок. От этого психологического противоречия легко отмахнуться - сказав, что оно всего лишь "психологическое". Но право же, разве не принято нынче считать главной заслугой президента столь бесплотную социально-психическую вещь, как "нормализация атмосферы"?.. И разве теперь не идет речь именно о том, что необходимы новые "атмосферные" трансформации? Ибо "атмосфера стабильности" не может быть одновременно "атмосферой ускорения". "Стабильность" не мотивирует сверхусилий и вообще ничего "сверх". Составители властных посланий, вероятно, чувствуют это, но не хотят менять всю игру. И вот мы видим, как в "кремлевский язык" имплантируются одноразовые заменители больших целей, дешевые психостимуляторы. Я имею в виду знакомый по социалистическому детству мотив "догонялок". Ведь не могут же быть случайностью эти к месту слетевшие с уст Илларионова сравнения с Португалией, которую мы "такими темпами не догоним".

Если уж применять беговые метафоры, то решительно все будет зависеть от той дорожки, на которой мы себя вообразим и на которой пришпорим. То есть наибольшее значение имеет сам факт, что в качестве базового сравнительного параметра для порождения идеологем роста взято не что иное, как ВВП на душу населения. Ясно, что эта критериалогия помещает страну в совершенно другой исторический масштаб, чем тот, в котором Россия мыслила себя в свою бытность царской империей или Советским Союзом. Конечно, страна на самом деле потеряла в весе, и те же США уже не могут служить ей непосредственным ориентиром, как это было при хрущевских "догонялках". Но в данном случае важен, повторяю, не объективный расклад сил, а изменение принципа самооценки. Тот же Илларионов предельно симптоматичен и провокативен, когда он прикладывает скроенную им "португальскую" мерку не только к "опущенной" РФ, но и к "амбициозному" Советскому Союзу - и получает примерно тот же результат. "В 1950-е годы, - сообщил он в интервью "Намедни", - мы примерно на 8-9 процентов опережали Португалию по показателям душевого ВВП. За пятьдесят лет мы сильно упали относительно Португалии, потому что Португалия развивалась очень быстро, в то время как советская экономика, хотя и имела положительные темпы роста, но значительно более низкие, чем португальские. Сейчас ВВП России чуть меньше трети португальского". Пафос понятен: СССР мог сколько угодно воображать себя участником битвы гигантов, но теперь-то мы должны увидеть себя в подлинном свете. С точки зрения инерции массовой психологии это, должно быть, довольно болезненно. Поэтому после послания президента Илларионов как бы поправился, сказав, что, конечно, нужно ориентироваться не на Португалию, а на "лучшие мировые образцы". Но по сути это ничего не меняет: даже если Путин, вслед за советником, и постеснялся прямо "сказать народу", что отныне мы будем "догонять Португалию", эта идея как нельзя лучше отвечает духу его Послания.

Во-первых, "душевой ВВП" как базовый критерий исторического положения страны напрямую связан с теми, будто бы, самоочевидными приоритетами, о которых президент говорил в начале выступления и которые он эмоционально педалировал в конце: "Мы должны сделать Россию процветающей и зажиточной страной. Чтобы жить в ней было комфортно и безопасно". То есть речь действительно идет о стремлении опустить уровень наших исторических целей до шаблона "нормальной страны"... Во-вторых, следует иметь в виду не только декларативную часть путинской программы, но и ее технологическую часть. Наиболее интригующий момент состоит, пожалуй, в том, что "душевой ВВП" представляет собой относительную величину, получаемую делением валового внутреннего продукта на количество душ. Увеличить дробь, насколько я помню, можно двояким образом: нарастив числитель или сократив знаменатель. И в этом пункте идеалистический либерализм с его риторикой "нормальной европейской страны" сходится воедино с либерализмом практическим, то есть, в нашем случае, "людоедским". Ибо, судя по всему, поднять "душевой ВВП" за счет сокращения "душ" - не так уж нереально. Здесь впору вспомнить и илларионовские рецепты роста (раскрепощение ЖКХ, бюджетное голодание...), и президентский закон о гражданстве, который, пройдя на днях третье чтение в Думе, лишил надежды на российское подданство миллионы русских людей, грозящих ненароком отяготить знаменатель.

Кстати, о количестве душ. Китай, вроде бы, все еще "отстает" от нас по расчетному ВВП на душу населения. То есть в целом картина складывается такая: Китай "догоняет" Россию, Россия же, собравшись силами, воодушевившись речами, сама бросается в историческую погоню: гонку за толпой европейских карликов, брезжащих на горизонте. Наряду с Португалией называлась, кажется, Польша и могло называться что угодно еще, хоть Люксембург, который наверняка ведь превосходит РФ-ию по "душевому продукту"... "А что делать, если это так!" - разведут руками прагматики. Но "прагматики" - вообще идеальные бегуны по воображенным ("романтиками") дорожкам и по лестницам, которые приставлены не к той стене. Так что прежде чем в очередной раз карабкаться, стоило бы спросить: как соотносится подсунутая нам "лестница прогресса" с иерархиями мировой политики? И если никак, то почему вообще она должна нас интересовать?

P.S. Детям любят предлагать такую загадку: какое самое сильное животное на Земле? Дети со здоровой психикой начинают разыгрывать в уме схватки тигров, носорогов, слонов и, представив себя в их роли, тут же заспорят, подерутся. И только сидящий в углу интровертный мальчик выдаст "правильный ответ": самое сильное животное - муравей, потому что он поднимает больше всех на единицу собственного веса, вот так! Могут ли быть сомнения? Этот мальчик станет экономистом.