Часть 1 (Переселенцы и повстанцы) - здесь.
Часть 2 (Рациональный террор) - здесь.

Во главе французских сил в Алжире в начале 1957 г. встали два генерала - Жак Массу и Рауль Салан. Массу, проведший значительную часть своей жизни в колониальных войнах, показал себя успешным и волевым командиром. Французы в Алжире следовали достаточно стандартной антипартизанской тактике, которая стала разрабатываться еще во времена англо-бурской войны. Они строили дозорные вышки и дороги, по которым могли быстро передвигаться патрули, пытались укрепить границы и сделать их непроходимыми для партизан (последнее стало необходимым по мере того, как росла поддержка алжирского восстания в соседних арабских странах). Одним из впечатляющих мероприятий стало сооружение полосы заграждений, основу которой составляла изгородь из колючей проволоки высотой в 2,5 м, находящаяся под напряжением в 5 тысяч вольт. Большое внимание уделялось засадам и преследованию обнаруженных разведкой групп боевиков. Проводились и массовые депортации крестьян, которые должны были лишить партизан поддержки местного населения. Наконец, активно занимались французы и психологической войной, пытаясь распропагандировать партизан и доказать алжирцам, что правление Франции, в конечно счете, служит их благу. Сказалось и пристрастие к "ликвидациям", вообще-то, традиционное для французских спецслужб. Уничтожались как полевые командиры, так и, в первую очередь, те международные торговцы оружием, которые снабжали повстанцев боеприпасами. Тут дело порою доходило до совершенно джеймсбондовской экзотики - одного такого торговца в швейцарском отеле застрелили иглой с ядом кураре, которую выпустили из пневматической винтовки. Наконец, стандартной мерой стали "зачистки" поселков и городов. Любой подозрительный или пытавшийся сопротивляться мусульманин отправлялся в контрразведку для выяснения личности и возможных связей с террористами.

Парашютисты Массу столкнулись, однако, не с обычными партизанами. Присутствие в стране многочисленных колонистов во многом ограничивало свободу действий, так как их фермы и поселки нуждались в постоянной охране, на которую приходилось отвлекать войска. Эффективный террор против коллаборационистов привел к тому, что вербовать агентов и получать информацию было трудно. Система коллективной ответственности также заставляла арестованных молчать - ведь семью предателя часто ждала кара. Поэтому заставить арестованного заговорить было проще всего с помощью старого как мир средства - пытки. Именно с приходом Массу началось массовое применение пыток. Впрочем, еще в марте 1955 г., то есть до начала террора, один из высокопоставленных французских чиновников писал в докладе губернатору: "Электрические и водяные методы (изящный эвфемизм для пытки водой и электричеством - С.Ч.), если они используются осторожно, производят скорее психологический, а не физиологический шок и, следовательно, не являются излишне жестокими". Автор доклада сделал еще одно интересное замечание: он заметил, что пытки и так используются очень широко, так что их легализация позволит сделать их более мягкими и менее опасными для жизни арестованных. Предложение было отвергнуто, но пытки применялись все шире, пока, наконец, в 1957-1958 гг. они стали практически неотъемлемой частью процедуры допроса (с санкции генерала Массу).

Широко применялись и меры "коллективной ответственности", причем, как и пытки, они вошли в широкое употребление еще до того, как ФНО перешел к террору. Еще в начале 1955 г. все мужчины в деревне, поблизости от которой партизаны перерезали телеграфную или телефонную линию, подлежали отправке в концлагерь. Французские "полевые командиры" рассчитывали таким образом запугать алжирцев, но добивались они прямо противоположного эффекта: растущего озлобления. Французский террор и меры "коллективной ответственности" подталкивали многих в ряды сторонников ФНО - на что, собственно, ФНО и рассчитывал.

К концу пятидесятых взаимная подозрительность между французами и мусульманами достигла максимума. Французский офицер - призванный в армию из резерва известный журналист (французская элита от армии не "косила") - описал такой, типичный для конца пятидесятых, эпизод. В деревне был зарезан любимый всеми старый почтальон-француз. На следующий день французская патрульная машина "случайно" задела алжирца, сидевшего в кафе. Когда сидевший с ним за столиком второй алжирец поспешил на помощь, солдат направил ему автомат в живот, а потом "случайно" нажал на курок. После этого солдаты стремительно уехали, оставив на асфальте смертельно раненного алжирца. Прибывшие на место происшествия ополченцы из числа французских поселенцев решили, что потерявший сознание алжирец - это очередная жертва ФНО, и приготовились к бою. В это же время через поселок проезжал грузовик с шахтерами-мусульманами. Увидев готовых к бою (или к резне) ополченцев, водитель грузовика решил побыстрее убираться из опасного места. Ополченцы открыли по нему огонь, не попали, но предупредили армию, что по дороге с большой скоростью движется грузовик с боевиками ФНО. Оказавшаяся на его пути патрульная машина открыла огонь и не прекращала стрельбы до тех пор, пока все шахтеры не были убиты. На следующий день официальная сводка сообщила о том, что грузовик, набитый боевиками, ворвался в деревню, открыл там огонь, в результате которого "чудом был убит только один человек". Никакого внимания инцидент - совершенно обычный для 1958 г. - не привлек, и в историю он попал только потому, что среди его участников случайно оказался журналист.

В целом, однако, усилия Массу привели к тому, что и террористическое подполье в городах, и партизаны к 1959 г. понесли тяжелые потери. Французская антипартизанская тактика начинала приносить свои плоды. В декабре 1959 г. количество совершенных повстанцами убийств сократилось по сравнению с июнем 1958 г. в два раза (с 259 до 145), а количество похищений - в три раза (с 242 до 78). Однако политическое положение в самой Франции постепенно менялось, и именно эти перемены в конечном итоге оказались решающими.

В самой Франции правые, конечно, поддерживали армию и колонистов и объявляли повстанцев "агентами Москвы". Однако не правые задавали тон в интеллектуальной жизни Франции времен Четвертой республики. Основная масса властителей дум была тогда на стороне левых (после XX съезда и Венгерского восстания - не всегда на стороне коммунистов). Подавляющее большинство французских интеллектуалов решительно заклеймили армию и колонистов. Начиная с 1957 года истории о пытках и исчезновениях все чаще появлялись во французской печати, вызывая растущее возмущение. Эта реакция вполне понятна, но нельзя не отметить и того, что террористические акты и зверские расправы с колонистами, совершаемые повстанцами, вызывали у интеллектуальной элиты Четвертой республики куда меньше возмущения. Показательно, что и в наши дни о преступлениях (вполне реальных) французской армии по-прежнему пишется куда больше, чем о не менее реальных преступлениях их противников. Вдобавок, именно левая, оппозиционная и полуоппозиционная французская интеллигенция сыграла огромную роль в PR-кампании ФНО. До этого о действиях алжирских партизан хорошо знали только в арабском мире (они получали ограниченную помощь от Египта), а усилия французских мастеров пера и микрофона превратили их в знаменитостей мирового масштаба.

В любом случае, сведения о действиях парашютистов Массу не вызывали во Франции особого желания гордиться своими солдатами и их подвигами. Вдобавок, ситуация в мире менялась. Наступила эпоха массовой деколонизации, бывшие колонии одна за другой превращались в независимые государства. В этих условиях шансы на сохранение французского господства в Алжире выглядели все менее реальными. Это все больше понимали в Париже - но не в Алжире, где крайняя свирепость сторон порождала и крайнее взаимное ожесточение.

Когда в начале 1958 г. правительство в Париже решило предоставить Алжиру автономию в составе Франции, это решение вызвало взрыв ярости как у колонистов, так и у солдат. В результате в мае 1958 г. французские части в Алжире фактически восстали, отказавшись подчиняться приказам правительства, которое, как они считали, предавало колонистов и Францию. Повстанцы начали подготовку к походу на Париж, и страна встала перед вполне реальной угрозой гражданской войны. Такой поворот событий был предотвращен возвращением к власти находившегося в отставке с 1947 г. генерала де Голля. Генерал, как лидер французского Сопротивления, пользовался огромной популярностью в стране и в армии, и колонисты надеялись, что он сумеет железной рукой навести порядок в Алжире.

На первых порах де Голль действительно делал заявления, которые вызывали восторг у алжирских колонистов и генералов: "Алжир - это Франция!", "Независимость? Лет через 25...", "Независимость - это глупость". В первые же недели своего правления он поспешил в Алжир, где опять подтвердил свою приверженность идее "государственной целостности" Франции и ее важнейшей колонии. Легенда (возможно, вполне обоснованная) утверждает, что ожидавший де Голля снайпер из числа экстремистов должен был застрелить генерала, если бы тот заявил о признании независимости колонии. Услышав начало речи, снайпер отложил винтовку в сторону. Однако все эти заявления нужны были де Голлю для того, чтобы на время успокоить озлобленных колонистов и готовых к мятежу армейских командиров. В 1958-1960 гг. де Голлю приходилось выстраивать заново государственный аппарат Франции, создавая там режим Пятой Республики, и дополнительные проблемы в Алжире ему были совершенно ни к чему. В действительности же де Голль считал, что продолжение войны безнадежно, что даже военная победа над радикалами мало изменит ситуацию - слишком далеко зашла враждебность между двумя общинами за время гражданской войны, слишком непримиримыми оставались их требования. Публично обещая защищать французский Алжир, в кругу своих генерал был куда откровеннее: "Французский Алжир? Разрушительная утопия!"

Значительная часть того, что произошло дальше, относится скорее к истории собственно Франции, а не Алжира. Как только ситуация в метрополии была взята под контроль, де Голль начал переговоры с повстанцами. Возмущенные "предательством" колонисты и французские полевые командиры (думаю, термин вполне применим и к этой стороне) создали тайную организацию, руководство которой начало настоящую охоту за теми, кто считался сторонниками предоставления Алжиру независимости. При этом ареной деятельности "армейской секретной организации" (ОАС) все чаще становилась сама метрополия. Заговорщики организовали ряд покушений на генерала де Голля - точное число этих неудачных покушений, по-видимому, не будет известно никогда, но речь идет примерно о двух десятках попыток. Однако действия заговорщиков из ОАС в итоге привели к тому, что общественное мнение метрополии окончательно отвернулось от колонистов и армии. Их стали воспринимать как ретроградов и фанатиков, не заслуживающих сочувствия.

Переговоры с ФНО завершились в марте 1962 г. подписанием соглашения - практически на условиях повстанцев. Алжир получил полную независимость. В течение года подавляющее большинство переселенцев покинуло земли, на которых они и их предки жили на протяжении нескольких поколений. За исключением отдельных изолированных инцидентов (обычно вызванных провокациями наиболее непримиримых), терактов против уходивших французов не было. Террор против них был остановлен сразу после того, как в нем отпала необходимость, и основную массу жертв составили бывшие коллаборационисты. Примерно 1,4 млн. человек покинули Алжир, лишь около 30 тысяч решили остаться.

Что же было дальше? Алжир стал независимой республикой, а вскоре, как и следовало ожидать, диктатурой - не слишком, впрочем, суровой по стандартам "Третьего мира". Многие бывшие партизанские лидеры и вожаки после победы отошли от политики: тот же супер-террорист Ясеф, например, стал известным актером и режиссером, имя которого сейчас куда чаще встречается в кинематографических энциклопедиях, чем в политических справочниках. В экономическом отношении Алжир не достиг особого процветания, но все-таки жил (и живет) лучше, чем большинство стран региона.

Нельзя не отметить того, что взаимные жестокости были поразительно быстро забыты. Правда, французские левые оппозиционеры время от времени вспоминают о пыточных камерах контрразведки, но вот о терроре повстанцев сейчас уже мало кто говорит. Пожалуй, обе стороны не очень склонны ворошить прошлое - слишком уж много было пролито ими невинной крови. Вдобавок, политически и экономически Франция и Алжир остаются слишком тесно связанными. Впрочем, многие из ныне здравствующих участников той войны, вполне откровенно признавая совершенные ими жестокости, и поныне отказываются признавать за собой какую либо вину.

В чем же причина такой необычайной свирепости конфликта? Почему Франция, легко отказавшаяся от многих колоний, так долго не уступала Алжир? Фактически, обе стороны оказались заложниками переселенческой политики, восходящей еще к середине XIX века, ко временам Второй Империи. Многочисленные колонисты не могли согласиться на независимость, так как она привела бы к потере ими не только привилегий, но и средств к существованию. Вполне понятная политическая жесткость колонистов означала, что умеренные сторонники независимости (или даже широкой автономии) не имеют шансов на успех и что среди политически активных алжирцев тон начинают задавать крайние радикалы.

По-видимому, мудрый де Голль был прав: сохранение французского Алжира было принципиально невозможным. Если шанс на относительно спокойную и постепенную деколонизацию и существовал вообще, то он был потерян еще в начале 1950-х, когда поселенцы отказались пойти на компромисс. Не исключено, что армия в конце концов смогла бы разгромить ФНО, но и эта дорогостоящая победа только бы отстрочила неизбежное падение колонии. Местное население составляло большинство, и оно не было готово мириться со своим подчиненным положением. Не оставалось сомнений, что при первой же возможности алжирцы проголосовали бы за независимость, а если бы результаты голосования были отвергнуты - вновь взялись бы за оружие. С самого начала конфликт не имел мирного решения, и с каждым годом, по мере того как проливалось все больше и больше крови, он становился все более запутанным, все более безнадежным. Решение могло быть достигнуто либо через этнические чистки (как оно, собственно, и случилось), либо через территориальный раздел страны - однако конфигурация французских поселений исключала такой вариант.