Начало - здесь, продолжение - здесь.

Попытка создания в России правового пространства

Начиная с Петра, Земские соборы уходят в прошлое. Романовы пытаются обуздать бунтарские инстинкты народа, все более и более стесняя его свободу и формируя новый служилый класс - дворянство, в котором растворилось обмельчавшее боярство и в который был открыт доступ полезным государству выходцам из низов. С этим классом у государства нет конфронтации, как с боярством, более того, дворяне - реальная опора династии Романовых, они осуществляют хозяйственное и политическое управление, служат проводниками необходимых государству европейских связей. Ряд законов и указов в течение столетия, с 1682 по 1785 год, окончательно конституирует дворянство, которое получило беспрецедентные права. Вместе с сословными приобретениями росла и политическая сила этого слоя: дворяне имели свое корпоративное самоуправление, право "делать представления и жалобы" верховной власти. При Николае I это преимущество было расширено правом дворянских собраний представлять нужды всех других классов местного общества.

Царь обособляется от народа, государство пытается, хотя бы на уровне одного дворянского сословия, усвоить принцип правовой жизни, подзаконного состояния общества. Но народ остается целиком и полностью по-прежнему вне возникающего в России правового пространства. Пугачевская война - это последняя надежда народа в начале дворянской эпохи уже не договориться с царем, а, как в прежние времена, полтораста лет назад, поставить своего царя, искоренив при этом совершенно непривычное новое образование - дворянство. Но если раньше царь вместе с народом выступал против функционально бесполезного боярства, то теперь вместе с необходимым ему дворянством царь оказался против народа. Пугачевская война, как раньше Смута, покачнула государство, но неимоверным усилием дворянство сломало хребет бунту, тем самым подтвердив свою полезность как опоры трона. Никаким демократизмом - ни законным, ни беззаконным - государство отныне не прельщается.

И все-таки мифологема народоправства, единства царя и народа, оставалась. Но использовалась она лишь идеологически. Царское правительство не звало и не собиралось звать в управление народных представителей, но вот для неправового поступка оно, как правило, прибегало к демагогии, выступая как бы от имени народа. Бюрократическое самодержавное государство хотело использовать и использовало идею народной власти и народной воли для легитимации своего правления и беззаконной расправы над появившимися в стране оппонентами самодержавного строя.

К середине XIX века в России возник довольно обширный так называемый "образованный слой", связанный в основном с дворянской средой. Слой этот требовал уже не только гражданских прав, но и политических, попутно выступая за предоставление гражданских прав народу, то есть за отмену крепостничества. Рано или поздно многие оппоненты самодержавия выталкивались его неправовыми действиями в революцию. И тогда они тоже апеллировали к народной воле, желая необузданной и насильственной вспышкой народного гнева уничтожить самодержавное царское правление. Но вместо него предлагали уже даже не бюрократические, а тоталитарные формы правления, возвращаясь к принципам допетровской, татаро-московской Руси.

Этим двум типам демагогического обращения к народу, обращения, отказывающего народу в способности к правосознанию, противостояла твердо и четко выраженная концепция демократии - с ориентацией на единственную в то время демократическую страну, на Соединенные Штаты Америки. Эта концепция была высказана одним из самых трагических мыслителей России, не понятым ни сторонниками, ни противниками, искаженным последователями. Я говорю о Н.Г.Чернышевском. Относясь скептически к уравнительным идеям народа и понимая, что в грядущей народной революции будет и "грязь, и пьяные мужики с дубьем", что образованный класс может трагически погибнуть под ударами народной стихии, Чернышевский призывал к "юридическим формам" как единственному шансу выбраться из трясины российского произвола и немного цивилизовать человеческие отношения. Более всего он протестовал против идеализации народа ¹. К несчастью, эта тенденция, направленная на преодоление народопоклонства при всем уважении к его будущей самодеятельности, основанной на развитии и юридическом закреплении в нем независимой и свободной личности, была насильственно вычеркнута самодержавием из общественного процесса. Не обожествление, не спекуляция на народном мнении, а стоическое принятие своего народа, трезвое понимание, что только свобода способна через все катаклизмы превратить беззаконный российский демократизм в подлинно правовой и законный, - такова была установка этого одного из самых влиятельных людей своего времени. Сила личности не раз оказывалась решающим фактором исторического развития. С арестом Чернышевского Россия потеряла свой шанс на попытку подлинной демократизации. Чернышевский понимал возможность использования старых общественных форм (к примеру, общины), чтобы народ легче воспринял новое содержание. Как мы знаем, получилось наоборот: были вроде бы созданы новые формы общежития, но в них были заключены в эпоху сталинской диктатуры все те же бесправие и беззаконность.

Однако наша история знает попытки не только теоретического, но и практического усилия выйти на правовой путь развития. Их было не так много, но были они весьма ощутимы и заметны, став к концу прошлого века влиятельным фактором общественной жизни России. Именно эти неоднократные усилия предшествовавших нам поколений, несмотря на их неудачи - порой чудовищные, позволяют сегодня говорить о накоплении в российской истории своеобразного правового "строительного материала", который, как некий коралловый риф, прорастает из пучин самодержавно-народной стихии, казалось бы, лишенной самого сознания законности, представления о возможности жить не по произволу, а в жестких рамках закона, внутри правового пространства.

Коралловый риф подзаконного бытия

Уже к Смуте стало внятно многим, что неограниченное самодержавие есть угроза для самого существования Великорусского государства, не имеющего никаких договорных отношений ни с одним слоем общества. Выборы Бориса Годунова не ликвидировали кризиса, ибо не было выработано нового принципа взаимоотношения власти и населения, а также слишком сильно было противоречие самодержца с его ближайшим боярским окружением, более всех желавшим получить хотя бы элементарные права. При этом надо учесть, что не одни бояре страдали от царского произвола: на их примере только яснее видны все безудержные проявления господствовавшего в стране беззакония.

Поэтому, хотя Шуйский и был "боярский царь", в час своего венчания на царство он "видев столько злоупотреблений неограниченной державной власти <...> дал присягу, дотоле неслыханную: 1) не казнить смертию никого без суда боярского, истинного, законного; 2) преступников не лишать имения, но оставлять его в наследие женам и детям невинным; 3) в изветах требовать прямых явных улик с очей на очи и наказывать клеветников тем же, чему они подвергали винимых ими несправедливо" ². Здесь - едва ли не впервые до Екатерины II - формулируются гражданские права, которых было начисто лишено русское общество и которые по сути дела должны были перестроить саму установку национального менталитета. Ни о каких боярских специфических привилегиях здесь речи не было. Что же касается боярского суда, то опора на наиболее грамотное сословие было вполне естественной. Но в огне народной войны понятия о правах сгорают как ненужные бумажки, ибо все решается силой оружия, принуждения и произвола.

Династия Романовых ищет новые пути государственного устроения через союз с новым служилым сословием - дворянством - и через создание нового типа государства - империи, где перерыв династии (со смертью Петра II или даже Елизаветы Петровны) отнюдь не приводил к потрясению основ: у дворянства появились сверхличные - имперские и сословные - цели, позволявшие ему производить смену монархов, не нарушая течения государственных дел. Но сам принцип самодержавия дворянство до поры до времени устраивает. Также другие сословия, например, служилых землевладельцев и тяглых посадских торговцев, добиваются определенных гарантий, обеспечивающих их классовые интересы ³. Конечно, существовали и конституционные монархии, что не мешало им быть империями, например Англия. И русское дворянство этот пример знало. Но инстинктивные опасения дворянства лишиться опоры самодержавия в борьбе на два фронта - против влиятельных остатков родовитых боярских семейств и крестьянских бунтов - имели реальную основу.

Что касается крестьянских бунтов, то нужно было напряжение всего дворянства, чтобы противостоять взрывам народной стихийной силы в течение полутора столетий: от восстаний Кондратия Булавина и Степана Разина до крестьянской войны Емельяна Пугачева. Спасало единство интересов с самодержавном государством. Разумеется, в такой социально-исторической ситуации вставать в политическую конфронтацию с самодержавием и требовать себе политических прав было бы для дворянства самоубийственным актом.

"Верховники", то есть дворянство и остатки боярских родов, еще пытались добиться для себя каких-то особых политических привилегий. Но это предполагало утверждение некоего конституционного порядка, на что верховники в конечном счете не пошли и тем самым закрепили в России неограниченное самодержавие. После правления Екатерины II снова встает вопрос об ограничении самодержавия законами, чтобы не законы подчинялись императору, а император - законам. Печальный опыт Павла I показал эту необходимость и русскому самодержцу. К трону Александра I оказывается приближен Михаил Сперанский, первый русский реформатор, полагавший, что монархия отличается от деспотии тем, что в монархии законы определяют жизнь, а Россия, несмотря на множество указов, остается страной по существу беззаконной. И путь у деспотии к монархии только один: когда правительство подотчетно населению через выборных законодателей. Как отмечал сам Сперанский, "никакая сила не может родить в государстве свободы гражданской, не установив свободы политической.<...> Права гражданские должны быть основаны на правах политических, точно так же, как и закон гражданский не может быть тверд без закона политического" ⁴. И только после утверждения политической свободы гражданское рабство уменьшится само собой.

Но завязанность России на европейские страны, много дальше продвинувшиеся в решении социально-политических проблем, ускоряла исторический ход внутри страны. Срыв реформ Сперанского и провал восстания декабристов, помимо чисто политических, дворцово-интриганских и военных причин, можно объяснить еще и тем, что перед государством встал колоссальнейшей сложности социальный вопрос: освобождение крепостных крестьян. Освобожденные в условиях конституционного государства, крестьяне, не привыкшие даже к гражданским правам, казалось, могут дезорганизовать всю законодательно-политическую жизнь в стране. Не давать крестьянам политических прав? Это усложнение вопроса встало в 60-е годы после Освобождения, когда вновь проснулись надежды дворян на конституцию.

Вместе с тем с конца 60-х возрастает революционный террор, апеллировавший к народу и проводившийся вроде бы во имя народа. Желая хоть как-то противостоять революционному напору, к концу 70-х правительство задумывается о возможности представительных учреждений. Однако после убийства народовольцами Александра II 1 марта 1881 г. начавшееся было движение к конституционной монархии прервалось. Дворянство не прошло конституционной школы, как прошли ее высшие классы в Западной Европе. Сказался этот недостаток политического опыта у российского населения в эпоху первых Государственных Дум, где практически каждая партия думала не о государственной пользе, а о том, как потрафить народу, выступить перед общественным мнением единственным выразителем народных интересов.

В результате идея законности, правопорядка, строгого выполнения существующих норм права, разработка конституционных правил и гарантий собственности, личной независимости и неприкосновенности и тому подобные кардинальные проблемы отошли на задний план. Последствия не заставили себя ждать. Власть оказалась в руках наиболее бескомпромиссных и решительных противников всяких юридических и конституционных форм жизни.

От беззаконности к имитации конституционного государства

Семидесятилетний период после Октябрьского переворота не были простым перерывом в движении страны к европейскому, парламентарному типу правления. Деспотическая российская власть оказалась уже не в состоянии игнорировать сам принцип конституционности.

Начнем с того, что долго жить в состоянии перманентного бунта и непрекращающейся разрухи большевики, как некогда Романовы, не могли, ибо понятно, что государственное устроение требует совсем иных действий, нежели разрушительный бунт. Бунт требовалось обуздать, придать изнасилованной народной воле цивилизованные законные нормы. Когда-то сама идея конституции и всеобщего избирательного права, а также гражданских прав отдельно взятой личности высказывалась русскими дворянами и российским "образованным обществом" как невероятная крамола. Но история пошутила свою всегдашнюю шутку. Поскольку именно идеи европейского учения - марксизма - и идеи русских гуманистов прошлого века оказались в официальной божнице сталинского режима, Сталин вводит и Конституцию, и всеобщее избирательное право, самоуверенно полагая, что привыкший к бесправию народ, к тому же не имеющий реального выбора, будет голосовать (именно "голосовать", а не "выбирать"!) за указанных ему людей. Но тем самым впервые в своей истории народ попал в школу - причем весь! - формального волеизъявления.

Воспитанный на русской классике и европейской науке, вырос новый "образованный слой". И вот уже новые оппозиционеры (диссиденты) апеллируют не к воле народа, а к закону и называют себя правозащитниками. С 1937 по 1987 год (пятьдесят лет!) длилась учеба в этой школе. И когда представилась, хоть и весьма относительная, свобода выбора, народ, к удивлению партийных вождей, отверг партийный диктат и принцип беззаконной власти.

Если во все прошлые века, избрав, а точнее - беззаконно утвердив на властном Олимпе, своих правителей, народ лишался возможности высказывать в дальнейшем свое мнение, попадая, естественно, у противоправного правительства в бесправное положение, а на высказывание своей позиции посредством бунтов не всегда и энергии хватало, не говоря уж о бессудной силе государства, то теперь Россия, кажется, получила шанс на иной тип развития. Не более чем шанс. Но в исторической перспективе это совсем не мало.

Примечания:

¹ Чернышевкий Н.Г. Полн. собр. соч., М., 1951. Т. X. С. 506.

² Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. IX-XII, с. 457.

³ См. Пресняков А.Е. Московское царство. С. 120.

⁴ Цит. по: Чибиряев С.А. Великий русский реформатор. Жизнь, деятельность, политические взгляды М.М. Сперанского. М., 1993. С. 54.