Огромное большинство русских употребляет слово "Поднебесная" в полной уверенности, что этот термин является своего рода поэтическим обозначением Китая. А между тем, дело обстоит куда сложнее. Действительно, китайские императоры считали себя правителями "Поднебесной", но имелся в виду при этом не столько Китай, сколько весь мир, все то, что находится под Небом.

Этот термин является основой конфуцианской внешнеполитической доктрины, которая возникла в Китае на рубеже нашей эры и которую в той или иной степени со временем стали разделять все конфуцианские страны Дальнего Востока. Главная особенность этой доктрины - представление об иерархическом и централизованном характере всей системы международных отношений. Европейская дипломатия Нового времени строилась на принципе суверенитета, каждое суверенное государство было (формально, на бумаге) равно другому и не признавало над собой никакой власти. Не существовало в Европе и единого центра системы международных отношений - ведь притязания Пап и Германских императоров на статус верховных арбитров были давно отвергнуты. На традиционном же Дальнем Востоке дела обстояли совсем иначе: понятия государственного суверенитета там попросту не существовало. Все государственные образования были включены в формально признаваемую и оформляемую соответствующими договорами иерархию отношений. То обстоятельство, что государств в регионе обычно было не так уж много, помогало выстраивать эту иерархию. Во главе ее находился китайский император, "сын неба", который был не просто правителем Китая, но и Императором Вселенной - той самой "Поднебесной".

По определению, только один человек в мире мог носить титул "императора" (кит. ди или хуанди). Все прочие владыки региона именовались иными титулами - чаще всего, титулом ван, который обычно переводится как "король". Конечно, время от времени находились недовольные существующим положением силы, вожди которых также начинали именовать себя "императорами". Однако подобный шаг означал открытый вызов существующему порядку и, в первую очередь, правящей в Китае династии. Обычно дело кончалось войной, в которой претендент либо побеждал - и становился владыкой Поднебесной, либо проигрывал - и исчезал с исторической сцены. Бывали, правда, и непродолжительные периоды, когда императоров было несколько, но в таком случае каждый из них считал остальных самозванцами.

С точки зрения конфуцианцев, вся Ойкумена делилась на три зоны, на три концентрических круга. Первый, внутренний, круг населяли "цивилизованные люди", то есть те, кто владел иероглифической письменностью, следовал заветам Конфуция и подчинялся непосредственно императору. Как легко догадаться, в эту группу входили только сами китайцы. Второй круг был населен "полуцивилизованными" (или "полудикими" - дело вкуса) народами. У этих народов образованные люди также владели человеческой (то есть китайской) речью и следовали заветам Конфуция, но простонародье жило по старинке и оставалось, таким образом, дикарями. Властители этих стран сами правили своими не совсем очеловечившимися подданными, но от них также ожидалось, что время от времени они будут выражать свою покорность Императору Вселенной. При этом на практике эти страны пользовались широчайшей автономией, которая едва ли отличалась от полной независимости. В эту вторую группу входили корейцы, японцы, вьетнамцы, а также некоторые иные народы Северного и Юго-Восточного Китая. Наконец, третья группа включала в себя безнадежных дикарей, которые, строго говоря, не являлись людьми в точном смысле слова: древнекитайского они не знали, Конфуция не почитали и правильных, Конфуцием предписанных, ритуалов не соблюдали. К этим народам относились тибетцы, индийцы, арабы, русские, немцы - список можно продолжать до бесконечности. Время от времени эти народы также посылали правителям Китая дань, но всерьез они не воспринимались. Конечно, в столице Империи отлично понимали, что ни о каком управлении "варварами" речи не идет. Однако их явное неповиновение всерьез не огорчало императора и его двор: ведь речь шла о жалких дикарях, у которых "лишь облик как у людей, а душа и разум - как у птиц и диких зверей". При этом важно, что вся система не была "расистской" в нашем нынешнем понимании: если дикарь выучивал "правильный" язык и осваивал "правильную" культуру, его считали вполне человеком, но отношение к его непросветившимся соплеменникам от этого не менялось. Этнические арабы, персы, пуштуны, не говоря уж о японцах или корейцах, часто сдавали государственные экзамены, получали чиновничьи должности и делали успешные карьеры в бюрократическом аппарате китайских империй.

Однако надо помнить: вся эта стройная иерархическая система являлась, во многом, фикцией, что до некоторой степени понимали и сами ее участники и идеологи. Зависимость и "полуцивилизованных", и, особенно, "диких" стран от китайского императора носила символический характер. Ожидалось, что они время от времени будут отправлять в Китай посольства с данью и выражением своей преданности императору. В ответ китайский двор отправлял "пожалования", которые по цене, как правило, примерно соответствовали "дани". Речь шла, таким образом, об обычной межгосударственной торговле, лишь слегка прикрытой соответствующими идеологическими декорациями. Во внутренние дела "данников" китайцы обычно не вмешивались, да и на их внешнюю политику особо влиять не пытались. Поэтому принятое на Западе описание этих отношений как "вассалитета" не совсем верно: конфуцианский "вассалитет" означал куда большую автономию, чем вассалитет в средневековой Европе. Для китайских идеологов вполне хватало тех протокольно-ритуальных жестов, которыми иноземные правители выражают свое почтение императору. Если требовалось что-то более серьезное (например, участие в военных кампаниях империи, размещение китайских гарнизонов), то эти вопросы обсуждались отдельно, и становились предметами вполне обычного дипломатического торга, на который фикция вселенской власти императора влияла не больше, чем католические догматы - на отношения между европейскими суверенами. Не слишком полагались на идеологию и в отношениях с кочевыми племенами Великой Степи. При всей своей отсталости, эти племена вплоть до массового распространения ручного огнестрельного оружия представляли грозную военную силу и при случае вполне могли организовать крупное вторжение в Китай, а то и вообще захватить его. Поэтому отношения с ними строились по обычному в таких случаях принципу - "разделяй и властвуй" (в китайском варианте это звучало несколько иначе - "управляй варварами с помощью [других] варваров"). В отношениях с ними все разговоры о "почтительно прибывших данниках" относились к области внутренней пропаганды, призванной укреплять в подданных Империи веру в ее могущество.

Окончание следует...