Преимущества, получаемые Россией вместе со статусом рыночной страны, удовольствие, получаемое ею от паритетного сокращения "потенциалов", возможности, связанные с ее членством в "двадцатке", ее пока несостоявшиеся победы в калининградском вопросе (именно "победы" - ведь наши западные партнеры достаточно деликатны, чтобы в любом случае не мешать контрагенту сохранить лицо) - все эти новейшие бонусы, за которые вела битвы отечественная дипломатия, имеют по меньшей мере одну общую черту: их действенность жестко опосредована постоянством "доброй воли" США и Евросоюза. Кстати, разница между "коридором" и благоприятным визовым режимом не столь уж существенна, если и то, и другое, в любой момент времени под любым благовидным предлогом, может быть в одностороннем порядке пересмотрено. Соответственно, чем большая ставка, в том числе внутриполитическая, делается на совокупность всех названных достижений, тем с большей необходимостью они влекут усугубление зависимости. Но зависимость - тривиальный факт международно-политической жизни; пикантность момента в ином: в том, что все это вместе называется не иначе, как прагматизмом!

Если классическое для теории международных отношений различение "реалистической" школы и "идеалистической" имеет хоть какое-то значение, то политика, ведущаяся под залог "доброй воли" партнеров, является привилегией и опознавательным знаком "идеализма". "Идеализм" - это не ругательство, это методология, придающая решающее значение взаимным установкам субъектов и предполагающая их способными на постоянной основе признавать "разумные интересы" друг друга. Стратегия дипломатической аргументации состоит, таким образом, в том, чтобы представить свой, требующий признания, интерес в качестве разумного. Например, право граждан свободно перемещаться по территории страны - это же разумный интерес государства?! И если так, будьте любезны, господа евробюрократы, его признать!

Между тем, для "реализма" ресурсом будет лишь то, чего "не признать" нельзя, а все остальное - лишь приятным или неприятным сюрпризом. Если угодно онтологических категорий, можно сказать, что в "идеалистической" картине мира "добрая воля" сторон субстанциальна, а в "реалистической" - акцидентальна. "Реалистами" вообще с давних пор называют тех, кто считает человека "по природе злым". В проекции на международные отношения это значит, что все позитивные достижения дипломатического процесса гарантированы некой системой косвенных угроз, скрытой, как правило, под покровом "идеалистической" риторики. "Реалистический" стиль дипломатической аргументации состоит, соответственно, в том, чтобы в нужный момент слегка приподнимать этот покров, обнаруживая под ним некий фрагмент заблаговременно налаженной механики "неотвратимых следствий".

Примерно так строилась исходная полемика России со США по поводу договора о ПРО, содержавшая постоянные напоминания о стратегических договоренностях, которые на него "нанизаны", или о боеголовках, которые могут быть дополнительно нанизаны на ракетоноситель. В какой-то момент она была отчетливо сведена на нет, уступив место рассуждениям о "неразумности" соответствующих интересов. И в ближайшее время, когда выход США из договора 72-го года состоится уже юридически, мы вряд ли услышим о реализации какого-либо из некогда муссировавшихся "неотвратимых следствий". Что само по себе, конечно же, подрывает будущие возможности "реалистической" аргументации.

Это можно порицать или приветствовать, в зависимости от методологических симпатий. Но в любом случае следует признать, что российская дипломатия взяла за правило держаться как можно дальше от "реализма" как стиля. И если так, почему именно теперь она с возрастающим упорством настаивает на своей "прагматичности"? Остается предположить, что мы присутствуем при оборачивании классической ситуации, и уже не "идеалистический" покров набрасывается на "реалистически" выстроенную игру, а наоборот. Ведь способность держать "прагматическую" мину при "идеалистической" игре исключительно важна с точки зрения внутриполитического облика власти. Отсюда постоянная необходимость производить "двойной текст". Например, поддерживать парадоксальную форму реализма, начинающуюся с признания того, что у нас отсутствуют ресурсы "быть реалистами", и мы не можем разыгрывать в стратегическом плане что-либо, кроме имеющейся в изобилии "доброй воли".

Поистине, наша "добрая воля" (на "возвращение в семью цивилизованных наций"), чтобы быть внутренне достоверной, должна выглядеть - вынужденной. То есть, между нами говоря, не такой уж и "доброй".

Следует сказать, что до сих пор президент отменно справлялся с задачей столь сложного кодирования своей политики. Как внутри, так и вне страны он сохраняет вид игрока, который скрепя сердце разыгрывает неудачный расклад. И на этом основании - слывет успешным. Не забывая периодически намекать, как плохи в действительности его карты. Мы имеем, иными словами, неклассическую ситуацию, когда внутренняя убедительность власти зиждется на коллективном ощущении ее постоянной ресурсной нищеты. И вопрос, совсем не риторический, а просто открытый, звучит для нас так: неужели, в конечном счете, она захочет срубить этот сук, на котором сидит?