Отличается ли "масса" от общества? Если да, - то чем легче управлять? А если "масса" - лишь форма существования общества, то что эффективнее: приноравливать управление к этой форме или обходить эту форму, используя традиционные общественные связи и иерархии? Суровый мужской разговор о нравах толпы ведут:

Модест Колеров, политолог;
Виталий Третьяков, генеральный директор независимой издательской группы НИГ, член совета директоров ОРТ;
Святослав Каспэ, руководитель информационно-аналитических программ фонда "Российский общественно-политический центр".

Виталий Третьяков: Конкретной формой проявления массового поведения в обществе является толпа. Масса - более инертна, толпа - более активна. Иными словами, толпа - это краткосрочный манифест массы, способный самым непосредственным образом влиять на политику. Именно в моменты появления толпы возникают и происходят социальные катаклизмы, революции и войны. Однако толпа может существовать более долгое время, чем позволяют ее ресурсы. В этом случае она снова редуцирует в массу. Массу можно структурировать внутри общества достаточно просто. В своем наибольшем объеме она совпадает со всем обществом, в своем наименьшем объеме она совпадает с корпоративными социальными группами, осознающими свое сходство и интересы (партии, бизнес-группы). Если говорить о наиболее широко представленном и важнейшем слое массы, то им являются обездоленные - те, кому ничего не досталось от социальных экспериментов последнего десятилетия. Это наиболее взрывоопасная часть толпы, ее социальный "толовый детонатор". Обездоленные присутствуют в каждом населенном пункте.

Святослав Каспэ: Масса - по своему определению - не имеет собственной структуры, она бушует в тех пределах и устремляется в тех направлениях, которые заданы ей извне: харизматическим лидером, преследующей собственные рациональные цели элитой, институциональным дизайном и т.д. Определенные общества в определенные периоды своей истории в определенной степени соответствовали этой модели - не более того. Что же до современной России... В июне 1983 г. Ю.В.Андропов заявил: "Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся...". С тех пор ситуация не слишком изменилась. Думаю, что только ответственное, профессиональное изучение реального объекта под названием "Россия" может дать ответ на вопрос, является ли этот объект "массовым обществом". Я лично полагаю, что ответ будет скорее отрицательным.

Модест Колеров: Современные исследователи общества, социальности, открытых и замкнутых, действующих в естественных или искусственных условиях социальных групп, даже "семей из одного человека" - люди, наукой своей приученные ничему не удивляться и всему удивительному давать лапидарные имена. Поэтому если вдруг политическая актуальность потребует от "общественников" исследовать и анализировать нечто до предела рассеянное в пространстве и ничем, кроме чтения, например, сайта www.gluposti.ru, не объединенное, - общественники не удивятся и изучат. Теперь представим себе слово "масса" в применении к человеческому и почему оно могло понадобиться сейчас. Вплоть до "эпохи великих пролетарских революций" происходила борьба двух тенденций: позитивного толкования народной "массы" как антипода аристократически-эксплуататорской "кучке" - и нелицеприятного расчленения "массы" на классы во имя утверждения еще более народной, подлинно народной, самой народной - "пролетарской массы". Когда революции случились, продолжились коммунизмом, фашизмом и нацизмом, для внеклассовой "массы" настал майский день - даже левые критики тоталитаризма признали, что иногда на смену заблудшему пролетариату вновь приходит "масса". Беда была лишь в том, что анонимной, бесструктурной "массе" всегда соответствует анонимная, непрозрачная, монолитная "власть". Такая дихотомия, может быть, и могла вдохновлять радикальных левых критиков социальности и циничных правых критиков социализма, но вряд ли давала в руки "общественников" хоть какое-нибудь практическое оружие - будь то власть над массой, знание ее химико-геологических законов или, по крайней мере, свободу от уличной толпы, в которой чаще всего являлась на свет прежде анонимная "масса". Управлять такой массой - конструктивно, без использования канализирующих ее инстинкты провокаций и пулеметов - никто так и не научился. Да и те немногие знатоки, что скорее опытом, чем знанием, стали специалистами по провокациям и пулеметам, как-то не выжили.

Масса - это форма существования общества или нечто иное, отдельное? Иными словами: толпа - это тоже люди?

Святослав Каспэ: Никакого особенного смысла в противопоставлении "массы" и "социума" я, честно говоря, не вижу. Масса есть одно из состояний социума, довольно давно известное и неплохо изученное. По определению Уильяма Корнхаузера, массовым является общество, в котором разрушен второй уровень социальности (при том, что первый составляют прямые, face-to-face взаимодействия людей с их ближайшим окружением, прежде всего семейным, второй - узы общегосударственной политической солидарности, а третий - все социальные институты и сети между первым и вторым уровнями, то есть приблизительно то, что обычно именуется гражданским обществом). Отсюда выводятся все остальные характеристики - политизированность массы, агрессивность ее, склонность к аффективному, а не рациональному типу действия, и прочая, и прочая.

Виталий Третьяков: Всякая масса является неотъемлемой частью того социума, в котором она находится. Однако формы проявления массы в обществе могут быть как эволюционными, так и революционными. Если, например, из процесса совершения революции вырвать массу, то мы получаем чистый государственный переворот, который впоследствии становится, как правило, легитимным. Участие в революции масс делает сомнительным сам государственный переворот, уравнивая его практически с уголовным преступлением.

Модест Колеров: Хотелось бы теперь увидеть мыслителя, отнявшего у России "социум" и вернувшего ей "массу". Он, наверное, полагает, что социально упраздненная "масса", призванная на смену стандартной социальной стратификации, поможет хоть как-то объяснять власти тотальный отказ общества от разговора с представителями власти на языке "технологий". Казалось бы: есть стабильное умеренное большинство - а эффективности нет, есть почти утопический рейтинг Путина, а вместо "верных путинцев" - все та же асоциальная масса, лишенная лица, внятных интересов и абсолютно неуправляемая.

Святослав Каспэ: Верен ли тезис, что в России исчез социум? Как говорится, "что это у Вас, чего не хватишься, ничего нет"... Социум, слава Богу, в России исчезнуть не может, поскольку тем самым исчезла бы и Россия - чего покамест не наблюдается. Другой вопрос, что происходит с этим социумом. Опять же, полагаю, было бы довольно затруднительно отыскать человека, вовсе "не признающего свою социальную принадлежность" - хотя определять ее он может, конечно, и оригинальным образом, апеллируя к нетривиальным референтным группам и используя непривычные маркеры идентичности. Да и особых проблем с обеспечением управляемости российского социума незаметно - действующая власть пока довольно успешно решает те задачи, которые перед собой ставит (взять хотя бы Ингушетию - вот уж где, казалось бы, были проблемы с управляемостью, но и те оказались преодолены с легкостью необыкновенной).

Виталий Третьяков: Если считать, что социум по определению должен быть структурирован по интересам общества, то социума в России действительно нет. Вместо этого мы наблюдаем стадию долгого анархо-стихийного перехода от коммунистической форме правления к другой. Первого при этом уже нет, а второе еще не появилось. Общая идея, общая система ценностей, общие духовные нормы - всего этого в России нет. Вместо этого мы имеем предельно атомизированное, фрагментарное и массовое социальное образование.

Существует мнение, что масса слабоуправляема, а существует и противоположное мнение, опирающееся на опыт "тоталитарных режимов" ХХ века...

Виталий Третьяков: Наше общество - массовое образование, но это не означает, что им легче управлять, учитывая только инстинкты толпы. Никогда не следует забывать, что толпу легче спровоцировать на что-либо, чем ею управлять. Весь опыт российских реформ последнего десятилетия, осуществляемых нашими "младореформаторами", доказывает еще раз, что против масс нельзя идти долгое время. Всякая реформа может считаться успешной, если наряду с ее программными установками закладывается основной постулат: массы должны быть довольны своей жизнью. Гайдар ушел в 1993 году только потому, что этот постулат вообще не был никак учтен. То же можно сказать и о других реформаторах. Нельзя забывать, что Путин стал Путиным как Анти-Ельцин и именно поэтому получил подавляющую поддержку масс. Краткосрочное требование масс было удовлетворено. Однако недовольство масс может эволюционировать в более долгосрочной форме. Характерный пример - крах СССР. Фактически Советский Союз с течением десятилетий перестал соответствовать тем нормам, которые были созданы для масс изначально. Эволюция недовольства строем ярче всего выразилась тогда, когда в 1991 году ни один человек не вышел на площади для выражения протеста в связи с распадом СССР. Самый важный субъективный фактор политики заключается в том, может ли политик улавливать те идейные дуновения, которые идут со стороны масс, и в какие управленческие критерии он эти дуновения способен трансформировать. Практика мировой истории показывает, что ни один политик не сможет остаться на плаву, если он не использует или не учитывает этот фактор.

Святослав Каспэ: "Вообще говорить" о специфических приемах мобилизации и контроля в обществе, находящемся в таком "расплавленном" состоянии", можно, как, впрочем, невозбранно "вообще говорить" о чем угодно. Но лучше говорить об этом не "вообще", а конкретно, в частности, хорошенько подумав и по возможности точно установив, так ли уж деградировал второй уровень социальности в современной России - или же проблема в неспособности нашей исследовательской оптики его зафиксировать.

Модест Колеров: Нами не управляют и мы не управляем. В приступе гуманизма хочется произнести: мы, мать вашу, будем "управлять людьми как массой", коль мы все не доросли, чтобы "управлять людьми как обществом". Коль вслед из пальца высосанной общественной самодеятельности не является никак общества, кроме уже многажды описанных наукой и литературой морд и мурл. Ну так будем мордами и мурлами рулить - так, как они того заслуживают... Вряд ли. Ибо даже там, откуда доносятся к нам стандарты и правила общественной жизни и самодеятельности, прозрачного бизнеса, прав человека и свободы печати, там, где неполиткорректность изгнана в подсознание и протестные голоса, там, где телемультфильмы, казалось бы, диктуют направление жизни - нет "массы", как нет уже "общества", а есть только разрозненные инстинкты, разрозненные групповые интересы.

Святослав Каспэ: Эффективен тот метод управления, который приносит результаты - при том, что реальная практика не обязана соответствовать каким бы то ни было мыслительным конструктам. В частности, думаю, что попытки применить в России те классические методы управления массами, которые были созданы и применены в мире преимущественно в период между Великой и Второй мировыми войнами, вряд ли сработают. Второй уровень социальности в России на самом деле существует, более того, только окреп в первое постсоветское десятилетие, и это должно быть очевидно любому человеку, имеющему хоть какой-то опыт повседневного существования в нашей стране. Он существует во всех тех формах клиентел и патронатов, неформальных социальных сетей и групп влияния, которые прежде всего и обеспечивают сегодня возможности реализации любых жизненных стратегий - от улучшения жилищных условий до политической карьеры. Управленческие решения, в том числе и политические, могут быть адаптированы к воздействию подобных факторов или даже направлены на их минимизацию; но они не должны игнорировать эту реальность, промахиваться мимо нее, в противном случае их эффект окажется нулевым или, скорее, отрицательным.

Что делать?

Виталий Третьяков: Любой профессиональный политик эффективно управляет только тогда, когда делает то, чего хочет толпа. Но только примитивный политик делает то, чего она хочет сейчас. Такой способ управления способен разрушить все сложившиеся социальные институты. Политик управляет всегда одновременно и обществом, и массой. Является ли такой способ профессиональным в России? Да, является, но на коротком историческом отрезке. Российское общество сейчас хаотично. В чем основная управленческая проблема Путина? В том, что ему приходится в условиях этого хаоса делать и то и другое. Поэтому многие его усилия носят спорадический, нецеленаправленный характер. Но Путин действительно не может одновременно укреплять социальные институты новой России и бороться с олигархическими структурами слишком длительное время. Сейчас Путин обязан выбрать: реформировать ли олигархическую систему внутри страны с тем чтобы ее функциональность максимально соответствовала интересам масс, либо по-прежнему разрываться между первыми и вторыми. Опасность заключается в том, что вечно жить в переходном периоде, как это пытались осуществить доморощенные младореформаторы, нельзя. Это чревато гигантским социальным взрывом. В случае России, социальный взрыв чреват в лучшем случае - анархией, когда еще имеется оперативный социальный простор для появления нормальных социальных институтов. В худшем случае нас грозит черная дыра чистого тоталитаризма. Масса берет свое силой и требует более радикальных форм государственного управления, чьими характерными представителями являются большевизм и нацизм. Кстати, нет больших врагов у человечества, чем неудавшиеся реформаторы. Именно эти неудачники ответственны за те тоталитарные формы государственного управления, которые наступают как результат их реформаторской деятельности. Реформатором может быть только тот политик, который способен руководить массами.

Святослав Каспэ: Продуктивнее было бы посмотреть на актуальную ситуацию в другом ракурсе. Соответствует ли уровень постановки и осознания задач власти уровню задач общества, российской политики в аристотелевском смысле слова? Постулируем, - отдавая себе отчет в нормативном характере такого вменения - что корреляция между этими сферами целеполагания должна наличествовать. Тогда, безусловно (обойдемся здесь без аргументации), возникает ощущение некоторого несоответствия масштабов формулируемых властью (или реконструируемых по ее действиям) политических целей вроде бы очевидным императивам "национального возрождения", "преображения", "оздоровления" и т.п. Но это ощущение, видимо, неизбежно хотя бы потому, что власть - по сравнению с более или менее досужими наблюдателями, каковыми по определению являются любые эксперты - функционирует в ином временном горизонте, точнее, сразу во множестве временных горизонтов. Ведя сеанс одновременной игры на многих досках - и в разные игры, в диапазоне от шахмат до рукопашного боя, да еще и часто вслепую - власть, естественно, не может демонстрировать постоянной и неизменной верности какой бы то ни было глобальной цели. Такая верность, скорее всего, оказалась бы контрпродуктивной сначала в краткосрочном плане, а затем - и в долгосрочном тоже. Думаю, - впадая в банальность - что оценить, в какой степени весь повседневный decision making process, многообразный и неоднозначный, был адекватен стратегическим задачам, да и каковы были на самом деле эти задачи, можно будет только ретроспективно. Соответственно, только временная дистанция позволит судить о том, насколько управляемым был российский социум в эпоху первого или второго президентов.

Модест Колеров: Государство (сколь мифическим не было бы его единство и целостность) - не только зеркало, "общий интерес", совокупная воля, - но просто-напросто единственная "общая реальность", которой, чтобы управлять "обществом" или "массой", нужно всего лишь управлять собой. Может ли оно управлять собой - вопрос к тем, кто намерен от его имени управлять нами.