Мир катится в пропасть - или нам это только кажется? С другой стороны, если всем вдруг начало казаться одно и то же, не является ли эта "галлюцинация" сама по себе катастрофой, глобальной эпидемией паранойи?

Суровый мужской разговор о наших невеселых перспективах ведут:

Сергей Шишкарев, заместитель председателя Комитета Госдумы по международным делам;
Виталий Третьяков, генеральный директор независимой издательской группы НИГ, член совета директоров ОРТ;
Алексей Подберезкин, председатель всероссийского общественно-политического движения "Духовное Наследие";
Андрей Паршев, экономист.

Алексей Подберезкин: Все, что сейчас происходит в мире, - не просто продолжение эпохи катастроф, начавшихся, наверное, еще с Первой мировой войны. То, с чем столкнулось человечество в ХХ веке, - войны, локальные конфликты, экономические кризисы, техногенные и экологические катастрофы на самом деле являются только цветочками, прелюдией к наступающей эре суперкатастроф, которая по логике развития ситуации максимально проявится в веке наступившем. Наивно было бы предполагать, что в XXI веке, вместе с окончанием противостояния в "холодной войне", усилением глобализационных тенденций и установлением единственного миропорядка, человечество получит возможность контролировать негативные процессы, получившие развитие в "век катастроф"... Еще в 80-е годы ХХ века бытовала крайне популярная в теории международных отношений гипотеза, что военные конфликты с течением времени станут невозможны буквально в ближайшем будущем. Однако наступило следующее десятилетие, которое моментально окрасилось мощнейшими вспышками локальных войн, затяжных кризисов и усилением международного терроризма. Об этом с ужасающей наглядностью говорит дата 11 сентября 2001 года, которую многие уже стали считать началом новой эры. Сейчас можно говорить о первых набросках будущих конфликтов, когда уже наметились контуры противостояния Европы с Исламом.

Сергей Шишкарев: К сожалению, ожидаемый переход к новому тысячелетию не стал для людей только радостным. Во всем мире, в том числе и в нашей стране, заметно возросло число природных и техногенных катастроф: поезда чаще стали сходить с рельсов, на угольных шахтах больше стало взрывов, увеличилось количество авиакатастроф, засухи и наводнения только уходящего лета унесли жизни сотни тысяч людей во всем мире. Ежегодно число пострадавших от стихийных бедствий на планете увеличивается в среднем на 6%. По данным ученых Брюссельского исследовательского центра по эпидемиологическим катастрофам, если в 60-х годах прошлого века от природных и техногенных катастроф за год пострадал один человек из 62 проживающих на Земле, то в 90-х эта цифра подскочила в три раза.

Виталий Третьяков: Оценка века прошлого и века наступившего как непрерывной череды катастроф исходит из точки зрения современного человека, на которую особенно сильно влияет то, что этому человеку рассказывает о мире телевидение. Человек может жить внутри данного исторического процесса, быть в курсе последних событий на другом континенте и при этом не иметь представления, что происходит с его ближним. Если бы сегодня существовала Атлантида и вдруг погрузилась на дно океана, это действительно стало бы общемировой катастрофой. Но для исторического сознания тех времен эта катастрофа, если она действительно имела место, произошла незаметно, подавляющее большинство людей этого бы просто не заметили. Важен масштаб приложения катастроф к масштабу истории. Сегодня "век катастроф" стал актуальным лишь потому, что все пространство Земли и космоса стянуто для человека в одну точку, которая находится на экране его телевизора. Для современного исторического сознания "век катастроф" - слишком сложное понятие, чтобы придумать для него уже готовую и вымеренную линейку. Для разных людей восприятие Первой и Второй мировых войн отличалось достаточно сильно. Например, для армян геноцид 1915 года и для евреев холокост Второй мировой войны были прежде всего национальными катастрофами. Поэтому я бы опроверг применимость к ХХ веку термина "век катастроф". Во многом этот термин сильно преувеличен. Если взять те же пресловутые две мировые войны, то сама их нумерация выглядит совершенно некорректной. К примеру, наполеоновское нашествие на Европу в начале XIX века по своему размаху, территориальному охвату, зонам боевых действий и последствиям вполне достойно именоваться самой настоящей мировой войной. Все катастрофические события остаются в памяти людей и со временем накапливаются, а затем подпитываются исторической базой. Люди сегодня после той или иной катастрофы не думают, что будет после, но связывают со случившимся свои прошлые воспоминания.

Сергей Шишкарев: Ни у кого сегодня уже не возникает сомнения в том, что в увеличении из года в год числа бедствий на Земле прослеживается определенная закономерность. Можно предположить, что одной из причин ускорения катастрофических явлений на Земле является изменение масштаба исторического времени, а точнее его сжатие. Судите сами: в средние века динамика жизни была невелика, на протяжении жизни одного поколения значимые исторические перемены практически не происходили. В наше время человек подчас не успевает даже осмыслить происходящих перемен. Римская империя распадалась 500 лет, мы же стали свидетелями гибели Советского Союза за десятилетие. Думаю, что "эпохи катастроф" случались и раньше, но это не так "бросалось в глаза".

Что с нами будет?

Алексей Подберезкин: Никакой положительной динамики от наступившего столетия не стоит ожидать. Западный мир и человечество в целом все дальше удаляется от краеугольных принципов, заложенных в само основание цивилизации. Десять заповедей нарушаются в мире повсеместно, всеми и каждым. Налицо тяжелейшая духовная деградация современного человека. В данных обстоятельствах катастрофы не только не прекратятся, но наоборот, получат более мощный импульс в своем развитии. Поэтому о конце "века катастроф" говорить, увы, не приходится. Есть лишь переход "века катастроф" в свою более развитую и страшную стадию.

Виталий Третьяков: К фактору глобализации и взаимосвязанности всего, что происходит в мире, добавился совершенно новый, доселе неизвестный в мировой истории фактор - влияние техногенных катастроф. Это опасное сочетание приводит к тому, что "индекс катастрофичности" резко возрастает. Технологии обновляются бешеными темпами, вследствие чего уязвимость всего, что было искусственно создано человеком, растет быстрее. В результате созданное человеком разрушается быстрее, чем созданное природой.

Андрей Паршев: У меня есть небеспочвенные подозрения, что в будущих техногенных катастрофах будут широко использоваться средства так называемого безадресного террора. Прежде всего здесь имеется виду искусственное создание или провоцирование извне техногенной катастрофы нужного масштаба. Я убежден, что подобные средства применялись Западом по отношению к СССР в переломные моменты противостояния двух систем и вызвали ряд крупных техногенных катастроф в 70-е и 80-е года прошлого столетия, нацеленных не столько против экономической мощи нашей страны, сколько против идеологической целостности и общественного мнения внутри нее. Нет никаких гарантий, что подобные методы воздействия не будут задействованы в будущем.

И как это отразится на евре... простите, на России?

Андрей Паршев: Само восприятие глобальных катаклизмов очень сильно зависит от круга наших интересов. Картинка с тысячами погибших людей в Нью-Йорке и Вашингтоне 11 сентября 2001 года нам представляется куда более интересной, чем, скажем, наводнение в Бангладеш в 70-х годах, унесшее аж 300 тысяч жизней. Поэтому, в силу определенных обстоятельств и ценностного ориентирования, нас привлекают больше катастрофы, происходящие с современной западной цивилизации, чем аналогичные или даже более масштабные бедствия в Китае, Юго-Восточной Азии или Африке. Что бы ни случилось в самой России, интерес к происходящему у нас самих будет значительно меньше, чем события на Западе. Политика западных информационных агентств построена таким образом, чтобы игнорировать любую катастрофу в России, если она не приближается по статусу к Чернобылю. Подобное отношение говорит о том, что Россия станет лишь периферией для катаклизмов наступившего столетия.

Алексей Подберезкин: Ожидания "традиционно" периферийного характера влияния мировых катастроф на территории нашей страны вряд ли оправдаются. Россия всегда была, есть и будет самым важным, определяющим звеном в мировой истории. Во многом от того, что происходит в России, зависит то, что происходит в мире. В этом состоит одна из основных функций России. Кстати, об этом не менее убедительно говорит вся логика и концепция "Конца истории" Фрэнсиса Фукуямы. Поэтому, скорей всего, именно мы станем эпицентром будущих мировых трагедий.

Виталий Третьяков: С точки зрения "общей теории катастроф" никакой особенной специфичности у России нет, за исключением того, что износ технической инфрастуктуры в отдельных областях составляет уже 60%. Однако Россия находится по отношению ко всем другим странам в более выигрышном положении перед лицом глобальных катастроф. Огромная протяженность наших территорий, водные и лесные ресурсы превращают нас в своеобразную - если не уникальную - "белую зону", которая досталась нам в качестве великого наследия территориальной экпансии русского империализма. Глобальное потепление, засухи, поднятие уровня моря и прочие катаклизмы принесут России минимальный вред, в то время как многие малые страны, столкнувшиеся с теми же проблемами, рискуют просто исчезнуть с лица Земли. Россия - безусловная периферия мировых катастроф. Даже если конкретный "физический" эпицентр тех или иных бедствий будет проходить по ее территориям, мы все равно останемся периферией по отношению к катастрофе, так как из-за огромных размеров России всегда останутся "чистые", не захваченные непосредственной катастрофой земли. Те критики русского империализма, которые щедро обливают его всевозможными помоями, на самом деле должны благодарить его за тот потенциал, который нам достался от дедов и который, вне всякого сомнения, добавит нам шансов выжить посреди бушующих катаклизмов.

Так ведь сейчас уже не об "империализме" речь, а о том, чтобы сберечь государственный суверенитет!..

Алексей Подберезкин: Не думаю, что трагизм будущих реалий приведет к потере суверенитета России, как это сейчас видится многими с подачи Збигнева Бжезинского. Однако это скорее идеализация, происходящая по причине известного русофобства Бжезинского, чем взвешенный анализ современной ситуации. Бжезинский, при всем его русофобстве, хороший идеолог, но плохой политолог. Запад прежде всего ориентирован на планомерное и поэтапное введение в жизнь плана эксплуатации наших ресурсов. Расчленение России на полунезависимые государственные образования при этом вряд ли потребуется.

Андрей Паршев: Удаленность России от эпицентров будущих катаклизмов снижает наши шансы стать захваченными ими и сглаживает их возможные последствия. Сейчас среди тайных и явных противников России, по-видимому, нет таких, у которых проявился бы интерес к серьезной борьбе с нашей страной. Наши территории мало привлекательны для других народов. Колонизировать нас экономически невыгодно, любые долгосрочные перспективы по освоению российского стратегического пространства приведут к огромным убыткам тех, кто попытается это сделать. Логика большинства крупных военных конфликтов ХХ века также подтверждает версию о том, что Россия слабо интересует основных участников конфликтов - Германию, Великобританию, США. Все крупные войны ХХ столетия происходили все-таки между развитыми державами, которые всегда старались привлечь Россию в качестве лишь косвенного подспорья решения своих собственных проблем, не совсем понятных и не совсем нужных самой России. В будущем Россия рискует также оказаться в самой гуще военных столкновений, например, между США и Европой. В принципе все военные конфликты, как прошлого, так и настоящего и будущего, имеют строго экономическую причину. Вполне возможно участие России в крупном конфликте из-за контроля над мировыми ресурсами или в торговых войнах, но вряд ли она станет главным действующим лицом.

Виталий Третьяков: Россия так или иначе вовлечена в качестве эпицентра конфликта цивилизаций в условиях очевидного кризиса западной цивилизации. Если начнется война ислама с христианством, мы всего лишь рискуем потерять часть своих территорий, но если такое случится с Европой, она просто перестанет существовать. Однако еще более худший сценарий нам грозит, если в России останется миллион человек населения, не станет армии и не будут решены конкретные управленческие, экономические и политические проблемы, вставшие сейчас перед страной.

Сергей Шишкарев: Рискну высказать предположение, что для России пик катаклизмов - и прежде всего, техногенных - еще не наступил. Впереди "пиковый" во всех отношениях 2003 год. По многочисленным прогнозам следующий год будет для России самым тяжелым: выплаты по внешним долгам превысят реальные возможности бюджета, изношенное оборудование, в большинстве случаев работающее еще с советских времен, выйдет из строя, и это может привести к поистине необратимым катастрофическим последствиям, экологическим и техногенным катастрофам

Андрей Паршев: К сожалению, периферийность России никак не повлияет на техногенную опасность внутри самой страны. Россия в этом отношении так же неблагополучна, как страны Запада. В настоящий момент деградация российской технической цивилизации дошла до критического уровня. Есть основания говорить о том, что масштабы будущих катастроф приобретут подчеркнуто техногенный характер.

В чем же причина всех этих напастей?

Алексей Подберезкин: В 1989 я писал в своей докладной записке в ЦК КПСС об угрозе очевидного уже тогда отставания СССР от передовых стран Запада на новом этапе научно-технической революции, прежде всего в области информатики. Невнимание к собственным ресурсам создает реальную угрозу национальной безопасности страны и готовит удобную почву для будущих катастроф самого различного уровня.

Андрей Паршев: На крупных объектах порой осталось по 2-3 специалиста, к тому же предпенсионного возраста, разбирающихся в вопросах технического управления. Единственная, пожалуй, положительная сторона подобной деградации заключается в том, что экологическая ситуация несколько улучшилась. Объемы технических отходов резко снизились, природа заметно стала чище. Тем не менее нужно отметить, что это лишь временная ситуация. То, что раньше выливалось в окружающую среду "в штатном режиме", завтра приобретет характер перманентного неуправляемого техногенного загрязнения. Ржавеют емкости, содержащие небезопасные химпродукты, изнашиваются системы, предохраняющие выброс в природу опасных веществ. Немного выравнивает ситуацию лишь то обстоятельство, что у нас по европейским меркам достаточно низкая плотность населения.

Сергей Шишкарев: Как это не прискорбно признать - Россию уже сейчас можно назвать эпицентром всевозможных катастроф. В нашей стране риск оказаться среди пострадавших или погибнуть намного выше, чем в развитых странах мира. Статистика мрачная: у нас число погибших ежегодно повышается в среднем на 4%, материальный ущерб возрастает в среднем на 10%. Сложно найти в подобных ситуациях виновных.

Что делать?

Виталий Третьяков: Следует помнить, что почетное место "заповедной зоны" ко многому обязывает в отношении самой этой зоны. Нужно быть готовыми к тому, что впоследствии может развернуться планетарная борьба за "чистые" территории и нам придется защищать свою, чтобы ее не растащили по кускам.

Алексей Подберезкин: Сегодня для каждого здравомыслящего человека очевидно: чтобы максимально обезопасить себя, мы должны сознательно сделать ставку на опережающее развитие наукоемкой продукции, интеллектуального потенциала в целом. Отказ от этого означает продолжение политики традиционной ориентации на ресурсы ТЭК. По сути, у нас уже давно нет альтернативы. По свидетельству наших экономистов, даже имея 28% мировых запасов сырья, Россия может рассчитывать на рост потребления к 2015г. только в 2 раза, в то время, когда рынок наукоемкой продукции в мире вырастет по меньшей мере во столько же раз и достигнет более $4 трлн. Сегодня доля России на этом рынке составляет около 0,3%, в то время как, обладая более 12% научного потенциала, она могла бы рассчитывать на $400 млрд. (что, кстати, в десятки раз превосходит стоимость сырьевого экспорта нашей страны).

Сергей Шишкарев: Необходимо переориентировать бюджет страны, чтобы максимально облегчить последствия техногенных катастроф. И дай Господи нам найти силы самим о себе позаботиться: глядишь - и природа будет к нам благосклоннее.