Часть 1 (Корея как родина слонов) - здесь.

Корейский национализм интересен тем, что он достаточно четко направлен против одной страны - Японии, ближайшей соседки Кореи. Вызвано это тремя обстоятельствами.

Во-первых, японский колониальный режим был, скажем прямо, одним из самых жестоких во всей истории прошлого столетия. Хотя многие из рассказов о его преступлениях и являются пропагандистскими страшилками, японцы совершили немало вполне реальных преступлений. Вдобавок они не скрывали своего презрения к корейцам, которых воспринимали как людей низшего сорта.

Во-вторых, корейский национализм формировался в кругах эмигрантской антиколониальной (то есть антияпонской) интеллигенции. Для деятелей шанхайского правительства в изгнании Япония была главным врагом, и поэтому разработанная ими идеология и мифология, весь националистический нарратив, был направлен на посрамление и разоблачение надменного восточного соседа.

В-третьих, в послевоенной Корее выбор Японии на роль "врага #1" был, бесспорно, логичен и с точки зрения политической прагматики. "Врагом #1" не могли стать США - главный спонсор нового режима. На эту роль не годилась и Россия-СССР, отношений с которой у Кореи на протяжении бОльшей части ее истории попросту не было. Не подходил и Китай, в котором у власти стоял (относительно) дружественный Гоминьдан.

Сотни томов можно заполнить теми обвинениями, которые выдвигают корейские националисты против своих восточных соседей. Некоторые из этих обвинений вполне обоснованы, некоторые - фальсифицированы, некоторые - просто комичны. Ограничусь здесь лишь несколькими примерами - случайными, но, надеюсь, характерными.

Вот - неплохая научная статья об истории медицинского обслуживания в Корее. Автор начинает ее с традиционных антияпонских инвектив, без которых не обходится сейчас ни один корейский историк. Он утверждает, что "состояние здоровья корейцев в период японского колониального управления было очень плохим, средняя продолжительность жизни составляла 22,6 лет для мужчин и 24,6 лет для женщин".¹ Человек, знакомый с корейской исторической демографией, не может не улыбнуться, прочтя этот пассаж. Дело в том, что эти цифры относятся к 1910 г., то есть году установления японского колониального режима. Понятно, что цифры эти в действительности отражают ситуацию, существовавшую в независимой, доколониальной Корее. Кстати, когда японцы покидали Корею, продолжительность жизни была другой - 43 года у мужчин, 44 года у женщин. За 35 лет колониального рабства средняя продолжительность жизни выросла почти в два раза (главным образом за счет внедрения водопровода, канализации и проведения простейших гигиенических мероприятий).

Даже, казалось бы, политически нейтральные действия японской администрации непременно интерпретируются как проявление зловещих планов. Так в краеведческой книге по истории колониального Сеула глава о Сеульском вокзале озаглавлена "Сеульский вокзал - точка отсчета для [японской] агрессии на континенте".² В другой - весьма интересной - книге по истории сеульской архитектуры раздел, посвященный зданиям тридцатых годов, назван еще красноречивее: "Банки и универмаги - плацдарм экономического ограбления"!³

Впрочем, сеульскому вокзалу еще повезло - возможно, потому, что его построили по немецкому проекту. В последнее десятилетие в Корее идет кампания по уничтожению японского архитектурного наследия. Здания, которые были построены в 1910-1945 гг. (по определению - японскими архитекторами) сносятся во имя "чистоты облика корейской столицы". Этот процесс сопровождается бурным ликованием прессы и большинства населения. Так, в августе 1995 года, по случаю 50-летия освобождения страны, было торжественно снесено бывшее здание Генерал-губернаторства. Защитников национальной чистоты не остановило даже то, что именно в этом здании 15 августа 1948 года была официально провозглашена Республика Корея. Снос был обставлен как национальный праздник, как очередной триумф над злобными колонизаторами. В целом национально-архитектурная чистка идет успешно: сейчас в Сеуле практически не осталось зданий, возведенных в 1910-1945 годах!

Автор этих строк является членом редколлегии "Сеульского вестника" - ежемесячного издания, которое выходит в Сеуле с 1997 г. Не так давно наше издание вызвало немалое неудовольствие южнокорейского МИДа, с сотрудниками которого нам пришлось объясняться довольно долго. Что обидело дипломатов? По недосмотру корректора на карте, помещенной в одном из номеров газеты, водная гладь к востоку от Корейского полуострова была названа так, как ее именуют на российских (и иных некорейских) картах - Японским морем. Однако корейское правительство уже давно ведет активную кампанию за возвращение морю исторически правильного названия. Полагаю, что читатели уже догадались: таким названием должно стать "Восточно-корейское море". Южная Корея сейчас отказывается принимать участие в международных конференциях, если в их названии фигурирует "неправильное" наименование этого водоема. Южнокорейские газеты всех направлений уделяют огромное влияние перипетиям этой борьбы (комизма которой, кажется, не замечает никто).

Достается и японской культуре. Вот, например, что пишет чрезвычайно популярный в Корее поэт Ким Чи-ха: "В основе японской культуры лежит смерть и разрушение жизни. Другая сторона японской культуры - ее сентиментальность. Сентиментальность, символом которой является восхищение цветущей сакурой, - это лишь другая сторона насилия. Нигилизм, аморальность, болезненная сексуальность - все это лишь разрушение жизни".⁴

До недавнего времени в Корее действовали официальные запреты на распространение японской массовой культуры, которые были существенно ослаблены только в последние годы. Прокат японских фильмов в корейских кинотеатрах был официально запрещен. Нельзя было продавать в Корее японские комиксы, а корейским радиостанциям запрещалось транслировать японскую поп-музыку (впрочем, это не мешало корейским композиторам активно копировать японские мелодии). В самом престижном университете страны - Сеульском Государственном - не было кафедры японского языка, которую там не открывали по принципиальным соображениям.

Впрочем, у левого национализма есть еще одни враг - "американский империализм". Однако и левые не забывают о японской (точнее, антияпонской) тематике. Отчасти это вызвано традициями, а отчасти - политическими расчетами. Дело в том, что в 1945-1950 гг. оба корейских режима столкнулись с острейшей нехваткой кадров. Количество образованных корейцев было тогда ничтожным - в 30-миллионной стране только 4-5 тысяч человек имели высшее образование. В Северной Корее проблему решили за счет "импорта" образованных корейцев из СССР и Китая. В Южной Корее такое решение было невозможным, ведь в США в те времена почти не было образованных корейцев. В этих условиях Ли Сын Ман стал активно брать на службу коллаборационистов, то есть тех корейцев, которые до этого работали в японских колониальных учреждениях (все это сопровождалось активной антияпонской риторикой). Бывшие японские капитаны и майоры становились корейскими генералами, а бывшие чиновники колониальных канцелярий переходили - с существенным повышением - в министерские канцелярии нового правительства. Речь, конечно, шла только об этнических корейцах. Никто, разумеется, не трогал и крупных капиталистов - притом что все заметные состояния в колониальной Корее были сделаны под покровительством японской администрации.

Подобная политика привела к тому, что многие заметные фигуры в корейском истэблишменте 1950-1980 гг. были экс-коллаборационистами (или могли быть объявлены таковыми: "коллаборационизм" - явление расплывчатое). Это, конечно, не мешало им произносить положенные антияпонские инвективы, но левая оппозиция всегда могла напомнить, например, что президент Пак Чжон Хи начинал свою карьеру как младший офицер в японской императорской армии.

Другой мишенью корейских националистов стали американцы. Нападают на них только представители левого национализма, возродившегося в 1980-е годы. До этого времени антиамериканизм в Корее практически отсутствовал: почти все политические группы и общественные слои были искренне благодарны за поддержку, которую США оказали Корее во время войны и в период послевоенного восстановления. Однако к середине восьмидесятых годов в жизнь вошло поколение, которое не помнило Корейской войны и не ело американской гуманитарной тушенки. С другой стороны, для него было очевидно, что в их стране существует диктатура и что за спиной этой диктатуры стоят США (о вкладе диктатуры в экономическое развитие страны эти молодые интеллигенты либо не задумывались вовсе, либо его отрицали).

В своих антиамериканских публикациях левые националисты широко используют марксистскую и неомарксистскую терминологию. Америка критикуется не столько потому, что американцам свойственны какие-то врожденные пороки, сколько потому, что она является "империалистической" и "неоколониальной" державой.

Разумеется, достается и американскому образу жизни со всеми его стандартными атрибутами. Вот, например, как поэт Мин Пен-ран - один из ведущих лево-националистических литераторов - описывает кока-колу:

Ее имя застревает на кончике языка,
Ее цвет отвратителен как цвет канализационных стоков.
Американская кока-кола в западной бутылке!
[...] Америка легко льется в горло
И исчезает во тьме кишечника
Оставляя только горький привкус на языке
Оставляя только пену в желудке.⁵

Впрочем, роль и эффективность антиамериканской риторики не следует преувеличивать. Левый национализм остается идеологией кампусов, и его влияние на массы не так уж и велико. Основная масса корейского среднего класса - клерки, чиновники, младшие менеджеры, квалифицированные рабочие - остаются глухи к тирадам левых идеологов. Однако сдвиги в отношении к внешнему миру - налицо. В 1995 г., например, 72,2% корейцев старше 50 лет сочли, что "дружественным государством" для Южной Кореи являются США. Среди 20-30-летних такой же точки зрения придерживались только 33,3%. Большинство молодых на вопрос о "дружественных государствах" дали ответ, который мог бы порадовать любого националиста - "у Кореи нет дружественных государств" (такой ответ выбрало 45,8% двадцатилетних).⁶

Впрочем, среди молодежи происходят достаточно неоднозначные процессы. С одной стороны, былая симпатия к США и Западу постепенно ослабевает. С другой - нынешнее богатство страны заметно смягчает остроту политических и национальных вопросов. Кроме того, корейцы все больше ездят по планете, все активнее общаются с иностранцами. Относится это далеко не к одной элите - при нынешних южнокорейских зарплатах даже семья квалифицированного рабочего вполне может отправить сына поучиться за границу.

Примечания:

¹ Gil Soo Han. The Rise of Western Medicine and Revival of Traditional Medicine in Korea. - "Korean Studies", Vol.21. Honolulu, "University of Hawaii Press", 1997. P.99.

² Пуккыроун екса тапсаги (Путешествие по постыдной истории). Сеул, "Сильчхон мунхак са", 1997.С.60. Название сборника тоже характерно. "Постыдная история" - это история колониальных времен.

³ Чонъ Чэ-чжон, Ем Им-хо, Чанъ Кю-сик. Соуль кындэ екса кихэнъ (История современного Сеула). Сеул, "Хэан", 1998. С.216

⁴ Ким Чи-ха. Сэнъменъ (Жизнь). Сеул, "Соль", 1992, стр.51.

⁵ Стихотворение переиздавалось множество раз. Вот, например, его версия в Сети (по-корейски, разумеется): http://bluesun.pe.kr/poem/k-poem/mbyunglan.htm

⁶ Ким Хэнъ. Ерон чоса-ро пон седэбель чонъчхиыйсик сахве ыйсик (Социальное и политическое сознание в зеркале опросов). - "Екса пипхенъ", #32, с.191.