Русский Журнал / Политика /
www.russ.ru/politics/20020923-rem.html

Санитары этногенеза
Заметки по следам недели

Михаил Ремизов

Дата публикации:  22 Сентября 2002

Нация есть сложный баланс между коллективным опытом воспоминания и коллективным опытом забвения. Нечто подобное говаривал Эрнест Ренан, и нам следовало бы усмотреть в этих словах своего рода предостережение против историков: даже те из них, кто не тщится атаковать сложившиеся "воспоминания", считают своим долгом патетически предъявлять забытое, кропотливо растревоживая все то, что полагалось единым. В свежем сборнике "Нации и национализм" опубликована статья Энтони Смита "Национализм и историки". Из сказанного ясно, что в самом названии заключен подспудный антагонизм между терминами √ антагонизм, который по ходу изложения осторожно выводится автором на свет. Смит ставит целью воссоздать некоторые исследовательские стереотипы, применяемые к национализму, и фокусируется по преимуществу на тех из них, что присущи адептам "конструктивистского" подхода, ибо, как выясняется, таковых среди его коллег большинство.

Следует сказать, что "конструктивизм" стал большой модой и в российском экспертном сообществе, где он считается, судя по всему, наиболее "прогрессивным" веянием, элементом хорошего академического и политического тона. Помню, как в статье от 93-го года Валерий Тишков знакомил неискушенного постсоветского читателя с тенденциями передового обществоведения, повествуя о двух подходах к интерпретации этнических феноменов: "Для примордиалистов существуют и как бы совершают свой независимый от субъективного восприятия путь некие объективные общности с присущими им чертами в виде территории, языка, осознаваемого членства и даже общего психического склада". Такой подход бытовал, главным образом, в советской традиции и, как не трудно догадаться, должен быть преодолен критической тенденцией конструктивизма, который рассматривает этническое чувство, не говоря уж о формулируемых в его контексте мифах и доктринах, как "интеллектуальный конструкт, как результат целенаправленных усилий верхушечного слоя".

Трудно не отметить, что с точки зрения методологии социального знания сама альтернатива выглядит несколько наносной и чем-то напоминающей псевдодилеммы "материализма" и "идеализма". По меньшей мере, для феноменологически выверенного взгляда никакой разницы между (интер)субъективным полем значений и объективной вещностью социальных институтов не существует, на чем настаивают Бергер и Лукман во введении к "Социальному конструированию реальности": "Именно двойственный характер общества в терминах объективной фактичности и субъективных значений придает ей характер "реальности sui generis"┘ И значит, главный для социологической теории вопрос может быть поставлен так: каким образом субъективные значения становятся объективной фактичностью?".
Впрочем, было бы наивно считать, будто феноменология столь простым движением снимает антагонизм, ведь ясно, что совсем не в методологии социального знания укоренена энергия конструктивистской критики. Методология вообще не повод для пафоса, но даже при беглом чтении конструктивистской литературы пафос будет обнаружен в достаточно мере. Вероятно, саму эту литературу, что, собственно, и имеет в виду Смит в своей статье об "историках", следовало бы рассмотреть как особого рода социальный факт, факт сознания определенных (экспертных) сообществ, богатый политическими и культурными предпосылками.

Иногда, в самом деле, небесполезно заниматься социологией социологии, анатомировать анатомов, осуществлять критику критической критики. Первое, что может быть обнаружено при таком взгляде, - это, конечно, отчетливо механистический стиль мышления "конструктивистов", коль скоро они и впрямь склонны рассматривать национальные и подчас даже этнические образования как "результат целенаправленных усилий" со стороны заинтересованных элит - в лице, по преимуществу, романтически настроенных интеллектуалов, цинически настроенных политических дельцов, маньякально настроенных маленьких фюреров. Если это инструменталистское воззрение и не лишено известного обаяния и наглядности, то, очевидно, лишь благодаря сегодняшней атмосфере отчуждения и аномии. В подобные дни, когда некому и нечему нас просветить относительно того, сколь скромное место занимает всякая индивидуальная сознательность внутри объемлющей коллективной бессознательности, самомнение "коррумпированных" элит бывает особенно высоким, и соблазн десубстанционализировать общество, сводя его к схематике манипулятивных игр, оказывается особенно велик.

"Конструктивизм", сколь бы ни отталкивающим было подобное сопоставление, принадлежит в этом смысле той же выражающей "дух времени" тенденции, что и "новые гендерные исследования", стратегия которых общеизвестна: "обнаруживая", что пол является социологическим артефактом (результатом "внедренных" моделей восприятия), они незамедлительно обрастают эмансипаторским пафосом и поступают на вооружение феминистов и гомосексуалисток из "лиги сексуальных реформ". Как на примере этнополитического "конструктивизма", так и на примере "гендерных исследований" мы можем наблюдать действие своего рода "социологии освобождения", "раскрепощающей" индивида посредством критики тех онтологических представлений, в которые он с рождения вовлечен. К их числу относятся представления о национальности, о поле, о родстве, и все они объединены обращенным к человеку внутренним принципом: ты сначала принадлежишь и лишь потом выбираешь. Собранные в своем жестком ядре из подобных представлений, человеческие сообщества являются великими агрегатами "крепостного права". И, без сомнения, таковыми пребудут, несмотря на все усилия эмансипаторов.

Однако нельзя не признать, что некоторые деформации вследствие прикладываемых усилий все же возможны, тем более что собственно политические амбиции конструктивизма не составляют секрета. Критические историки "наций и национализма", как правило, полны благонамеренной решимости содействовать "прогрессу" этнонациональных нравов, понимаемому в духе "смягчения" оных. В той же статье от 93-го года Валерий Тишков, со ссылкой на одного из зарубежных коллег, пишет: "понимание того, что этничность есть социальная конструкция дает больше возможности через такое же сконструированное символическое действие посредничать в политических и социо-культурных взаимодействиях между и внутри этнических групп". Лозунг, как видим, гласит: Мы конструктивисты - так давайте же конструировать во благо! (Подвариант: так дайте же нам конструировать во благо!) Вот, казалось бы, конек критических историков этничности, однако, увы, именно его они не в силах объездить. За все последние годы дело "конструирования" искомой, то есть "безопасной", конфигурации этнонациональных идентичностей так и не пошло дальше разговоров о вреде ксенофобии. Просветительная проповедь этнического безразличия ("терпимости") способна лишь усугубить апатию там, где она уже имеет место, но никак не охладить "национальные воображения" там, где они действительно разогреты и где границы "своего" и "чужого" обладают мощью жизненной очевидности.

Подобно тому, как восстанием историк назовет неудавшуюся революцию, конструктивист своей критикой артефактов уязвит лишь неудавшуюся нацию. Конструктивистская критика, сколь бы удачной она ни была, настигает попытки этнонациональной символической мобилизации лишь в той мере, в какой они оказываются безуспешными и беспочвенными. То есть постольку, поскольку они не подкреплены настоящей творческой мощью коллективного воображения, и именно оттого субъективны, натянуты, манипулятивны, волюнтаристичны. В этом смысле "конструктивисты" могут быть полезны √ полезны как избирательные "деконструктивисты". Они санитары этногенеза, помогающие "природе" отсеивать анемичные промежуточные формы. За примерами далеко ходить не будем. Можно вспомнить и об активистах "казачьей идеи" (в ее этносепаратистском изводе), и о многих других деятелях "внутреннего зарубежья", которые сродни, если воспользоваться образом Ницше, наихудшему типу мужчин: как магнит, тянут, но вести за собой не могут.