Часть I - здесь.

1. Под знаком марксизма

XIX век стал для демократических движений веком тяжелой борьбы, но одновременно - и значительных достижений. В результате этой борьбы, которая велась социалистами и либералами - когда совместно, когда порознь - в большинстве стран Европы, Северной и Южной Америки было отменено рабовладение, улучшились условия труда наемных работников, сократилось рабочее время, более доступным для широких масс стало образование, были достигнуты успехи в борьбе за равноправие женщин, были созданы профсоюзы, организации взаимопомощи и самозащиты трудящихся. Либералы при этом делали основной упор на борьбу за личные права и свободы, а социалисты - за социальные права.

Самым влиятельным социалистическим течением всю вторую половину девятнадцатого века был марксизм. Он выдвинул идею ликвидации капитализма посредством социалистической революции одновременно во всех ведущих капиталистических странах - так чтобы оставшиеся капиталистические страны были суммарно слабее. После революции в конце концов должно было быть достигнуто безгосударственное состояние - в результате некоего процесса отмирания государства.

По существу это означало постепенное уничтожение насильственной власти и всех ее остатков. Но механизмы, при помощи которых должен был быть запущен процесс отмирания государства, предлагалось выработать тем, кто будет жить после революции. Для первоначального же послереволюционного периода предлагалось создать особый тип государственного устройства - "диктатуру пролетариата", под которой понималось гражданское полноправие почти всего населения, временное поражение в правах дореволюционной буржуазии и конфискация ее собственности на средства производства и на предметы роскоши. Большинство институтов предреволюционного общества предполагалось также быстро разрушить, включая, возможно, и институты демократии - даже для полноправных граждан. Для замены их на что-то более прогрессивное предлагались всего лишь абстрактные образы новых отношений между людьми, новой системы воспитания, реформы семьи и т.п. Но все это, даже если это должно было быть чем-то хорошим (в чем вообще-то следует сомневаться), должно было быть достигнуто лишь в длительном процессе, а разрушение институтов прежнего общества должно было начаться немедленно.

При этом Маркс и Энгельс ошибочно предполагали, что благодаря одной лишь достигнутой уже степени обобществления производства можно будет сравнительно безболезненно создать институты общественной собственности, которые не оставят почвы для возрождения экономической и насильственной власти. Выдвигая это положение и все время на нем настаивая, они допустили большую неосторожность, граничащую с преступной халатностью, так как не смогли даже самим себе обрисовать хотя бы абстрактные образы такого рода институтов. Своей настойчивостью в этом вопросе они напоминают нынешних эмиссаров МВФ, которые, не разбираясь в конкретных условиях конкретных стран - и даже понимая это, навязывают им общие решения, не заботясь о последствиях.

Опасности, которые несет в себе идея диктатуры пролетариата, они видели лучше. Они даже придумали для нежелательной государственной структуры, которая может возникнуть в результате революции, специальный термин - "казарменный социализм". Фактически здесь имелась в виду опасность возрождения насильственной власти - и притом более сильной, чем в предшествующем капиталистическом обществе. Впоследствии все социалистические революции именно к этому и привели. Правда, ни одна из них не произошла в развитых капиталистических странах.

В оправдание Марксу и Энгельсу можно привести "непостижимую эффективность" их теории - при отсутствии у них, как уже говорилось, конкретных ситуационных объяснений каждого феноменологического совпадения.

При взгляде из XXI века Маркс и Энгельс производят впечатление гениальных детей, вроде персонажей фильма Джона Хьюза Weird Science, которым не то инопланетянин, не то гость из будущего подарил "решалку" трехмерной компьютерной игры, но игрового алгоритма этой игры так и не дал. Еще можно представить себе арканарского книжника, которому земной прогрессор дал ознакомиться с теорией исторических последовательностей.

Впрочем, похожие чувства у исследователя истории возникают не только в этом случае. Нам, например, точно так же непонятно возникновение в семнадцатом веке ньютоновской механики и матанализа и в двадцатом веке релятивистской и квантовой механики, имевших столь сильные последствия.

Именно осознанное или неосознанное понимание таких игр с историей и привело во второй половине двадцатого века к переходу значительного большинства левых от "научного" социализма к социализму этическому.

2. Расхождение судеб социализма в Западной Европе и России

После смерти Энгельса европейские социалисты довольно быстро перешли к идее предпочтительности достижения социализма не революционными, а реформистскими средствами. Свою роль здесь сыграли как уже достигнутые крупные успехи социалистических движений, так и опасения разрушений, которые может принести революция, и возможность победы какого-то режима с усиленными элементами старого порядка.

В России большинство социалистов эволюционировало в том же направлении. А народные социалисты и правые эсеры предвосхитили последующую полувековую эволюцию европейских социал-демократов.

Но в результате длившейся уже более десяти лет российской революции к власти пришла радикальная группа большевиков, которой, несмотря на отсутствие поддержки большинства населения, удалось удержать власть, так как противники большевиков не смогли договориться и воевали не только с большевиками, но и между собой.

Большевики были вынуждены сами конкретизировать предельно абстрактную схему Маркса и Энгельса и сделали это наихудшим образом. Пролетариями были названы только промышленные рабочие; офицеры, врачи, учителя, инженеры, ученые, философы, мелкие клерки, священники и др. были объявлены буржуазией, то есть врагами; а крестьяне - мелкой буржуазией, то есть подозрительным классом. На этом большевики не успокоились и выделили враждебную прослойку среди крестьян, назвав ее "кулаками", куда записали почти все небеднейшее крестьянство. При этом ставшие якобы привилегированными рабочие по существу ничего не приобрели.

В этом большевистская революция сильно отличается от французской. Робеспьер не искал дополнительных врагов, а проявлял хотя бы лицемерие задабривания. Точно так же и в Китае двадцатого века Мао Цзе-дун несмотря на все свои колебания включил крестьянство, "народную интеллигенцию", мелкую буржуазию и национальную буржуазию в символику государственного флага. В России же гнусность, аналогичная большевистской, проявилась во второй раз в начале девяностых годов, когда пропаганда ельцинского режима объявила врагами всех, кто не поддается ее гипнотическому давлению.

Точно так же большевики обошлись со старыми институтами, которые были ими априорно осуждены как буржуазные и потому вредные. В результате они отменили выборы, независимый суд, запретили все партии, кроме своей, боролись с рынком, дав ему место лишь на время НЭПа, отвергли принцип разделения властей и провозгласили вечную власть своей партии вплоть до полного построения коммунизма. Это стало во многом воскрешением старого порядка, которое стало особенно явственным после прихода к власти Сталина. Правда, уровень эксплуатации и господства был несколько ниже, чем при "классическом" старом порядке, но пышным цветом расцвела репрессивность, к которой добавились репрессии превентивного устрашения населения и кровавые чистки внутри правящего класса.

Почему российская революция привела к столь неприятным результатам?

Россия отставала от ведущих европейских стран из-за неблагоприятного геополитического положения: у нее отсутствовали колонии, и она была оттеснена на периферию капиталистического мира. Кроме того, крестьяне не выработали достаточных навыков солидарности противостояния за пределами общины. Это вело к авторитарности правящих режимов, к консервации крепостничества, техническому и культурному отставанию.

Российское освободительное движение, возникшее в девятнадцатом веке, было вынуждено одновременно решать задачи отстаивания национальной независимости, преодоления наследия старого порядка, промышленного и аграрного развития и преодоления научно-технического отставания. Время от времени правительства проводили нужные обществу реформы, но в целом разрыв между потребностями страны и устройством власти постоянно возрастал. А большая часть населения была плохо подготовлена к революции - как в свое время французы, и по аналогичным причинам.

Получив первые впечатления от методов большевиков, Карл Каутский уже в 1918 году призвал социал-демократов пересмотреть представления о диктатуре пролетариата и национализации средств производства.

Этот призыв был услышан лишь наполовину. В то время как демократия стала общепризнанной ценностью и была отвергнута диктатура, относительно национализации мнение изменилось не сразу. И до Второй мировой войны, и сразу после нее большинство социал-демократических партий намеревалось провести национализацию базовых отраслей производства и организовать плановое хозяйство. А некоторые партии сохранили эти положения в своих программах до семидесятых годов.

3. Золотой век социал-демократии в Западной Европе

Постепенно, с тридцатых по семидесятые годы, по мере отказа от идеи национализации, социал-демократы приняли на вооружение кейнсианскую модель государственного регулирования экономики. Привлекательность этой модели заключалась в том, что она позволила обеспечить одновременно высокий уровень занятости, высокую зарплату и высокий уровень социальных выплат. Но в то время как выбор в пользу демократии и прав человека стал для социал-демократов выбором в пользу того, от чего нельзя отказаться ни при каких условиях, принятие кейнсианства было типичным компромиссом с действительностью, позволявшим при данных условиях выбрать сравнительно наилучший путь для реализации основных ценностей в данный исторический момент. Главным здесь было не само принятие кейнсианства, а понимание того, что элементы рынка столь же важны, как элементы планирования, и что всякая экономическая модель, удовлетворяющая основным социал-демократическим ценностям, будет тем или иным сочетанием планирования и рынка.

Кейнсианская модель послужила основой так называемого "золотого века" социал-демократии. Социал-демократы во многих западноевропейских странах подолгу находились у власти. В эти годы был достигнут беспрецедентный в истории Европы рост благосостояния основной массы населения, были сделаны значительные шаги по преодолению эксплуатации и дискриминации, гуманизировались система образования и отношений между начальниками и подчиненными, под определенный контроль были поставлены поползновения экономической власти к безграничному расширению. И наибольшие успехи были достигнуты там, где социал-демократы дольше всего были правящей партией. Отсюда и термин "шведская модель".

4. Советский опыт и перестройка

Советский опыт был парадоксален. С одной стороны, он стал словно бы воскрешением старого порядка насильственной власти и поэтому был откатом назад даже по сравнению с царизмом, а именно в плане личных прав и свобод, политической демократии и рынка. С другой, он принес и демократические завоевания: образование стало доступным широким массам населения, постепенно была ликвидирована безработица, были созданы мощная система здравоохранения, мощная промышленность, передовая наука и основанная на ней техника. Снова, как и сто лет назад, удалось отстоять свою национальную независимость в Отечественной войне. А к концу семидесятых годов подавляющее большинство населения жило выше черты прожиточного минимума. В Советском Союзе впервые возник уникальный феномен социально признанной ценности интересной работы и хороших отношений в коллективе, а также редко встречающиеся в мире (в основном - в странах "шведской модели") феномены товарищеских отношений и уверенности в будущем.

Но страна не сумела стать центром капиталистического мира и все сильнее проигрывала в технологической гонке Соединенным Штатам с их союзниками.

В целом можно выделить четыре главных причины того, что советский опыт оказался негативным.

1. Для общества на такой стадии технологического развития характерно расширенное воспроизводство интеллигенции, которое и происходило в Советском Союзе. Но даже самые основные желания интеллигенции, такие как свобода обсуждения политических и философских проблем, доступность мировой гуманитарно-научной и художественной литературы и кинематографа, государственное признание важной общественной роли интеллигенции, почти не удовлетворялись.

2. В семидесятые годы в стране возник настоящий тромбоз вертикальной мобильности.

3. В стране, где интеллигенция, рабочие и чиновники были в большинстве своем выходцами из крестьян, полностью игнорировалась их "генетическая" память: они были полностью лишены возможности завести свой бизнес.

4. Стандарты западного общества потребления соответствовали социальным идеалам советского населения, и советское население знало об их реализации в западных странах. А правящая номенклатура с пренебрежением относилась к этим скромным мечтам своих подданных и почти ничего не делала, чтобы хоть постепенно их осуществить.

Часть руководства страны осознала эти проблемы, и попыталась соединить все позитивное в советском опыте с обеспечением личных прав и свобод, созданием политических институтов демократического общества и социально ориентированного рынка. Этот, по существу - социал-демократический, проект потерпел (хотя и неполную) неудачу по трем основным причинам. Во-первых, Горбачев двигался слишком быстро (впоследствии он первым это понял), без достаточного учета человеческого капитала, имевшегося в стране, и слишком доверял либеральной интеллигенции, которая сыграла в поражении перестройки важную роль. Во-вторых, основная масса населения по своей неспособности сопротивляться пропагандистскому давлению находилась на уровне семидесятых годов, вероятно, худших для России в этом отношении за последние пару столетий. В-третьих, в номенклатуре имелся значительный слой, желавший конвертировать власть в собственность. Он прятался за кулисами публичных споров между реформаторами и консерваторами и, воспользовавшись трениями между руководителями перестройки и группой их социальной поддержки, в подходящий момент сумел воткнуть перестройке нож в спину.

Никто до сих пор не смог адекватно оценить советский опыт. До сих пор совершенно непонятно, возможно ли было очистить советский строй без его полного разрушения от напластований старого порядка, то есть реализовать социальный идеал из произведений Ефремова и ранних Стругацких. Скажем, совершенно непонятно, можно ли было осуществить демократический социализм с сохранением ведущей роли экономического планирования.

Так или иначе, позитивное в советском опыте есть проблема, от которой не смогут увернуться никакие российские социалисты или социал-демократы. И возможно, что переосмысленное советское наследие окажется уникальным вкладом России в мировую цивилизацию.

5. Кризис социал-демократии

Победившая в России в 91-93 годах весьма архаичная система олигархически-воровского капитализма не только использовала неолиберальные лозунги, но и обладала определенным неолиберальным самосознанием. И она в немалой степени способствовала подъему неолиберализма в 90-е годы в странах Европы и Америки.

Другим его подспорьем стали процессы глобализации, то есть режима свободной торговли, навязанной национальным государствам, развившиеся в последние десятилетия. Они постепенно подорвали основания эффективности и работоспособности кейнсианства: у национальных государств стало меньше возможностей проводить прежнее регулирование, и во многих случаях только для поддержания достигнутого уровня жизни приходится рассчитывать в основном на усиление использования ренты отсталости капиталистической периферии.

И сегодня социал-демократия переживает кризис идентичности, не менее острый и, очевидно, более затяжной, чем оба кризиса идентичности, переживавшихся ею после каждой из мировых войн двадцатого века. Многие ее лидеры почти неотличимы от либералов, а кое-кто прямо перешел на сторону экономической власти.

Правда, и запал неолиберализма тоже выдохся, чему немало способствовало сдувание индексов Nasdaq, опустившегося почти до уровня начала клинтоновского правления, и Dow Jones.

6. Некоторые промежуточные итоги борьбы за освобождение

В современном мире, несмотря на значительный прогресс в гуманизации жизни подавляющего большинства стран, сохранилось довольно много следов старого порядка.

Даже если оставить в стороне страны, в которых старый порядок воплощен на государственном уровне, скажем, в Северной Корее, Бирме, еще недавно существовавшем талибском Афганистане, в большей или меньшей мере его можно обнаружить почти везде. Он жив на институциональном уровне: есть, например, страны, где "прелюбодеяние" карается смертной казнью; есть так же страны, где человек на всю жизнь по существу прикован к своему месту жительства в захудалой деревне; есть страны, где женщины лишены избирательных прав. Но больше всего следов старого порядка обнаруживается на микросоциальном уровне: он воплощен в работорговце; в плантаторе, по своему произволу правящем округой и плюющем на законы; в полицейском, избивающем арестованных; в бандитской группировке, терроризирующей целый населенный пункт.

Другая основная составляющая несвободы, то есть экономическая власть, по-прежнему, как и во времена своего зарождения, мало поддается демократическому контролю. Главы крупнейших корпораций, не избранные населением, принимают решения, коренным образом затрагивающие судьбы всех граждан. Мало того, они принимают решения, коренным образом затрагивающие судьбы жителей других стран. Эти корпорации также хранят "коммерческую тайну", то есть остаются непрозрачными не только для общественности, но и для государственных структур. Доля общемирового богатства, сосредоточенная в руках крупнейших собственников, постоянно возрастает. Пока им не удается, объединившись, подмять под себя государственную власть в национальных государствах, но такие планы они вынашивают.

Крупнейшие корпорации Соединенных Штатов к тому же обладают привилегией по существу печатать собственные деньги в виде акций со вздутой ценой.

Но в развитых странах, особенно в тех, где долго правили социал-демократы, достигнуты все же значительные успехи на пути освобождения людей. Об этих успехах сказано выше в пункте третьем. Хотя там говорилось о "золотом веке" социал-демократии, большая часть тогдашних достижений сохранилась до сего времени.

В чем же причины живучести насильственной и экономической власти?

Что касается насильственной власти, то в развитых странах она в основном сохранилась на микросоциальном уровне. Для победы над ней необходима постоянная ориентация государства на преодоление ее пережитков и постоянный общественный и гражданский контроль, а также морально-воспитательные меры, которые в перспективе должны охватить все общество.

С экономической властью дело обстоит сложнее. Она использует для своего сохранения несложные мошеннические приемы, но многие из них хотя и известны, все-таки до сих пор не выведены на свет широкой общественности и, следовательно, не осуждены в той мере, в какой, например, осуждены рабовладение, дискриминация по расовым и половым признакам, обычные уголовные преступления и т.п. Но эти приемы заслуживают подобного осуждения, хотя экономическая власть путем подкупа прессы будет до конца сопротивляться этому.

7. Стратегия дальнейшей борьбы и направления развития социалистического движения

Неудачный опыт коммунистов приводит к выводу о необходимости различения среднесрочных и долгосрочных целей. Нужно различать, так сказать, борьбу за завтрашний день и за послезавтрашний. Первая означает постепенные, медленные, как бы мелиоративные улучшения, но изменяющие все общество. А вторая замахивается на большее, воспитывая, если говорить на коммунистическом языке, "нового человека". Так как речь идет о воспитании сначала части новых поколений, то это означает создание и постепенное расширение гуманистического сектора в обществе. Следует при этом хотя бы временно убрать из социалистических концепций марксистский термин "коммунизм" из-за его исторической обремененности и заменить на другой термин того же Маркса - "общество реального гуманизма". Тогда социал-демократическое общество будет обществом победивших реформ "завтрашнего дня" или мелиоративных реформ.

В каждой стране социал-демократам нужно бороться за возможные улучшения в двух основных направлениях: за улучшение государства и за развитие гражданского общества и базисной демократии. Тут вырисовываются пять основных задач:

1. Достижение максимально возможного при наличных ресурсах уровня и качества жизни для каждого человека. Это подразумевает экономический рост.

2. Снижение социального неравенства до такого уровня, который большинство общества считает приемлемым. Программой-максимум в данном направлении будет считаться достижение такого состояния, когда любое неравенство, имеющееся в обществе, будет признаваться большинством в качестве соответствующего индивидуальным заслугам. Это подразумевает увеличение вертикальной мобильности.

3. Повсеместное привитие базисной демократии, самоуправления, самоорганизации и самозащиты граждан. Это означает развитие у граждан чувства собственного достоинства, навыков противостоящей и иной солидарности, взаимопомощи, взаимодоверия, взаимосочувствия.

4. Расширение доступа для всех к науке, образованию и культуре. Это соответствует переходу к преобладанию инновационных форм производства и постиндустриальному прорыву.

5. Борьба за гуманизацию государства. Нужно добиваться, чтобы государство боролось с проявлениями унижения людей чиновниками, бизнесменами и криминалитетом, помогало им налаживать товарищеские отношения, вообще - поощряло структуры базисной демократии.

Если рассматривать эти пять задач в комплексе, то все это можно будет назвать борьбой за "шведскую модель" в каждой стране.

В тех ситуациях, когда проблема в принципе неразрешима в рамках одной страны, следует формировать глобальные проекты "с человеческим лицом", то есть приходить к решению проблем при помощи коллективных межгосударственных отношений. Тем самым будет повышаться статус коллективных соглашений, и в перспективе можно будет ставить вопрос о мировом социалистическом правительстве.

Самым трудным и в конечном итоге самым главным направлением борьбы должна стать борьба против психологической власти. Улучшить положение в армии, семье, школе нельзя быстро и сильно. А неосторожность может только все значительно ухудшить. Необходимо создавать соответствующие научные, воспитательные и просветительские институты, которые должны будут взвешенно и без забеганий вперед разрабатывать и проводить в жизнь такого рода программы. Здесь опять возможны два типа работы. Один означает медленное воспитательное воздействие на все общество, а другой может предусматривать создание общин более морально продвинутых людей, которые образуют в обществе новый гуманистический сектор или уклад.