Философия напоминает музыкальный стиль "рэггей": очень приятно играть, но совсем не интересно слушать. Сам я не читаю произведений современных философов, причем вовсе не потому, что думаю, будто сейчас никто ничего умного не пишет. Просто собственные мысли меня занимают куда больше, чем чьи бы то ни было.

Классика - другое дело. Из философской классики можно понадергать цитат, идеи классиков можно переварить и превратить в часть собственного философского построения. Классику читали все "образованные люди". Классики из простых авторов неких текстов превратились в социальные явления, а их имена - в ярлычки, висящие на различных направлениях общественной мысли. Ссылка на классика, таким образом, равносильна указанию на социальный процесс (русскую или французскую революцию, движение Реформации, европейские и американские молодежные бунты шестидесятых годов двадцатого века и т.п.) или даже на явление природы.

Возникает вопрос, каким образом классикам удалось достичь того, чего современные философы достичь не в состоянии. Гениальность? Полагаю, каждый может составить собственный список философских классиков, которых считает полными кретинами. Или, что значительно легче, список глупых высказываний великих философов. Капризный нрав славы, которая приходит к великим только после смерти? Сократ, Платон, Аристотель, Гегель, Фихте, Руссо, Маркс, Ницше, Витгенштейн, Тойнби, Сартр, Маркузе, Фромм... Они все прославились при жизни в кругах более или менее широких.

Дело, наверное, именно в этих самых "кругах". Ведь философия есть в первую очередь критика оснований, выяснение границ, за которыми основания становятся зыбкими или исчезают вовсе. Гносеология изучает границы познания, философия науки - границы применимости науки, социальная философия - границы применимости различных подходов к обществу... Подобный интерес достаточно специфичен. Обычному человеку в обычное время шаткость тех или иных оснований лишь доставляет лишнее беспокойство. Но "обычное время" не длится бесконечно. Оно сменяется "временем перемен". Юные прыщавые революционеры принимаются менять мир и, помимо булыжников, кос и гильотин, стремятся вооружиться подходящими "измами".

А философы - тут как тут, читают публичные лекции, издают толстые труды и радуются, бедолаги, что общественность потянулась к мудрости. Общественность потянулась не к мудрости, общественность потянулась к топору. Я не утверждаю, что топор чем-то "хуже". Мало того: именно тяга общественности к топору превращает философа в классика, которого можно и нужно цитировать. Да и "революция" может быть не более чем сравнительно безобидным стремлением к смене метода в отдельной области науки...

Тем не менее, топор и философия - разные вещи¹, связанные с совершенно разными видами человеческой активности. Поэтому возросший в последнее время интерес русскоязычной публики к современной французской философии (к Бурдье, в частности) - тревожный симптом. Интерес к достаточно сложному философу, наблюдаемый за пределами узкого круга специалистов, означает, что массам понадобились очередные "измы": сложно поверить в резкий рост общественного интеллекта, зато вполне можно поверить в резкий рост общественной активности.

И пускай нас не обманывает недостаток этой активности в области "демократических процедур". Указанный недостаток имеет своей причиной прежде всего некоторую аморфность российского общества: социальное расслоение у нас (да и не только у нас) не связано напрямую с расслоением имущественным, поэтому объединение людей в группы по характеру деятельности не соответствует объединению по характеру потребления. К тому же в недостаточной мере выработана палитра стилей: университетский профессор, неким образом обретя богатство, часто ориентируется в области потребления на успешных коммерсантов (если не на "братков"). Проистекает это, помимо прочего, из-за отсутствия должной жилищной сегрегации: в одном и том же доме проживают люди со сходным заработком, однако занятые в совершенно различных сферах деятельности. А недостаточная стилевая сегрегация совместно с недостаточной сегрегацией жилищной приводят к тому, что каждый человек мнит себя "самостоятельной единицей", а вовсе не частью какой-либо группы (группы профессионалов, группы посетителей "одного клуба" или группы жителей одного квартала).

В результате местное самоуправление - основа демократии - лишается смысла: кого представляет какой-нибудь советник районного собрания? Жителей района? Нет, он представляет толпу индивидуумов, для каждого из которых проще и естественнее решать свои проблемы в частном порядке.

Объединяют же индивидуумов не совместные интересы (совместность которых в существующих условиях не очевидна), а лишь общие страсти. Страсти эти могут привести людей в лучшем случае в ряды протестного электората, а в худшем - в тоталитарную секту либо в экстремистскую организацию. Наблюдаемый сегодня рост экстремизма - явление того же порядка, повторяю, что и рост общественного (а не узко профессионального) интереса к творчеству современных философов. Можно предположить, что этот рост - синдром надвигающегося очередного периода перемен.

Философы, безусловно, во всем указанном не виноваты. Когда времена перемен заканчиваются, на философов валятся все шишки - и хорошо еще, если посмертно. Сократа травят цикутой, Руссо попрекают Робеспьером, Маркса - марксизмом, Ницше - нацизмом. Философов объявляют "идеологами" того или иного движения и, стремясь раскритиковать движение, критикуют прежде всего "идеолога". Некоторые философы с готовностью принимают на грудь эту критику, присоединяя себя, тем самым, к "революционным массам". Такое присоединение, очевидно, льстит самолюбию: философу кажется, что он как идеолог стоит во главе движения.

Однако после Дюркгейма роль главы того или иного движения выглядит сомнительно: Дюркгейм показал, что социальные процессы протекают по своим законам, независимо от наших пожеланий на этот счет. А поскольку философия не разменивается на мелочи и критикует достаточно глобальные основания, никогда толком не знаешь заранее, чем обернется "твоя" идеология.

Примечание:

¹ Несмотря на все попытки Ницше "философствовать молотом".