Русский Журнал / Политика /
www.russ.ru/politics/20021030-yu.html

Россия как "Северо-восточный Новый Израиль"
Уроки "Норд-Оста"

Дмитрий Юрьев

Дата публикации:  30 Октября 2002

Их правда - в силе

Традиционное "чучело" истории чеченской войны всем хорошо знакомо: самодур-Ельцин, не найдя (потому что самодур) времени для небольшого разговора с почти что советским генералом Дудаевым, предпочел, под давлением своих недалеких и непрофессиональных советников (Грачев, два десантных полка, далее везде...), начать войну┘ А счастье было так возможно!

Реальная история выглядит немного по-другому. Начиная с 1990 г. отказы от сотрудничества с российской властью раз за разом следовали за очередными демонстрациями слабости, уступчивости, готовности к переговорам. Всякая слабость или уступка России влечет за собой не просто ужесточение позиций - но остервенение Дудаева. Публичные заявления "советского генерала" ничем не отличаются от сегодняшних филиппик Масхадова, Басаева, Удугова и Мовсара Бараева: откровенная демонстрация предельного презрения к федеральной власти, столь же демонстративное прощупывание этой власти "на слабо" (грубыми угрозами, расистскими выпадами в адрес России и русских, публичными беззакониями - вроде силового разгона умеренной оппозиции в Грозном или смертных казней, с выставлением напоказ отрубленных голов на площадях аулов).

Как и возобновление боевых действий в 1999 г., ставшее последней попыткой удержать терроризм хотя бы в пределах Чечни, так и конец в 1994 г. всего лишь подводил черту под развитием событий в предыдущие два года - когда из месяца в месяц, раз за разом захватывались автобусы с заложниками в южных районах России - с последующим уходом снабженных деньгами бандитов на территорию Чечни; когда разворовывание поездов, нефти, поставленный на поток коммерческий киднеппинг, а также изгнание русского населения из дудаевской Чечни нарастали лавинообразно.

Буденновск-1995 влечет за собой не только провал в Первомайском, но и изменение характера войны: преданные общественным мнением собственной страны и не имеющие решительного руководства российские солдаты противостоят с этого момента почувствовавшим новый, федеральный масштаб своей деятельности, собеседникам премьера Черномырдина. Сдача Грозного в августе 1996 г. и хасавюртовский сговор ведут не только к преступному оставлению без помощи и защиты со стороны российского государства союзных чеченцев и русских жителей Чечни - "легитимное руководство Ичкерии" формирует на территории Чечни и России криминально-террористическую инфраструктуру, включающую стационарные лагеря подготовки боевиков, налаженные каналы проникновения в пределы России арабских и талибских эмиссаров, поставок оружия и поступления финансовых средств. Ичекрия, практически не скрываясь, готовится к реализации "плана имама Шамиля" - захвату и исламизации Дагестана, всего Северного Кавказа. При этом бывшие участники рейда на Буденновск "премьер-министр Ичкерии" Шамиль Басаев, министр безопасности Турпал-Али Атгериев и др. - преспокойно общаются с официальными лицами России, а некоторые (тот же Атгериев) даже посещают Москву - под официальные гарантии безопасности со стороны российских силовиков. Именно тогда - во времена свободной Ичкерии - формируется московская (да и общероссийская) бизнес-составляющая террора, создается мировая сеть "представительств Ичкерии".

Да и отряд Мовсара Бараева пошел на Москву не после активизации боевых действий осенью 1999 г., не после устранения Хаттаба или Бараева-старшего - а после очередного военно-политического расслабона, охватившего часть российской элиты, после возобновления (на достаточно высоком уровне) разговоров о возможности "политического процесса" с участием "вооруженных диссидентов".

Вся логика, а также этика и эстетика "чеченского конфликта", ярко выявившаяся в трагические дни "Норд-Оста", всего лишь в предельно убедительной форме воспроизводят суть многих лет этого противостояния. А суть такова: жестокость и предательство красивы, оправдывают себя сами и заслуживают восхищения. Неспособность на жестокость, нерешительность в применении силы, а тем более готовность к переговорам - признак слабости. Слабость отвратительна, заслуживает презрения, возбуждает жестокость и побуждает к агрессии. Следовательно, практически любая культура, любая система ценностей, выходящая за пределы культа произвола и насилия и вынуждающая к поиску компромисса, к достижению согласия вне законов шакальей стаи - враг, заслуживающий ненависти и уничтожения.

"Чеченский конфликт" - как и "талибский конфликт", "конфликт с бен Ладеном" и другие аналогичные "конфликты", - это не конфликты интересов, не конфликты сил и даже не конфликты культур. Это - негативная, отторгающая реакция на человеческую культуру как таковую. Это антикультура. Это отрицание самой возможности гуманитарных коммуникаций - то есть не то чтобы цивилизованных, но и любых, основанных на обычае, договоренности, суевериях и т.д. межчеловеческих и межгрупповых отношений.

Не место и не время пытаться понять, откуда и каким образом возникла антикультура в конце XXI века. Возможно, это прямой результат главных достижений нашего "мультикультурального" мира - мира, в котором информационная открытость и отсутствие непроницаемых границ инициируют безадаптационное вовлечение остатков архаичных типов общественной самоорганизации в современную информационно-коммуникационную среду. При этом разрушаются собственно архаические типы структурирования и самосохранения этих "докультур" - и их "энергетика" приобретает деструктивные черты.

Разрушение окружающей цивилизационной среды становится для этого "ракового интернационала" не средством достижения каких-либо целей (политических, экономических, идеологических) - но единственной и сверхценной целью. Наличие любой не основанной на насилии и произволе системы ценностей вызывает террористическую агрессию. И европейско-американские ценности с этой точки зрения - всего лишь первый объект (просто потому, что слишком пафосный и всюду лезет со своими торчащими на весь мир "близнецами"). Столь же враждебны для атавистического сообщества и китайская, и индийская, и традиционная исламская культуры.

Вообще, ислам - вовсе не стержень всемирного "онкологического процесса": можно даже предположить, что такие вполне исламские - по культуре - и националистические по идеологии режимы, как египетский, тунисский, турецкий, даже ливийский, станут одной из главных мишеней для "интернационала" в самое ближайшее время. Столь же логичным станет и расширение "атавистического фронта" за счет привлечения неисламских союзников - европейских, американских, русских, китайских и японских маньяков всех мастей и вероисповеданий. И американские конспирологи, поспешившие записать "вашингтонского снайпера" в ряды "Аль-Каиды", были вовсе не так далеки от истины. Равно как на самом глубоком уровне был прав и президент Путин, упорно связывающий теракт в Москве с террористической атакой на Нью-Йорк 11 сентября 2001 года. Это действительно звенья одной цепи, только цепи куда более фундаментальной и сущностной, чем примитивная цепь заговора.

Мюнхенский синдром

И вот здесь мы не можем пройти мимо самого неприятного урока "Норд-Оста". Урока, свидетельствующего об опаснейшей утрате человечеством инстинкта самосохранения, о синдроме заложничества, который, по исторической аналогии, правильнее было бы назвать не стокгольмским, а женевско-мюнхенским.

Современная "мультикультуральная культура", построенная на принципах толерантности и плюрализма, фетишизирует (и в результате губит) свое главное достижение - гибкость, готовность к переговорам и компромиссам. Абсолютизация принципа "договорного урегулирования" всех конфликтов - последствие привыкания человечества к новому стандарту существования, и, соответственно, отвыкания от жизни в угрожающем, диком, неблагоприятном мире.

XX век стал веком первого глобального испытания человечества на прочность. У испытания было два имени - коммунизм и нацизм. Оба испытания человечество выдержало с горем пополам: в обоих случаях предтечи сегодняшнего атавистического реванша сумели, на определенном этапе, навязать окружающим игру в "умиротворение агрессора" (мюнхенское соглашение) или в "мирное сосуществование разных общественных систем" (дух Женевы). Почти в открытую провозглашая при этом цели мирового господства, цели победы в мировой войне.

Тем не менее, сегодня мы живем в эпоху Нюрнберга. Что такое Нюрнберг? Это паллиативное, несовершенное, но выстраданное человечеством понимание: для того, чтобы защитить человеческую культуру от нашествия новых варваров, необходимо понять, что варвары - против культуры потому, что они принципиально находятся вне ее. А значит, для борьбы с ними необходимо выходить за рамки культуры. Уметь действовать на чужой территории.

Логика Нюрнберга - это противоречащее всем нормам традиционного международного права юридическое (и физическое) уничтожение административно-политической верхушки побежденного в ходе войны террористического государства. Логика Нюрнберга - это превентивное интернирование немцев и японцев в демократической Америке, это жесткие преследования коллаборационистов в послевоенной Европе, это судебный процесс над 97-летним нобелевским лауреатом, крупнейшим норвежским писателем, всего лишь идейным коллаборационистом Кнутом Гамсуном. Логика Нюрнберга, между прочим, - это смертный приговор, вынесенный (и приведенный в исполнение) газетчику Юлиусу Штрайхеру, приговор, приравнявший медийно-идеологическое сопровождение холокоста к военным преступлениям, к геноциду. Логика Нюрнберга - это положения многих европейских и мировых конституций и уголовных кодексов, допускающих смертную казнь в военное время. В общем, логика Нюрнберга - это логика самообороны человечества.

"Норд-Ост" наглядно продемонстрировал, что сегодня мир и Россия охвачены женевско-мюнхенским синдромом: опаснейший дефицит инстинкта самосохранения обезоруживает нас перед прямой и явной угрозой, выбивает из рук дееспособный механизм самозащиты по нюрнбергскому варианту.

Развитие мирового информационного фона вокруг "Норд-Оста" еще раз продемонстрировало патологическую целлулоидную упругость западных лидеров общественного мнения: искреннее и понимающее сопереживание продержалось в большинстве европейских и американских СМИ не более двух суток. Раздраженный Дмитрий Рогозин совершенно справедливо (хотя и несколько наивно) назвал своих партнеров из ОБСЕ "черствыми сердцами" - но гораздо обиднее, что черствость сердец, слепота глаз, глухота ушей и легкость в мыслях необыкновенная стали институциональными чертами западного общественного мнения, принципиально неспособного ни воспринимать чужую боль, ни примерять на себя угрозу, пока что обращенную на соседа.

За эти дни мы не услышали (за одним исключением) почти ни от кого ни одного подлинно дружественного слова поддержки, хотя бы отдаленно сравнимого по накалу и масштабу с теми словами, которые произнес президент Путин в первые же часы после трагедии 11 сентября 2001 г. Речь идет не только о "Датском инциденте". Черствость международного масштаба проявили и Франция, и Германия, и - казалось бы - союзные нам в этой ситуации Штаты.

Исключением стал Израиль. И это не случайно. В каком-то смысле параллельное развертывание двух шахидских фронтов превратило Россию и Израиль в подлинные государства-изгои, подставленные и по большому счету преданные "иудео-христианской цивилизацией".

Ни одна из стран многочисленных "осей зла" не находится сегодня в состоянии такого политического и психологического одиночества, как Россия и Израиль. Социальная истерия, охватившая эгоистические и расслабленные цивилизованные страны, вытесняет из сознания и граждан, и политических элит понимание того страшного и дискомфортного обстоятельства, что мирное время кончилось, в том числе и для них. Россия и Израиль много лет подряд ведут авангардные бои с силами атавистического террора, вызывая у глобалистского истеблишмента такое же раздражение, как оппозиционер Черчилль у Чемберлена и прочих британских мюнхенцев - до 1939 года.

"Странам-изгоям" навязывают гибельные для них политические переговоры с палачами и погромщиками. Против России и Израиля выстраивается своеобразный коллаборационистский интернационал - "в пандан" к террористическому. Впрочем, не стоит предъявлять к современным мюнхенцам слишком жестких претензий - обыватели имеют полное право держаться в стороне от фронтира. Наша беда - и это еще один урок "Норд-Оста", - что именно через нас проходит передний край, фронтир цивилизации в ее противостоянии варварству. Впрочем, в этом - не только наша беда.

Рождение нации

Потому что главный урок "Норд-Оста" - это урок исторического оптимизма, это импульс к подлинному национальному прорыву - через ответ на беспредельно жестокий и наглый вызов, брошенный российскому обществу.

Захват "Норд-Оста", ставший грандиозной политической провокацией против путинского режима, не достиг главной цели - сокрушения этого режима, разрушения базы общественного доверия. Более того, развитие событий вокруг "Норд-Оста" неожиданно выявило, что на исходе второго "путинского" года в России действительно начала складываться определенная структура национальной государственности, включающая механизмы консолидации элит, политической и гражданской солидарности. В общем, структура, способная - к сожалению, пока что худо-бедно - действовать в кризисных ситуациях как единое целое, не чуждое ни чаяниям, ни потребностям, ни интересам граждан страны.

Сама природа захваченного террористами объекта привела в движение очень своеобразные и давно уже не виданные в российском обществе настроения, эмоции, ожидания, хорошо иллюстрируемые энергично-сентиментальным звукорядом "Норд-Оста". Настроения взаимной поддержки, сострадания, сопереживания, устремленные не в себя и не в прошлое, а наружу и в будущее. Трагедия показала, что плачут в России не только богатые (и нищие), но и нормальные, и что такие - нормальные - есть, и что их очень много. Другое дело, что эти "нормальные русские" вышли из "Норд-Оста" с очередной тяжелейшей нравственной травмой. Травмой, порожденной не только жестокостью террористов, не только масштабом смертей (не будем пока гадать, чья и какая вина в этих смертях). Но и новой, особенно шокирующей демонстрацией старой социальной неоднородности нашего общества.

Потому что в условиях неожиданно грамотного, неистеричного поведения политиков (даже депутатов!), в условиях, когда у страны появилось сразу несколько новых героев (таких как доктор Рошаль, например, или замминистра Владимир Васильев), особенно кургузо и оскорбительно предстали уродливые рецидивы типичного номенклатурного хамства, традиционного для нашей номенклатурной бюрократии убогого непрофессионализма, неспособности решать элементарные, очевидные задачи (что особенно удручает, когда одновременно профессионалы оказываются способны решать проблемы, не решаемые в принципе). На фоне высокой драмы, в которой с тем или иным успехом выступили президент, политики, силовики и обычные граждане, многочасовые оскорбительные очереди вокруг больниц, грубости из серии "вас много, а я одна", неспособность организовать работу с пострадавшими, дурная секретность и прочие родовые черты российско-советской бюрократии как никогда очевидно выявили свою архаическую природу, свое несоответствие настроениям и возможностям страны.

Стало особенно ясным, что старая, феодально-бюрократическая, номенклатурная опричнина исчерпала свой ресурс вместе с ресурсом имперской бюрократической государственности. Эпоха "Третьего Рима" безвозвратно уходит в прошлое. И на ее развалинах виден - хотя пока что и смутно - контур новой России. Скорее не "Третьего Рима", собирающего и блюдущего все сопредельные народы, а "Нового Израиля", народа избранного, выполняющего особую высокую миссию.