В одном из своих романов Виктор Пелевин поведал миру о трех буддистских способах смотреть телевизор: с выключенным звуком и включенной картинкой, выключенной картинкой и включенным звуком и, наконец, с выключенными и звуком, и картинкой. Правда, существует еще один способ, о котором в романе ничего не сказано: можно смотреть телевизор, помня, что это всего лишь телевизор, - воспринимая его не как некое магическое "зеркало", а как часть событий, происходящих с тобою и вокруг тебя.

Четвертым буддистским способом можно смотреть не только телевизор, но и, к примеру, мюзикл. При этом можно достичь такого катарсиса, на который нельзя было бы рассчитывать, смотря его традиционным способом, с полным погружением в художественную реальность. Так одна из зрительниц последнего "Норд-оста" призналась в телеинтервью, что под дулом автомата ей приоткрылась основная идея экзистенциализма - подлинное существование возможно только перед лицом Ничто. Парадоксальным образом смертник научил человека жизни.

Ниже речь будет идти о том, что (благодаря четвертому буддистскому способу просмотра) могло бы приоткрыться зрителям теленовостей 23-26 октября.

Хотя спецподразделения штурмовали здание только на третий день, герменевтическая атака пошла практически сразу. Власть неизменно истолковывала происходящее как "акт бессмысленной жестокости по отношению к ни в чем не повинным людям". Акцент делался именно на бессмысленности вылазки чеченских сепаратистов. Чтобы уничтожить саму возможность задаться вопросом о мотивах захвата, нам говорили об отчаявшемся вдовстве женщин-камикадзе, о фанатизме измученных войной душ и т.п. Для пущей убедительности на третий день крупным планом показали бутылку коньяка в руке убитого боевика. Бараева по сути отождествили с вирусом, который уже в силу собственной природы поражает организм, не имея к этому никакого мотива.

Между тем они были - эти мотивы. И враг заявил об этом прямо: "Мы пришли, чтобы умереть".

Для того чтобы понять подлинный смысл произошедшего на Дубровке, придется обратиться к психологии смертника. Она имеет одну замечательную особенность: уже по определению, жизнь имеет для смертника меньшую цену, нежели дело, ради которого он готов умереть. Поэтому всякое покушение на дело воспринимается им гораздо болезненнее, чем посягательства на его собственную жизнь.

Однажды, осознав эту простую истину, кто-то в Советском правительстве в рамках программы с религиозным мракобесием предложил покончить со взрывами храмов и арестами клира. Вместо этого священникам начали выдавать трудовые книжки с записью "служитель культа". К слову сказать, совершенно напрасно взорвавших храм Христа Спасителя называют воинствующими атеистами. Уже то обстоятельство, что эти люди не поскупились на взрывчатку, свидетельствует о том, что они видели в христианстве определенный смысл и признавали его действенность. Если же я не верю в Бабу-Ягу и Кощея Бессмертного, то я не могу поставить в качестве цели моей жизни борьбу с русским народным творчеством. Так что те атеисты в буденовках - просто дети. А по-настоящему тонкие диалектики заходят в храм не с пистолетом, а с фотоаппаратом и прямо во время службы.

Однако, в отличие от христиан, нынешние враги власти и общества чужды евангельскому духу Любви и менее разборчивы в средствах ведения борьбы. Поэтому то, что было просто циничным по отношению к православным гражданам Советов, становится крайне опасным безрассудством по отношению к вооруженным формированиям самопровозглашенной республики Ичкерия. Вместо того чтобы сосредоточить силы на выполнении боевой задачи - уничтожении противника, - власть организовала по сути герменевтическую операцию, принудительно переименовав врага в бандита, не имеющего национальности, солдата - в полицейского, ограниченного рамками закона, переместив войну из истории в криминальную хронику. Дело, ради которого готовился отдать жизнь молодой боевик Мовсар Бараев, оказалось предельно дискредитированным...

Со времен первых веков распространения христианства в Римской империи хорошо известно, что мученичество есть самое действенное средство поднять престиж дела. То, что считалось мелкой иудейской сектой, быстро стало государственной религией Рима. Чеченские смертники попытались использовать похожий метод. Для этого им всего-то потребовалось поставить власть в такую ситуацию, когда уже невозможно было бы прибегнуть к герменевтической машине и осуществить стандартную операцию "арест - суд - амнистия". "Когда мы взяли заложников, наша миссия кончилась", - сказал Бараев перед телекамерами. Он и не собирался вести никакие переговоры и что-то выторговывать. Выдвинув предельно абсурдное требование - вывод войск из Чечни, - он лишний раз пытался продемонстрировать это своим противникам. "Мы пришли, чтобы умереть". Захватив заложников, он вынудил власть уничтожить его. Уничтожить - значит отдать должное как врагу. Значит - расписаться в исключительной важности той борьбы, которую он ведет. Добиться предельно радикального отношения к себе - вот подлинная цель и смысл "бессмысленного акта".

В военно-стратегическом отношении Бараев проиграл. Он победил в конфликте интерпретаций. Причем плодами этой победы могли бы в равной мере с остающимися на Кавказе сепаратистами воспользоваться и мы. Покуда мы считаем, будто наши отношения с боевиками не выходят за рамки уголовного права, общество остается в стороне от конфликта. (И в самом деле, преступниками должны заниматься соответствующие органы государства, сформированные на профессиональной основе.) Но если мы признаем факт войны, то тем самым избавляемся от позы "потенциальной жертвы терроризма".

Однако ничего подобного не произошло. По-видимому, пришелся не по душе имеющийся в этом варианте маленький минус. Как известно, "жертвами террора всегда становятся ни в чем не повинные люди". Так что, отказываясь от позы жертвы, мы никогда уже не смогли бы носить это гордое название.

Слегка подкорректировав реальность с помощью бутылки Хеннесси, мы еще больше, чем раньше, утвердились в мнении о том, что имеем дело с невменяемыми людьми, сама природа которых требует преступлений. Так наивный первоклашка, долго и безуспешно пытающийся решить сложную задачку, порой заканчивает тем, что переправляет чернилами условие прямо в тексте казенного учебника, предпочитая иметь дело не с тем, что действительно задано, а с тем, с чем легче жить.

Если говорить о личных ощущениях, то "трагические события" происходили скорее не в самом ДК на Дубровке, а где-то рядом с ним. Страх пришел не в день захвата, а три дня спустя, когда еще пуще стали говорить о необходимости "ужесточить меры по борьбе с терроризмом". К сожалению, на языке власти это по прежнему означает "добавить угля герменевтической машине". Бараеву пришлось дойти до Москвы и принять экстраординарные меры, чтобы вынудить себя все-таки уничтожить. Остается только догадываться о том, сколько смертников последует за ним в города России, так и не имея возможности умереть за свое дело в живописных горах своей Малой родины. Равным образом, можно только предполагать, во сколько крат увеличилось число "ни в чем не повинных людей" в нашей стране после двадцать шестого октября.

Напоследок хотелось бы предложить вопрос тем, кто в совершенстве владеет техникой всех буддистских способов просмотра телевизора, чтения газет и пр. Как следует рассматривать факт известного искажения действительности: как чем-то мотивированную ложь или наивное заблуждение? Если все дело в наивности, то в Русском государстве можно предположить еще силу. А если имеет место намеренная ложь? Ведь, как известно, стремление отождествить противника со злом есть порождение Resentment...

Почитателям Ницше лучше других известно, предвестником какого страшного диагноза является этот симптом.