Статья будет опубликована в январском (2003) номере журнала "Вопросы философии"

Начало - здесь.

Среди норм и идеалов, которые чаще всего предлагаются в качестве альтернативы максимизации прибыли и потребления, есть нормы и идеалы, связанные с религиями. (Я знаю, кстати, как и Маркс в "Капитале", что максимизация прибыли и максимизация потребления могут вступать и часто вступают в конфликт друг с другом, но сейчас это меня не заботит.) Религиозные нормы и идеалы часто рассматриваются как наименее доступные из всех культурных явлений для подлинного диалога, и они приходят на ум всякому, особенно со времени успешных самоубийственных атак на здания в Нью-Йорке и Вашингтоне, предпринятых во имя воинствующего исламского фундаментализма. Поэтому я считаю очень важным для нас, философов, рассматривать религии как возможные тупики - окончательные, неустранимые препятствия, которые останутся даже после того, как будут убраны все прочие препятствия на пути к межкультурному диалогу.

Одна из исходных проблем организации такого обсуждения состоит в том, что есть философы, которых сегодня можно найти в любой достаточно крупной группе философов, принимающие - одни глубоко и безоговорочно, другие не так глубоко и с большим скептицизмом - определенную совокупность религиозных верований. И самые глубокие из этих верований могут в зависимости от религии, о которой идет речь, рассматриваться не только как объективно и бесспорно истинные, но и как радикально непостижимые для неверующих. (Некоторые верования, собственно говоря, можно считать непостижимыми даже для тех, кто их принимает, как например обстоит дело с Троицей.) Эта точка зрения может приводить к скрытности или даже к отказу от участия в диалоге со стороны некоторых из верующих. А их предполагаемые собеседники могут в этом случае быть склонны к ощущению фрустрации и даже гнева.

Но у любого человеческого существа, начиная с самого раннего возраста, есть такие области мысли и/или опыта, которые он или она хотят держать при себе. "Инаковость" в конечном счете неистребима, и полная прозрачность в человеческих отношениях есть цель, во всяком случае недостижимая, если также и не нежелательная. На основании достаточно широкого опыта я склонен думать, хотя и никогда не мог бы этого окончательно доказать, что существуют по крайней мере бесконечно малые различия в том, как именно двое верующих в одну и ту же религию понимают эту религию и что она для них означает. Обилие сект, зачастую враждующих между собой, в рамках любой великой религии есть просто реализация в крупном масштабе этого основополагающего факта. Практический вывод, который я делаю в духе Джона Стюарта Милля из этих наблюдений, - терпимость, в том числе терпимость к отказу от участия в диалоге. Соответственно, я утверждаю, что единственным нетерпимым образом действий по отношению к религии, как и по отношению к многим другим типам убеждений или образов жизни, является любая насильственная, принудительная попытка разделяющих определенные убеждения и/или образ жизни заставить других принять свои убеждения (образ жизни) или же претерпеть какого-то рода наказание, пытку или смерть.

Верно, что такие попытки предпринимались достаточно часто на протяжении всей истории и все еще предпринимаются; но далеко не все, и вероятно, даже не большинство отношений между верующими и неверующими или верующими различных религий принадлежат к этому типу. Даже в прежние времена "люди Книги" много веков сосуществовали с определенными сообществами, а в наше время насилие, практикуемые исламскими террористическими группировками, насколько я могу судить по высказываниям в печати и интервью, чаще являются выражением крайнего гнева и фрустрации по поводу унижений, испытываемых их единоверцами от рук неисламистов (американское военное присутствие в Саудовской Аравии, репрессивная политика израильских властей по отношению к жителям оккупированных территорий Палестины и т.д.), чем просто желанием стереть с лица земли тех, кто не разделяет их верований. И хотя я, с одной стороны, считаю, что было бы серьезной ошибкой доводить терпимость до того, чтобы воздерживаться от даже очень суровой критики таких действий, как обращение правительства талибов с женщинами или практика человеческих жертвоприношений у индейцев майя, которые явно плохи, даже если и основаны на религиозных убеждениях, столь же ошибочно предполагать, на манер хантингтоновцев, что столкновение неизбежно, так что диалог невозможен.

Для завершения этого краткого экскурса в область диалога и религиозных верований, я думаю, будет полезным рассмотреть как, возможно, проясняющий проблему альтернативный пример религию, в которой мало сект и которая в наши дни не вызывает особого накала страстей по сравнению с исламом, но которая кажется мне еще более чуждой моему собственному образу мыслей, чем ислам. Я имею в виду мормонство. Я не претендую на экспертное знание мормонского богословия, но я знаю, что эта религия основана на считающихся божественными откровениях, дополняющих Библию и содержащихся в "Книге Мормона", которая была предложена миру основателем этой религии Джозефом Смитом в сельской части штата Нью-Йорк в ХIХ в. Члены этой секты перебрались в маленький городок в Иллинойсе, где подверглись преследованиям, причем некоторые из них были убиты толпой, и в конце концов обосновались в относительно малонаселенной области, которая теперь называется штатом Юта, изгнав оттуда, а частично вырезав, коренных американцев. В своем эссе "О свободе" сам Дж.С.Милль на двух страницах высказал очень ценные соображения о преследованиях и разоблачениях мормонов в то время, когда их еще всячески поносили. Он считал их верования смехотворными, но, конечно, выступал против преследования их. Некоторые аспекты этой религии кажутся мне особенно интересными с точки зрения обсуждаемой сейчас проблемы, в том числе ее относительно недавнее возникновение, в результате чего ее эволюция документирована гораздо полнее, нежели эволюция традиционных великих религий; то обстоятельство, что многие из специфических ее черт, например, отождествление коренных американцев с рассеянными коленами Израиля, кажутся немормонам совершенно неправдоподобными; ее внезапный исторический поворот в конце XIX в. от многоженства к единобрачию, так удобно совпавший со стремлением мормонов добиться провозглашения Юты, в которой они всегда составляли большинство населения, штатом в составе США; ее приверженность прозелитизму, обращению в свою веру, хотя и только ненасильственными средствами; и, наконец, ее нынешняя высокая "респектабельность" в рамках американской культуры, не взирая на ее отрицательное отношение ко всякого рода возбуждающим напиткам, даже и к кока-коле! (Мне говорили, что многие обращенные в мормонство в других странах - в частности, в Чили - стали мормонами не столько из-за богословских аргументов, сколько потому, что они восхищались тем, что они считают американской культурой, рассматривая мормонство как хорошее выражение этой культуры.) Существует мормонский университет - университет Брайгема Янга, и большая часть малых университетов штата Юта находятся под влиянием мормонов; а это значит, что есть и мормонские философы.

Вы можете спросить с недоверием: как можно вести диалог с людьми, придерживающимися столь нестандартных верований, даже в рамках американской культуры? И тем не менее, он происходит постоянно. Я утверждаю, что это связано с моим предшествующим тезисом о том, как важно уважать плоды человеческого воображения, сколь бы разнообразными, на первый взгляд странными и зачастую совершенно непредвидимыми они ни были. Люди часто проявляют такое уважение, совершенно неосознанное, в своей повседневной жизни. Мне, например, приходилось вести диалог с мормонами и иногда, расспрашивая об их учении, я находил это учение захватывающе интересным (а связанную с ним архитектуру их храмов удивительной!), хотя и продолжал разделять в целом суждение Милля о том, что в целом эта религия совершенно неправдоподобна. Другими словами, ее тупиковый характер - так мне, во всяком случае, кажется - не исключает диалог.

Я взял религиозные убеждения и обычаи как тестовый пример - поскольку на нем это труднее всего продемонстрировать - эффективности открытой модели межкультурного диалога, поощряющей различные идеалы и нормы за рамками высших ценностей гегемонической культуры низкого уровня - получения прибыли и потребительства. Есть много других типов идеалов духовного характера, таких как общественные, этические и эстетические идеалы в самом широком смысле, культивирование которых является признаком гуманного общества, но я утверждаю, что всем им, как и религиозным идеалам, противоречит и ставит их под угрозу прославление чистого своекорыстия, которое служит оправданию теологии позднего капитализма, ибо идеология свободного предпринимательства есть не что иное, как упрощенного рода теология, которой большинство школ делового менеджмента служит в роли современных заменителей богословских факультетов. Конечно, здесь есть место компромиссам: видные мормоны в США, например, всегда были верными республиканцами, защитниками неограниченного свободного предпринимательства, но в то же самое время мормонская церковь располагает огромными финансовыми резервами, чтобы помогать нуждающимся мормонам; другими словами, свободное предпринимательство для всех прочих, но не для нас. И все-таки мне кажется ясным, что в пределе капиталистические принципы и духовные ценности попросту несовместимы.

Это упоминание о господствующей сегодня теологии возвращает меня к ситуации с глобализацией в свете моих вступительных замечаний о природе нынешнего владения земным шаром и его связи с гегемонической культурой. Когда я думаю или говорю о владении земным шаром, я всегда слышу в своем сознании слова, о которых Руссо в его "Рассуждении о происхождении неравенства" говорит, что он хотел бы, чтобы кто-нибудь произнес их, когда воображаемому изобретателю частной собственности "пришло на ум сказать "это мое", и люди оказались достаточно просты, чтобы ему поверить". Надо было предостеречь их, говорит Руссо: "Остерегайтесь слушать этого обманщика: вы пропадете, если забудете, что плоды принадлежат всем, а земля - никому!" И я слышу, как Маркс в "Капитале" высказывает мнение, что в будущем собственность на земельные участки будет казаться столь же абсурдной, как в его время кажется абсурдным владение людьми как рабами. Но на самом деле абсурд, нелепица сегодня преобладают: так же, как многие американские граждане фактически владели рабами всего за несколько лет до того, как Маркс написал эти слова, так и нынешнее правительство Соединенных Штатов фактически в некотором смысле - если собственность определить как последнюю инстанцию контроля за использованием - претендует на владение земным шаром. Как же еще можно интерпретировать его наделение себя правом атаковать по своему произволу кого и когда оно сочтет нужным, его постоянные предупреждения, что его так называемой "войне с терроризмом" не предвидится конца, его отказ признать юрисдикцию международных судов, отказ от выполнения даже самого мягкого и относительно неэффективного договора о глобальном потеплении и так далее и тому подобное? И все эти утверждения исходят от правительства, фактически контролирующего международные финансовые институты, включая МВФ и Всемирный банк, военные расходы которого в этом году будут больше, чем у всех остальных стран мира, вместе взятых!

Верно, что президент de facto Буш говорит о защите свободы, терпимости и цивилизации от варваров, но он и его министр юстиции неоднократно объявляли о новых мерах по ограничению свобод и урезанию процессуальных гарантий во имя безопасности, занимая в это же время предельно нетерпимую позицию, повторяя слова, процитированные мною ранее: "Либо вы с нами, либо с террористами". Более того, это правительство постоянно прибегает к языку добра и зла, причем зачастую до неловкости по-детски - "хорошие парни" и "плохие парни", а самый знаменитый пример - "ось зла". Короче говоря, это не язык диалога - отнюдь! Это язык диктаторства, пусть даже диктаторства весьма подросткового сорта.

Эти замечания о детскости "Буш-речи" не следует, однако, понимать в том смысле, что я хотел бы устранить всякие упоминания о "зле" из будущего межкультурного диалога. Хоть я, безусловно, и не поддерживаю его причудливой космологии, я отношусь к манихейству гораздо серьезнее, чем два философа, которыми я в других отношениях восхищаюсь, - Сартр и Симона де Бовуар: они сосредоточивали свое внимание на том, что несправедливо в духе манихейства приписывать тотальное зло угнетенным группам, таким как евреи в антисемитских обществах, а потому отвергали манихейский образ мыслей как таковой. Но как насчет глубинного зла, характеризующего самих угнетателей? Например, на первой полосе недавнего выпуска газеты Le Mond Diplomatique было высказано предположение, что "ось зла" действительно существует, но что проходит она не через Ирак и Иран, а через Международный валютный фонд и Всемирный банк. Если и есть сегодня в мире сердце тьмы, оно расположено не в Азии и не в Африке, а в Вашингтоне.

Так как же насчет американской нации при нынешнем положении вещей, насчет американского гражданского общества как питомника сопротивления гегемонической культуре, за которую Соединенные Штаты несут самую большую ответственность? Это общество на деле очень сложное, и даже в апогее риторики средств массовой информации, проповедовавших безоговорочную поддержку Буша и его помощников, еще до того, как начали задаваться очевидные вопросы о том, как могло случиться то, что случилось, и как сентябрьскими событиями манипулируют к выгоде администрации, я всегда утверждал, что по всей стране было гораздо больше скептицизма и оппозиции, чем предполагало большинство самих скептиков и оппонентов. Еще есть много страха и, по крайней мере, того, что воспринимается как запугивание; в частности, попытки манипулировать публикой со стороны телевизионных служб новостей, контролируемых меньшим числом представителей крупных интересов, чем когда-либо раньше, были более яростными, чем все, какие мне когда-либо приходилось наблюдать. И тем не менее, несогласие постепенно распространяется. Так что я не сторонник полного разочарования в будущем американской культуры (в отличие от нынешнего американского правительства). Но я хотел бы призвать неамериканцев соблюдать критическую дистанцию от всякого рода утверждений о том, что думает или не думает "американский народ" или "американские интеллектуалы", и особенно - призвать их постоянно противопоставлять идеалы свободы, демократии, прав человека и гуманного социального обеспечения текущей американской практике, столь далекой от этих идеалов. Ключевое слово, которое следует из всего этого запомнить, - это, конечно, "лицемерие". Лишь бросив такой глобальный вызов гегемонической культуре, мы сможем избежать тех кошмарных видений, которые я обрисовал выше, и сохранить надежду на то, что мы сумеем вообще сохранить межкультурный диалог в наступившем третьем тысячелетии Общей Эры.

Перевел с англ. Д.Лахути