Русский Журнал / Политика /
www.russ.ru/politics/20021231_gp.html

Вырванное из контекста
Глеб Павловский

Дата публикации:  31 Декабря 2002

Мне и так нередко пеняют: слишком вы сложно говорите. Тем более нетерпимо для докладных. Так вот и накапливаются в файлах эти неудобоваримые мослы.


Россия - единственная мировая держава на Земле, которая в течение ХХ века дважды полностью пересматривала собственные государственные и даже цивилизационные основы. - Это не прошло незамеченным, и теперь каждая власть в России обязана будет контролировать этот внутренний оборонительный рубеж. - Но это же значит, что миру придется в дальнейшем рассматривать ее как постоянный фактор. Да и что такое мир? Разбираемая и многократно перестраиваемая изнутри, Россия гораздо прочнее мира!

Проблема самодержавно-суверенной России. - Вопрос нового суверена для России ключевой. При революции происходит перенос суверенитета: от короля к нации. Отсюда в частности такое преувеличенное значение нации во Французской революции. В России именно при переносе суверенитета произошла катастрофа - рояль уронили! Временное правительство - юридически не исполнительная, а нераздельно самодержавная власть, что позабыто - не удержало переносимый суверенитет, не вошло в образ суверена и - выгорело, как проводка, не выдержавшая напряжения. (У демократов, кстати, всегда проблемы именно с проводкой.) Суверенитет России слишком сложен и для царя, и для нации, и для мира.

Главная проблема путинского режима - поиск точки самоопределения. Поиск и ненахождение этой точки. Невозможность обозначить стартовую позицию ведет к непрерывной, кипучей и пустой работе по перебору чужих стартовых точек: экономический уровень, рост, рейтинг... Место на схеме - "Вы находитесь здесь!" - просто отсутствует.

Отсюда сомнения стратегического характера: прорыв - но куда? и какой ценой? и так ли уж он нужен? - А как решим вопрос о цене, если неизвестна стартовая точка? Откуда и куда стартовать? Отсюда и подражательные заимствования ("олигархия", "конец революции" - не более чем эрзацы). Отсюда и осторожные судорожные реакции защиты: американцы в Грузии - ужас, конец или ничего особенного?

Сегодняшний спор с Грузией просто попытка эксгумации на чужом кладбище. - Мы тяжбимся с мертвецами оттого, что вовремя не провели вскрытия - и опухшие политтрупы выносит наверх, к электоральным воскурениям, где они шевелятся от впившихся раков. Политик Шеварднадзе достоин скульптора Церетели. Пускай! И да не дрогнет резец мастера (коренной).

"Пауза для аплодисментов". - Манера сделав один ход, пускай верный, оставлять паузу для аплодисментов - в современном воюющем мире провальный стиль. Наш ход создает для нас только право и обязательство сделать следующий в том же направлении. Вот - наш путь, не путь Америки. С каждым следующим шагом путь будет все более наш.

Мы уже внутри апокалиптического времени - времени сплошь Конструируемого Мира. Уже началось. Явно - с 11 сентября. Теперь не только хитрец б.Ладен, но и школьник Бишоп, пенсионер из Милана, студент из Хельсинки способны торпедировать мир. Они не террористы - они первые догадавшиеся; как Буратино, проткнувший носом холст. - Мир глобален, что значит: он торпедируем отовсюду. Две стороны одного понятия.

Мы учимся действовать и предпринимать что-либо в мире, который будет меняться катастрофически внутри каждого цикла достижения однократного успеха. - То есть, впредь никто не сможет воспользоваться плодами собственной удачи, хотя бы в течение времени одной своей жизни, - если изначально не заложит собственную безопасность в схему переменяемого мира!

Наука о прочности и разрушении современных систем, или цивилизационный сопромат. - Начинается с демонстрации уничтожимости стабильного, его преходящих форм, казалось бы выпрямленных отрезков непреодоленного циклизма (временные выпрямители Клинтона сродни преддефолтным валютным интервенциям Центробанка). - Модерн есть временная тенденция, и не новая. Война, связанные с ней табу: ужас перед разрушением при попытке загнать смерть в берега. - Чем АКМ моральней захваченного Аттой Боинга? Ничем. И там и там потенция убийства любого, умерщвления, истово нежелаемого умерщвляемым, - равны. Два рожка, перехваченные резинкой, - 90 пуль. Нож для резки картона опередил в роли пусковой кнопки уничтожения - пусковая смерть необходима, чтобы раскачать маховик целиком.

Оптимистическая культура Америки после 1109 впервые искушена в трагизме. Америка - страна в прошлом весьма отличная и от стран Европы, и от России. Этим она экзотична. До 11 сентября. Сегодня переживает бурное "взросление". Еще неясно, каким оно станет, однако это скорей хорошо, странно сближая с ней нас.

"Страны блока CNN". Вот бы куда не вступить.

Обесценивание реальности как важнейший элемент информационного подавления. Он действует, как нейтронная бомба - все вещи на месте, ресурсы те же - однако они морально схлопываются для субъекта, перестают существовать, лишаются его доверия. Сам он при этом лишается средств самообороны. (Перевод Бушем всего в состояние войны, по-видимому, было самым правильным действием: возникла новая сцена, на которой Америка, а не кто-то еще, могла бы расставлять вещи, знаки, оценки и роли. - Останься Буш в клинтоновском ландшафте - и Осама б выиграл всухую.)

"Все конструируемо" - и навсегда. - Суверенитет, упразднение суверенитета, массовый протест в защиту независимости, становящийся далее поводом для ее упразднения - все это конструируемо, но не попросту "спланировано". Надо понять, что конструктивность это технологическое и теоретическое условие успеха любой политики, в том числе - спонтанной, моральной, принципиальной - любой! - Мало вам Сербии? После войны в Ираке эта максима утвердится окончательно.

Политтехнологи - как софисты греческого времени: отвратительное по нравам сообщество, в то же время остающееся незаменимым. Это среда "конструкторов без СНИП(норм и правил конструирования)", без ответственности за провал, и в особенности за победу. - Однако Солона больше неоткуда ждать.

Бдительность к эпидемиям слов и формул, контроль "вкрадывающихся" интерпретаций.. Когда вы замечаете, что вдруг возникло новое слово, и все его повторяют как само собой разумеемое, или новая формула, и все говорят "ну как - это же общеизвестно!" - вы имеете дело с чем-то наиболее сомнительным, скорей всего артефактом. Правило нового мира: бдительность. Не использовать таких формул в аргументации и обращать внимание на тех, кто их использует, - одно из первых правил безопасности. Примеры: "план принца Абдаллы", "глобализация", "семья" и т.п.

Сегодня Израиль борется за то, чтобы загнать новую войну в старые параметры, внутри которых баланс в его пользу. - Что значит разрушить террористическую инфраструктуру? Лишить противника возможности оказывать давление невооруженными средствами. Лишить его средств доставки живых снарядов (шахид как биомедиа-бомба). Уничтожить центры воспроизводства человеко-снарядов.

Невозможно ли это в принципе? - Почему нет? Обладание новым вооружением само по себе не обещает победы. Случись советско-американский военный конфликт по поводу Западного Берлина, полтора десятка атомных бомб США не помешали б советским войскам выйти к Ла-Маншу. Шарон имеет шансы ликвидировать хотя бы часть инфраструктуры - полностью это невозможно потому, что в Палестине нет своего Северного альянса - группы смертельных врагов Арафата, готовых сформировать новую палестинскую администрацию.

"Зачем нам быть мировой державой?" Да потому что нас нет ни в каком свойстве, кроме мирового места, мировой траектории: и другой у России нет. - Россия есть место на глобусе. Здесь масса сложностей. Но попробуйте представить ее просто как "пространство удобных мест", как "ландшафт". - Русских уютов не будет, если не станет единства Земли Русской. Проверялось грубо и неоднократно.

Страна получила сильного сборщика России. - Который понимает, как она сложно устроена - и как "ужасна" безгосударственность. Путинское словцо "население" - за ним определенный и именно родовой образ России.

Почему либералы не любят вспоминать о населении? - Потому что отводят глаза от СССР. Потому что вся мелкая собственность в стране - это собственность, предоставленная населению соввластью и до сих пор не гарантированная: квартира, дачный участок, профессия, образование твое и детей... Ничего из этого людям не дала новая власть. В 91-м она не решилась ни на консервативную идею - раздавить революцию, ни на либеральную - освободить раба с его скарбом, отдав целиком в руки его собственность и право ее защищать.

Потому ничего у нее не выходило с мелким собственником - основой всякой демократии и ее первоисточником. Для демократии важна человеческая мелочь... Уверенность граждан в том, что после 91-го их обобрали, основана не на ваучерах. Граждан обобрали собственностью и свободой, лишили суверенитета, который предоставляет личности Бог. Суверенный гражданин сам благо приобретет, что ему нужно.

Континуум насилия в 91-м был сохранен и преумножен. - В отличие даже от 1917 социум власти не был разрушен в 91-м - городовых не хватали на улицах, армию не создавали с нуля. Поэтому резервуары жестокости ХХ века не были опорожнены и вскоре начали обогащаться новыми средствами, обновленными кольями да крючьями. Этот потенциал боли и страха сохранен и гневом Божиим дополнен новинками. Однажды он прольется на нас.

Беловежская мерзость была верным залогом грядущих насилий: когда несколько человек передавали друг другу суверенитет над десятками миллионов, кого из нас спросили - ты правда холоп Шушкевича? Есть бумага, что ты приписан к вотчине Ельцина или Назарбаева? И туркменский дехканин не приготовился быть сожженным заживо ради "исламской демократии", и сосед его, спасаясь, обожествит наспех секретаря рескома распущенной русскими партии. И видит Бог, любой из нас в его положении - заглянув в кривые глазки демократов пустыни - не помешал бы восхождению миротворца Туркменбаши. Все хорошо, что не демократ с канистрой и проводками.

Русское насилие над памятниками - аспект насилия над людьми. Презреннейшая разновидность насилия, замечу. Ведь памятники не отбиваются, как семьи, которых штурмует погром: не плеснут кипятком из чайника, не пырнут зверя ножницами. Я ненавижу снятие, разрушение, таскание-валяние памятников туда-сюда. Разрушителей монументов, сшибателей голов и выдергивателей мраморных рук, осквернителей кладбищ - ненавижу идиота и мразь, которые этим заняты - во веки веков... в любой стране... У готов в Риме было не более прав, чем у сограждан августа 1991 на Лубянской площади. Именно тогда, глядя на эту площадную икру голов, стоя рядом с незакрытым еще букинистическим у Ивана Федорова, я впервые смирился с ненавистным до тех пор словом "совок".

Совок, дак, гот...

Очень помню: вдруг августовская демтолпа озаботилась, как бы этим Дзержинским ее не подавило - в том вся московская тогдашняя комфортабельная революция. Хотели въехать в демократию бизнес-классом метро, по сталинской тайной ветке и на пятаки из золота партии. Так удивились, когда их литерный корабль пустыни загнали в тупик, в вагон вошел Бендер с ребятами, и пошла веселая грабиловка да резня.

*

Я приветствовал инициативу Юрия Михайловича Лужкова, московского мэра, никогда не опасавшегося быть нелепым, как нелепа человечья жизнь, а мэр - живой, очень живой человечек. Храбрый портняжка, он и опасен-то был в политике, как несусветно живой среди полумертвецов и плейбоев.

Восстановленный на месте свергнутого Дзержинский - это не реставрация, это политическая реакция, и признаемся, мы в России хотим именно реакции. Умеренной, разумной, систематической реакции - в культуре, в политике, в гражданском быту. Мы не хотим революции с ее выскочками и ворами - следовательно, мы хотим реакции. Мы хотим интеллектуальной реакции, мы хотим культурной реакции, мы хотим моральной реакции наконец. Реакции ради морального восстановления, освобождения делового пролетариата городов, ради гражданской безопасности.

Надо добиваться - и добиться восстановления памятников на местах, восстановления и благоустройства кладбищ. Именно потому, что жить мы будем не с памятниками и не на кладбищах, там у нас все должно быть в порядке.

*

Дзержинский и Ленин - умнее, верней, жесточе, чем все киноартисты, которые их сыграли. Они овладели превратностью, они ее превратили в систему. Они создали мир, где дети играли в скверах у памятников, и мы еще помним этот мир: он был, он был. Ликвидация не создаст права; и Дзержинский это хорошо понимал. Поэтому выпалывая конкурентов, он той же кровавой рукой насаждал НЭП в самых крайних формах, растыкивая меньшевиков и кадетов экспертами по большевицким командным штабам, как рассаду.

Дзержинский один из тех, кому Москва обязана возвращением статуса столицы и переездом в нее правительства России в 1918 году - подальше от параноидальной "Питерской коммуны", с ее Кронштадтами. За одно это он заслужил памятник в восстановленной Москве. В современной Франции едва ли выберут Фуше в мэры, но современная Франция дочь в том числе и Фуше. Коли есть Россия, то Дзержинский это тоже она. А вот Немцову еще предстоит это ей о себе доказать.

Отличие русского бюрократического западничества от западного либерализма. - Чем хорош западный либерал? В спокойное время выставит государство за дверь - спи на половичке, - при напастях революций - кремень, оборонец: не запугаете! Наш либерал - всегда министр и все делает наоборот: при стабильности раскармливает власть, повышая госрасходы (все равно ведь некуда деньги девать!), но при первом же взбрыке осатанелой улицы завопит "Свобода!".

*

У великой российской реакции - долгая повестка дня, и претензией к Лужкову может быть только вопрос: что нам более срочно? Не смешны ли мы, перетаскивая восьмую строчку на место первой? Дети слышали имя Дзержинский, но уже не знают, в каком веке он жил и в которой стране. Политический класс России невежда, ссохшийся обмылок того, кто отринул реальность и проиграл все что мог. Реакция вводит нас в мир имен собственных и прав собственности. Никто не смеет посягать на наше, поскольку никто не смеет говорить за нас и оценивать вещи от нашего имени. Коли есть свобода, она в том, чтобы нас не учили и нами не правили худшие, чем мы сами.

Выборы 2003 да пройдут в свободной стране победившей реакции, определив отставникам и ветеранам предательского мятежа сострадательные пенсионные паи.

Россия сегодня это страна, не понимающая, что самое великое ее создание в прошлом веке был СССР. - И это мешает ей понимать современный мир, который во многом есть создание Советского Союза, мешает ей строить систему образования и воспитания, строить свои Вооруженные силы. - Она как бы всем пытается навязать свою новую биографию со дня, когда сын, рассорившись с отцом, ушел от него из дому, - но в культурном смысле и интеллектуально для мира существует пока что только отец. Другой России для мира во всяком случае пока что нет.

Однако соучастие в упразднении СССР, как выяснилось, не представляет общей моральной основы после того, как моральное сознание России фактически отреклось и осудило этот акт. Эта моральная оценка сегодня обособляет российскую общественность от европейской, которая приветствовала этот, отвратительный для нас акт, и активно развивается в новоприобретенном пространстве. - Так закладывается будущая вилка двух новых суверенитетов, российского и европейского. Они для нас лица европейской национальности, мы для них - лица советской.

Тем не менее, революция 1991 упразднила прежнее государство. Поскольку это действие признано легитимным, учредительным и в этом качестве включено в Конституцию нового государства, для мира неважно, кто из бывших советских политиков в этом виновен. Никто в мире не несет никакой ответственности за происходящее с нами. Ничего постсоветского не существует, и ничто постсоветское более не актуально. Поскольку такой международно признанной реальности как "советское" больше не существует, и провозглашение себя "постсоветским" не создает ни прав, ни прерогатив.

Неумение существовать и развиваться в новообразованном бессоветском пространстве, используя его возможности, устраняет Россию из реальной мировой конкуренции, поскольку вакуум все еще не заполнен.

В России недооценивают комфортабельность соседства со сварливой, но консервативной и умиротворенной Европой. - Значение того, что на запад от нас простираются земли либерального мира, сытые своим прошлым безумием богатые страны, не стремящиеся воевать. Мир Европы - особый, поддерживаемый колоссальным усилием, незаметность которого не мешает ему быть тяжким подвигом (объясняется лишь древней политической культурой). Кажется, кое-кому в России еще раз хотелось бы повоевать на Западе. - Невозможно добиться, чтобы молодая самоопределяющаяся страна добилась даже приблизительного сходства в чувствах и оценках со старыми либеральными землями. Но возможен реалистический консенсус - стать не слишком симпатичными, однако взаимно удобными соседями, вкладывая каждый свой смысл в это удобство.

"Маленькое - удобно и мяконько!" - Прием Словакии в ЕС не означает процветания ее экономики, а лишь фактическое признание того критерия: Словакия маленькая. Маленькая страна для Европы предпочтительнее большой, независимо от состояния экономики. Маленькая страна есть страна покладистая, не имея ресурсов отстоять свой суверенитет. Для непонятливых есть европейский мальчик для порки: Сербия. - Малые не судят больших, а большая строгая Карла выпорет, если кто не вовремя ел варенье дель Понте.

Для чего нам быть европейцами? Например, чтобы спорить с Европой не через форточку! - Сегодня Россия вяло перебранивается с Европой через несколько окошек, смахивающих на "кормушки" СИЗО: в ПАСЕ, Совете Европы, на каких-то незначимых конференциях... Европа еще не поняла, что с русской точкой зрения придется считаться так же, как Россия считалась с европейской. Например, с российской точкой зрения на Израиль. Посмотрите, как свински с нами разговаривают: "мировое сообщество полагает в отношении России..." - говорит некий мэн, и клянусь, Платонова он не читал. Вот чтобы не было этого хамства, чтобы можно было хотя бы начать обсуждать рубежи и различия истинные, надо стать второй Европой. Чтобы неустранимо неевропейское (точней, несреднеевропейское!) в России стало не "очередным подтверждением" западных фобий, транслируемых через Европу на Штаты, а таким же предметом уважения, как отъявленно неевропейское - в Южной Германии, в Италии...

Путин - персонаж Лиддел-Гарта, он весь из "Стратегии непрямых действий". - Главная задача путинской России: не допустить, чтобы правила были установлены без нас. - В мире нет правил. Попытки рассматривать промежуточную слабость новых игроков, высвободившихся после распада ялтинского мира - б.Ладен, палестинцы, ближневосточный ислам, Россия, - как признак нового мирового порядка (клинтоновский подход) - провалились. США это признали 11 сентября. До новых правил, во-первых, надо дожить, во-вторых - не допустить чтобы их установили без нас.

Арафат - это Масхадов, сохранивший свой пост, получив Нобелевскую премию после взятия Грозного. - И точно так же его бы ненавидели русские, и точно так любое правительство России было бы зажато между всенародной ненавистью к чеченцам, как у евреев к палестинцам, и мировым сообществом.

Отсюда жесткость Путина в вопросе Калининграда - здесь пытаются нас вогнать в правила 90-х - и в вопросе ВТО, где надо успеть на поезд. Готова ли Россия внести концептуальный вклад в создание новых мировых правил? Так или иначе, ей придется это делать. Мирового сообщества нет, но оно будет создано, и создано сразу как власть над миром.

Дилемма русского пиара: понравиться, продав себя - или открыться и осмелиться разъяснить Пучину России? - Здесь и проблема мнимостей, кажимостей - в том числе нужных кажимостей, какими прикрыт ужас познанного. Пора решиться наконец быть собой, и это значит удвоить усилия по пониманию себя и разъяснению себя другим. Потемкинскими размалевками стран блока CNN прикрывается скудость, она страшней, чем представляется умным идиотам из "Монд", но она же залог будущности, если поглядеть на нее без предвзятого страха.

Разъясняющий верит в себя, а кто не верит, он лжец, а не пиармен. То, во что он верит, странно и опасно для чужого, иначе - к чему бы пиар? Американцы странны, у них странная цивилизация, в чем-то более экзотическая, чем Китай. Вера американцев в американское - абсолютно неевропейска по сути. Она сравнима зато с верой русских в русское и в Россию. Мы если и доверяем им - то не их американо-потемкинским фасадам, а догадке о бездне собственной странности.

Накануне воссоздания "науки быть Россией". - О том, как начнут конструировать Россию. О том, как предусмотрят все - опыты саморазрушения государств, опыты помрачения демократий, и чужие опыты - их чуждость и их близость. Мы должны научиться быть другими, чем американцы, беззлобно смеяться над ними - рядом с ними. И глядеть их глазами на себя, не переставая видеть себя сами только в глазах Его. - Мы должны вмонтировать в культуру новой России небывалую устойчивость к ее дефектам; быть готовыми к ним; политически ожидать их, не будучи ими подавленными. - Для этого необходимо и американо-, и россиезнание. (Гефтер, писавший мир с большой буквы - "русский Мир... русское человечество", был первый россиолог.)

На смену изоляции граждан от верхушечной (олигархической) политики пришла нестыковка социально активизирующегося избирателя и верхушечной инфраструктуры, не представленной (подобно банковской инфраструктуре) на местном и муниципальном уровне. - Где местные отделения партий, где признаки их деятельности у граждан? Где местные политики, где дебаты на актуальные темы? Политическая инфраструктура демократии на местном уровне (в том числе инфраструктура КПРФ как одной из партий) отсутствует и расстыкована с социальной жизнью населения. Это важная особенность режима.

Новая Россия - "страна Путина", равно как Турция есть нация Кемаля Ататюрка, и только. - Здесь и турецкие риски: Турция страна без османской памяти, не хуже нас вытесняющая близкое прошлое. И нам, как Турции, культура только предстоит, и "русская мировая культура" - наиболее предстоящее из всего. И отсюда вывод: у Путина сегодня нет политических средств уйти из политики. Он, может быть, создаст эти средства, но сегодня их нет, и это факт, который должен быть положен в центр размышлений политсообщества так же, как 10 лет тому назад - неразъемность Ельцина с режимом Третьей республики.

Неспособность и прямое нежелание обсуждать реальные проблемы в России такое же непременное культурное ограничение реформ, как засранные уличные сортиры: пока катастрофа не вышвыривает страну в пространство реального (реально грозящего смертью), высмеивается даже идея что-либо обсуждать всерьез. - Боюсь, этот пофигизм неустраним, его надо воспринимать как государственное ограничение, и с ним работать любой будущей русской власти.

Время Путина - краткий миг оправданной власти. - Ресурс поддержки Путина есть неподдельный выход правды на поверхность государства. Надо понимать, что он не повторится и он скоро пройдет. - Пройдет не рейтинг. Пройдет, и по-особенному пройдет, первое очарование новой властью. И необходимо сколько можно сделать внутри этого удивительного облака - оправданной власти! Можно ли сказать, что внутри "путинского облака" мы, русские как российские, временно представляем из себя общину? - Это похоже на вариант Ленина, и тогда кстати был тот же вопрос: быть может, это начало династии? Мы уже не "россияне", мы - "путинские люди". Это единственное, что пока можно сказать о нашем государстве.

Всегда к финишу приходит меньшинство. И всегда разное. Надо сменить меньшинство, если не хотим отстать перед финишем. А для этого - резко расширить круг, объявив всем новые правила, доведя их до каждого и не позволяя нарушить. Мало требовать возвращения памятников на места. Надо требовать национального вразумления.

Нельзя оставлять тех, кто вам дорог, во власти тех, кому вы не доверяете. Если общество не вмешается в происходящее, оно оставит Путина наедине с людьми, которым оно не доверяет либо доверяет не в такой же степени.

Режим Путина - а) недискуссионен, б) не жесток. Как сам Путин, он - "мягко-непреклонный". Это режим твердый в намерениях, но мягко проводящий то, что твердо намерен. - Встречая сопротивление, он готов к дискуссии о пределах реального и способен корректировать планы. Но не ранее и не загодя! Он открыт для согласительных процедур, но ни в коем случае - не превентивно, не в предварительном режиме. (Это связано с предысторией его утверждения: с тем, как он боролся с "навязчивыми идеями" информмагнатов.) Именно потому режим часто раб странных концепций, которые "аппаратно овладевают" его аппаратным мозгом.

Путин как коллективный эксперт России. - Он странным маневром снимает изоляцию экспертов, избавляя их от необходимости бесконечно вещать в никуда. Путин избавляет экспертов от мороки убеждать, за это эксперты ему втайне признательны. Мы твердили о западном векторе, а Путин осуществил. Мы боролись за реформы, а Путин их проводит. Он один заменяет отсутствующее, выпавшее звено - сцепку интеллектуала с политическим процессом. Что это опасно, я твержу без конца. Это опасно, как жить с одной почкой. Но при отсутствии второй что прикажете делать?

В начале XXI века мир ждет полоса войн, и надо быть к ним готовыми. Воюют не потому, что нравится, и не потому, что тебе неприятен враг, а потому, что иного способа установить правила там, где они не действуют, нет. Война - путь к новому праву, наиболее рентабельный даже с точки зрения экономии жизней. От мира в его сегодняшних очертаниях через 50-100 лет не останется практически ничего. Неизвестно, с кем тогда будет граничить Россия - с Индией, халифатом - откуда нам знать? Но мы, русские, твердо знаем, что и в этом случае у нас будут хлопать по плечу, ругать власти и хлестать водку.

"На самом деле все произошло не так". Точный тезис Иеремиаса: но все и должно было произойти "не так", и всегда все происходит "не так". Человек, верный реальности, обречен на "не так"; "все так" только у насильников и аутистов. Реально истинное "не таково", каким его ждешь; его можно лишь исповедать, встречая: не так, но воистину! И нет смысла вкладывать душу в доначальные схемы и планы.