Русский Журнал / Политика /
www.russ.ru/politics/20030124-sol.html

Честность - лучшая политика
Юрий Солозобов

Дата публикации:  24 Января 2003

Китайцы взяли Одессу. На Первомай два китайца тащат портрет Мао по Дерибасовской. Один говорит другому: "Абрам, когда этот бардак кончится? Я таки устал щуриться!"

Застойный анекдот

Если, по общему убеждению, власть чуть ли не постоянно лжет нам, следует ли считать ложь просто "стратегическим" инструментом управления? И где проходит граница устойчивости системы, или тот момент, когда, по выражению Розанова, демократия обращается в мошенничество? "Тут-то и положен для нее исторический предел".

Сейчас никто уже не верит в партийные программы: ни охмуряемые массы, ни сами "охмурительные" вожди. (Как не случайны постоянные оговорки - "если говорить честно" - наших левых/правых политиков от Глазьева до Немцова. Познер так парировал одного закрытого переговорщика: "А вы что, неправду всегда говорите?!" Контртеррорист безмолствовал.) Недаром французский социолог Франсуа Кан в работе "Опыт возможной философии лжи" (1989) заметил, что лживость фашизма или коммунизма еще не демонстрирует истинности антифашизма или антикоммунизма1.

Вся беда происходит о того, что программы партий никто не читает - ведь на уровне письменной речи разоблачение лжи зачастую затруднено. Вспомним поздний социализм, при котором была как раз характерна замена речевой коммуникации менее дешифруемым письменным текстом. Доклад - этот сугубо речевой инструмент - печатался в газетах или зачитывался на собраниях самодеятельными чтецами или профессиональными дикторами по радио и ТВ. Сопутствующие эмоции "подверстывались" к тексту, как сегодня "подписывают" аплодисменты в ток-шоу или "смех в зале" к дурной комедии. Это позволило продлить ресурс власти, в которую уже никто не верил. Но почему, собственно, нельзя обманывать народ бесконечно?

Во всех культурах на различных уровнях существует жесткое осуждение лживости и лжеца. Это на первый взгляд парадоксально при такой широкой распространенности лжи. (Исключение составляет случай морально оправданной лжи, какой, считал Бердяев, у русских является ложь во спасение.) Таковы символические особенности восприятия лжи в массовом сознании - как нарушения обета. "От Бога дождь, от дьявола - ложь. Лжа, что ржа: тлит" - читаем у Даля, "Кто лжет, тот и крадет". Это связано с тем, что ложь разрушает фундаментальную конвенцию доверия, без которой невозможна человеческая коммуникация. Гарантом такой конвенции не может выступать повседневность, и хотя в обществе множество конвенций (формально) гарантируется юридически, через государство, базовым гарантом является личность.

Лжец не только не является таким гарантом, более того, он олицетворяет угрозу разрушения мира. Однозначное отторжение лжеца - исторически выработанная форма самозащиты культуры. В обществе, "где государство, самая власть построены на лжи, - замечает Ортега-и-Гассет, - нет силы и гибкости, а без них не выполнишь нелегкой задачи - не утвердишь себя достойно в истории. Так странно ли, что стоит слегка поколебаться, усомниться, кто правит миром, чтобы повсюду - и в общественной жизни, и в частной - началось нравственное разложение".

Как политику обрести доверие среди ежедневной лжи? Эксперименты2 показали, что самым эффективным признаком искренности является уверенность, с которой человек делает свое сообщение. Весь процесс восприятия и оценки лжи проходит в три этапа. На первом оценивается конкретность сообщения и выдвигается гипотеза о его ложности или правдивости. На втором этапе человек проверяет эту гипотезу, наблюдая за мимикой и жестами, и лишь на третьем этапе принимается окончательное решение - верить или не верить.

Понятно, что распознавание лжи становится выше, когда мы не просто выслушиваем сообщения, но и наблюдаем видеоряд, глядим воочию, каким образом политик отвечает на вопросы. Здесь важны как характеристики поведения (тембр голоса, интонации), так и вербальная часть сообщения (конкретность ответов, наличие деталей, реалистичность). Отсюда такая ключевая роль политических теледебатов в западном "обществе спектакля" или прессконференций и прямых диалогов с народом для общества "моноспектакля". Блестящие экспромты - ответы на "спонтанные" вопросы глобального интервью не только создают доверие к докладчику и увеличивают персональную легитимность. При этом формируется повестка дня, то есть перечень вопросов, которые обсуждаются и которым дано право существовать в общественном сознании из всего множества проблем.

Как персональная легитимность разрушается в кислоте лжи, так и любая крупная катастрофа способна опрокинуть осторожную повестку дня "нового застоя". Если происшествие с числом более пяти погибших - это просто сюжет для новостей дня, то сто погибших разом, умноженные на три дня эфира телеканалов, уже тянут на госпереворот! Во время любого кризиса азартные СМИ гоняются с "вилкой" за гарантом, пытаясь поймать на лжи. Эта лихая возможность по ходу пьесы назначить гаранта врагом общества делает масс-медиа истинным сувереном на тот момент.

Между тем технологическая задача СМИ (равно как и публичных политиков) куда скромнее - весь этот стройный галдеж должен транслировать доверие. Самое эффективное воздействие достигается при пропагандистском подходе, когда каждый из одновременно транслируемых текстов усиливает действие остальных. "Один лжет, другой подлыгает, - поучает В.Даль. - Ко всякой лжи свое приложи". Очевидно, что одному замыслу может быть поставлено в соответствие некое множество текстов, из которых выбирается наиболее эффективный инструмент.

В связи с этим интересно следующее замечание. (Schelsky H. Der Mensch in der Wissenschaftlichen Zeitalter.) "Суверенитет государства проявляется теперь не в одном только факте, что оно монополизирует применение насилия (Макс Вебер) или устанавливает чрезвычайное положение (Карл Шмитт), но прежде всего в том, что государство определяет меру эффективности всех существующих в нем технических средств, что оно отбирает для себя те средства, чья эффективность наиболее велика и по отношению к которым оно может практически размещаться вне поля их применения, обязательного для других".

На настоящий момент такими коммуникационными монополиями являются избирательная система и масс-медиа. Опасность приватизации этих "естественных монополий" (медиа-магнатами - СМИ, а региональными олигархами со своим административным ресурсом - избирательной системы) как раз и означала возможность приватизации власти. Широкие народные массы по отношению к коммуникационными монополиям пребывают в счастливом состоянии безответственности или "не-ответа".

По мнению Бодрийяра3, "первым и самым прекрасным из всех масс-медиа является избирательная система: ее вершиной выступает референдум, в котором ответ уже заключен в вопросе". Вся современная архитектура масс-медиа основывается на том, что "процесс обмена" сделан невозможным. Согласно Бодрийяру, именно на этом основывается система социального контроля и власти. Все делается таким образом, чтобы на слова не было получено никакого ответа, или присутствует только форма симуляции ответа, что ничего не меняет в однонаправленности коммуникации.

По Бодрийяру, для понимания этого нужно обратиться к эквиваленту термина "ответ" в "примитивных" обществах: власть принадлежит тому, кто способен ее дать и кому она не может быть возвращена. "Отдать и сделать так, чтобы вам было невозможно вернуть отданное, означает: разорвать процесс обмена в свою пользу и установить монополию. Вернуть отданное, напротив, означает разрушить властные отношения и образовать (или вновь образовать) на основе антагонистической взаимосвязи цепь символического обмена". Поэтому-то единственно возможная революция, по мнению Бодрийяра, есть восстановление возможности ответа.

Но если основное послание (месидж) власти есть ложь, то революционное восстановление ответа народа власти - это ситуация, когда народ научается "посылать в ответ", то есть тотально лгать власти. Например, подавая ложный отчет о готовности котельной к зиме или снижая повсеместно дисциплину. "Бедность крадет, а нужда лжет". И когда исполнительная власть спускается в ад повседневности, она с изумлением обнаруживает, что трубы пьяные, а хлопцы - заряженные. А на самом дне сидит "пьяный кочегар" и читает Ницше: "Если характер бытия лжив, - что, вообще говоря, возможно, - чем была бы тогда... вся наша истина? Бессовестной фальсификацией фальшивого?"4

Знакомый комический сюжет "старого застоя" (когда одни делают вид, что платят, а другие - что работают) имел трагическое продолжение в виде распада страны. Тут впору говорить не о коммунальной, а о коммуникационной катастрофе. Лукаво щурясь, власть утекает в трубу.

Примечания:


Вернуться1
Головин Е. "Философия лжи".


Вернуться2
Симоненко С.И. Психологические основания оценки лжи - искренности в процессе коммуникации, МГУ им. М.В. Ломоносова


Вернуться3
Бодрийяр Ж., "Реквием по масс-медиа".


Вернуться4
Ницше Фридрих. "Воля к власти: опыт переоценки всех ценностей". М.: "REFL-book", 1994. С. 250.