Начало - здесь.

Кымганский мираж, или Приключения олигарха на исторической родине

На апрель 2001 г. южнокорейские власти выдали 41 официальное разрешение на инвестиции в КНДР. Большинство проектов ориентируются на использование дешевой северокорейской рабочей силы. Речь идет в основном о сборке простейшей электроники, швейном и текстильном производстве.

На настоящий момент крупнейшим инвестиционным проектом является туристская зона в горах Кымган. Ее история типична для всего межкорейского сотрудничества. У истоков кымганского проекта стоял основатель концерна Hyundai Чон Чжу Ен, уроженец Северной Кореи, который на всю жизнь сохранил интерес к своей "исторической родине". Как только был снят запрет на деловые контакты с Пхеньяном, Чон Чжу Ен зачастил на Север, где его встречали с максимальной помпой. Результатом активности Hyundai на Севере, в частности, и стал Кымганский проект, действующий с ноября 1998 г.

В рамках проекта большой участок живописных гор Кымган, находящихся на восточном побережье КНДР, превращен в особую зону, предназначенную исключительно для южнокорейских туристов. Туристы прибывают туда морем и остаются на 2-3 дня. Из "особой зоны" выселены все жители, ее территория обнесена колючей проволокой и строго охраняется. Южане гуляют по этой живописной резервации, любуются горными видами, и общаются с северокорейскими таможенниками, охранниками и гидами в штатском. Вольности не допускаются. Когда в 1999 г. неосторожная домохозяйка посоветовала гиду "приехать в Сеул", она была немедленно арестована за "подрывную пропаганду" (тетушку отпустили домой только через месяц). Таким образом, кымганский проект не создает для северокорейской стороны политических проблем, но зато приносит ощутимые валютные поступления. В соответствии с первоначальными условиями, Hyundai должен был платить северокорейской стороне фиксированную сумму в $12 млн. ежемесячно - при том, что всю инфраструктуру создает и поддерживает южнокорейская сторона.

Неизвестно, задумывал ли Чон Чжу Ен свой кымганский проект как филантропическую акцию или, что вероятнее, все же рассчитывал как-то получить прибыль. Если такие расчеты и существовали, они не оправдались. К началу 2001 г. Hyundai инвестировала в проект $305 млн., а выручка составила всего лишь $62,2 млн. В своих первоначальных расчетах организаторы Кымганского проекта исходили из того, что ежегодно Север будет посещать около 500 тыс. человек. В действительности же за период с ноября 1998 по апрель 2001 г. в горах Кымган побывало только 390 тысяч южан - примерно в три раза меньше, чем необходимо для окупаемости проекта. Интерес к северокорейской экзотике в последние годы снизился, и большинство южан предпочитают за те же самые деньги съездить, скажем, в Китай, где можно увидеть что-то помимо горных пейзажей и бдительных физиономий северокорейских особистов.

К концу 2000 г. конгломерат Hyundai распался, причем не последнюю роль в этом сыграли его обширные инвестиции в КНДР, а также тайные одноразовые выплаты Пхеньяну, проведенные по "настоятельной просьбе" правительства Ким Тэ Чжуна (значительная часть "платы за саммит" была выплачена именно за счет Hyundai). В феврале 2001 г. компания Hyundai Asan, которой при "разделе имущества" чэболь достался кымганский проект, приостановила валютные платежи Северу. Это решение вызвало взрыв праведного гнева в Пхеньяне, где уже привыкли к стабильному притоку валюты. Не меньшее беспокойство вызвал "кымганский кризис" и в Сеуле, где весь проект воспринимается как важный элемент "солнечной политики".

Оказавшийся на грани краха проект был спасен в результате прямого правительственного вмешательства - и оказался на содержании южнокорейских налогоплательщиков. Государственная туристская корпорация KNTO в июне 2001 г. образовала с Hyundai Asan консорциум, который взял на себя управление проектом. Всего лишь через неделю после этого правительство предоставило KNTO льготный заем на сумму $69 млн., который предназначен специально для поддержания кымганского проекта. Такие займы выдавались и позже - последний раз в 2002 г. Это дало возможность сначала перевести КНДР все "положенные" деньги, а также предоставить некоторым категориям туристов огромные - 60%! - скидки. Скидки эти полагаются студентам, школьникам, преподавателям вузов, выходцам с Севера - в общем, на них, по подсчетам оппозиции, может претендовать каждый третий кореец. Кроме того, правительство взяло на себя выплату специальной "платы за въезд", которую власти КНДР взимают с каждого туриста ($100 с человека). Как и следовало ожидать, в результате этой щедрости количество туристов резко возросло. В 2001 г. количество туристов впервые превысило полумиллионную отметку (580 тыс. человек). Однако рост этот был бы невозможен, если бы проект не находился на бюджетном содержании.

Конечно, не всегда инвестиции на Севере носят столь откровенно односторонний и невыгодный для Юга характер. Некоторые из них обещают вполне реальные финансовые выгоды. Можно упомянуть, например, проект соединения железных дорог Севера и Юга, что даст Южной Корее доступ к Транссибу и железнодорожной сети Китая. Ожидается, что доставка 20-футового контейнера из Сеула в Гамбург сухопутным путем обойдется в $900 (против $2300 при перевозке автомобилем до Пусана и далее морем). Правда, за право "использования" своей территории Северная Корея, по-видимому, потребует немалую плату, что во многом удорожит проект. В принципе могут оказаться выгодными и многочисленные проекты, рассчитанные на использование дешевой северокорейской рабочей силы. С расчетом на подобные проекты, в частности, ведутся переговоры о создании специальной промышленной зоны в Кэсоне (всего лишь в 30 км от границы и в 60 км от Сеула).

Тем не менее, факт остается фактом: пока ни один из крупных и средних инвестиционных проектов не принес заметной прибыли. Причины? Пожелавший остаться анонимным южнокорейский топ-менеджер объяснил их таким образом: "Для нормальной работы наши инженеры и менеджеры должны иметь возможность хотя бы говорить с северокорейскими рабочими. Нам это не разрешается. Как можно эффективно управлять предприятием в таких условиях?!" Действительно, для Пхеньяна главным политическим риском является то, что, работая вместе с южанами, северяне узнают, насколько велико отставание их страны от "марионеточного неоколониального режима" на Юге. Это общение решительно пресекается - даже если ограничения идут во вред делу. Недаром Великий Вождь учил, что "политика важнее экономики".

Политика vs. экономика

Из всего вышеописанного ясен парадоксальный характер межкорейского "экономического сотрудничества", в котором сильнейшая сторона постоянно идет на уступки. Фактически речь идет об односторонней поддержке Севера Югом - несмотря на то, что обе Кореи формально по-прежнему находятся в состоянии войны. Даже аналогии с былой ролью СССР и Китая вполне очевидны для южнокорейских специалистов. Чон Се-хюн, министр по делам объединения (то есть по связям с Севером), напрямую сравнил нынешнюю роль Сеула с той ролью, которую в 1960-е годы играли Москва и Пекин.

Чем объяснить подобное поведение Южной Кореи? В своих взаимоотношениях с Севером Сеул преследует не экономические, а политические цели. После короткого периода эйфории в начале 1990-х, в Южной Корее осознали, что крах северокорейского режима и последующее объединение страны по германскому образцу сулит Югу немалые неприятности. Ясно, что на восстановление северокорейской экономики придется затратить огромные деньги. Конкретные оценки разнятся, но порядок величин особых сомнений не вызывает: речь идет об 1-3 триллионах (!) долларов. Таких денег у Кореи нет, и южнокорейские власти, учитывая германский опыт, сейчас стремятся к тому, чтобы избежать коллапса северокорейского режима и последующего внезапного объединения. Стратегическая задача Сеула - сделать процесс слияния двух корейских экономик как можно более длительным. В этих целях Сеул не только воздерживается от любого давления на Пхеньян (о нарушениях пресловутых "прав человека" на Севере сейчас вспоминают только крайне правые), но и готов идти на серьезные экономические уступки в отношениях со своим традиционным противником. В конце концов, уступки Пхеньяну не требуют особых усилий от преуспевающей южнокорейской экономики, так что в Сеуле попросту предпочитают откупиться от возможных неприятностей.

Однако в последнее время эта схема оказалась под угрозой. При этом с наметившимися проблемами, вообще-то, уже приходилось сталкиваться - только не Сеулу, а Москве. В начале девяностых советские предприятия получили экономическую самостоятельность - и сразу же прекратили отгружать в Пхеньян продукцию, за которую им платили мало (если платили вообще). Похожая ситуация сейчас складывается и в Корее. До недавнего времени корейский бизнес сильно зависел от государства и послушно исполнял правительственные указания. Иногда эта покорность приводила к убыткам в отдельных проектах, но убытки эти с лихвой перекрывались теми льготами, которые власти предоставляли "сознательным" фирмам. Однако в результате реформ, проведенных в последние годы, зависимость крупных компаний от государства уменьшилась. Прежняя схема "правительственные льготы в обмен на выполнение правительственных рекомендаций" постепенно уходит в прошлое.

Это обстоятельство незамедлительно сказалось на отношениях с Севером. Южнокорейские фирмы, столкнувшись с многочисленными разочарованиями и проблемами, в последние годы считают Северную Корею не самым выгодным местом для инвестиций. Ряд фирм объявили о свертывании своих программ на Севере, а многие другие - сделали то же самое без особых деклараций. Правительство по-прежнему призывает активно инвестировать на Север, но сейчас эти призывы все чаще игнорируются частным бизнесом.

Типичный пример новых проблем - поведение концерна Samsung. Samsung пережил "азиатский кризис" без серьезных потерь - куда лучше, чем иные корейские чэболь. Поэтому правительство надеялось, что Samsung будет играть важную роль в южнокорейских инвестициях на Севере. Действительно, в мае 2000 г. руководство Samsung заявило, что на протяжении следующих 10 лет намеревается инвестировать в северокорейскую экономику $500 млн. Однако меньше чем через год концерн изменил свою политику и заморозил большинство инвестиционных проектов на Севере. Как заявил по этому поводу представитель концерна: "Сейчас не самое подходящее время для расширения инвестиций на Севере". По-видимому, он прав. Вопрос в другом: а настанет ли оно, это самое "подходящее время"? И согласятся ли в новых условиях бизнесмены жертвовать своими кровными ради высокой стратегии (а уж тем более - нобелевских амбиций) очередного президента?

В то же время нет сомнений, что в той или иной форме подкармливание Севера будет продолжаться. Этой политике нет альтернатив - ведь, кажется, никому особо не хочется платить за последствия победы демократии на севере Корейского полуострова.