Слово "большинство" изначально было обречено на невероятные метаморфозы. В какой степени эти приключения генетически запрограммированы самим его смыслом?

Вспомним так называемый "большивизм", исторически означающий, вопреки случайному происхождению термина в момент действительного однократного "большинства", как раз стратегию неуклонного навязывания воли меньшинства большинству.

В 1970-е годы президент США Ричард Никсон отбивался от критики при помощи понятия американского "молчаливого большинства". Оглушенный треском "Уотергейтского дела", он ушел в отставку, как будто бы из целомудренного желания не нарушить "молчаливость" своего воображаемого электората, "молбола" (ничего не остается делать, как придумывать для новых сущностей новые понятия). Но с тех пор реальным американским большинством стала внутренняя моральная диктатура меньшинств, при всем внешнеполитическом глобализаторском "большевизме".

С подачи Юрия Афанасьева в годы советской перестройки было изобличено так называемое парламентское номенклатурное "агрессивно-послушное большинство", своеобразный смысловой синтез первых двух понятий. Но теперь коммунисты, со всеми своими реликтами аппаратной идеологии без аппарата и без вписавшейся в новую реальную властную модель номенклатуры явно не входят в новое "путинское большинство". Однако отсутствие реальных союзников обрекает их на роль "меньшинства" как немаловажного элемента национал-консервативного сдерживания думской реформистской машины. Коммунисты сегодня - партия, лишенная потенциала и "большинства", и революционного "большевизма". Здесь практически отсутствует связь с левой традицией самоорганизации общества, в частности, оппозиционной государству "самоорганизации трудящихся в борьбе за свои права", ибо это не соответствует ни реальной идеологии, ни общественной практике КПРФ как носителя национал-коммунистической традиции.

Как отмечено наблюдателями, первоначально именно Путин выполнил работу левоцентристов, результатом чего, в частности, стало подминающее под себя объединение "медвежатников" и "лужковцев". Далее пришло время выполнять политическую задачу правых. Впрочем, временное измерение изначально присутствовало в понятии путинского молчаливого большинства. Ибо время в пространстве этого большинства само становилось носителем "большевистской" тактики структурирования этого пространства. Молчаливость - архетипическое свойство большинства со времен открытия формулы "народ безмолвствует". И сейчас это "большинство" так и не имеет своего языка и реальных, годных ему политических институтов.

Существует, впрочем, мнение, что в нынешней нестабильной России с ее неуклюжим произрастанием капитализма и демократии, реальных большинства и меньшинства сейчас вообще нет, что это изобретение политтехнологов. При обычной демократии большинство - процедурная коалиция, а не номадическая структура, каковой она является в России. Устойчивость демократии опирается на то, что конфигурации коалиций по разным вопросам могут очень меняться. Субъектом же политического процесса большинство становится лишь при условии, что оно делегирует свои политические права не по конкретному вопросу, а вообще, в целом. Большинства, слабо структурированные политически, не могут формулировать своих политических интересов и идейных предпочтений. И именно они становятся добычей и опорой новой узурпации. "Большинство" выглядит таковым и является политическим капиталом как раз в силу того, что не может осознать и выразить своих разношерстных интересов. "Большинство корчится безъязыкое". Благодатная почва для самозванцев, стремящихся выражать его интересы. "Троянский рейтинг" - признак социального нездоровья в условиях наличия "большинства" и отсутствия центра политической жизни. Как точно сформулировал проблему Святослав Каспэ: "Путинский центр: место для одного".

Какое реальное "меньшинство" оседлает это расплывчатое "большинство", ставшее все же ментальной силой, которая произвела некоторую трансформацию социального пространства России? В частности, вернувшее Думу из поля политической борьбы в практическое поле разработки и принятия законов, заставившее многих региональных руководителей забыть о самодержавных замашках и признать свою подчиненность федеральной власти, трансформировавшей общую "картину мира" по части повышения шкалы оптимизма. Рейтинги, превышающие среднероссийский уровень, В.Путин получает среди молодых людей, более оптимистичных и адаптированных, проживающих в городах, имеющих среднее специальное образование, а также среди женщин. В целом рейтинги говорят о симпатиях к В.Путину со стороны наиболее активной части общества. Этот "субъективный" порыв, конечно же, не достаточное, но все же необходимое условие для "объективного" подъема.

В то же время, следует подчеркнуть отмеченную рейтингами разницу между голосованием на выборах и поддержкой текущей политики. Хотя во всех опросах Путин устойчиво получает 70% поддержки, но голосовать за него хотят около 50%. В "путинское большинство", как известно, входят разные люди - и сторонники национал-государственничества, и сторонники европейского пути, и просто конформисты. Единственный в стране "центрист", конечно же, сам по себе не может конвертировать эту поддержку в сколько-нибудь привлекательный для общества политический проект. Партийная деградация наблюдается по всей политической шкале - и среди "нелевых" коммунистов, и среди искусственных массово-элитных "едроссов", и среди амбициозных "правых". Незаполненными нишами в политическом поле является отсутствие как настоящей левой партии социальной справедливости, так и не загнанной в маргинальное подполье относительно респектабельной "русской партии".

Итак, объективно политически бездействующий президент-олимпиец остается президентом своего молчаливого большинства.