Национальный герой и объединитель Италии Джузеппе Гарибальди, начинавший свою военную карьеру с роли командира отряда каперов в Южной Америке - то есть с того, что теперь назвали бы "международным терроризмом", - оставил опубликованное после его смерти политическое завещание, в котором, фактически, предсказал будущее объединение Европы. Впрочем, географические контуры будущего объединения в его планах несколько отличались от того, что получилось на деле: костяком объединения должна была бы стать по его замыслу "конфедерация Средиземного моря", включающая романские нации в союзе с Грецией. Славянские нации Европы должны были получить независимость и образовать собственную конфедерацию под патронажем России. Одним из ключевых политических идей Гарибальди между тем была идея об ограничении политической власти папы. Построенный по схеме тоталитарного государства, в котором высшая духовная и светская власть соединены в одной партии и даже в одном лице, папский оплот тормозил национальное объединение Италии именно своей претендующей на универсализм идеологией: итальянский герильеро никак не соглашался видеть в "проклятом австрияке" такого же, как и он, "брата во Христе". Остов предыдущей европейской интеграции - католический фундаментализм стал на пути интеграции новой, и его пришлось довольно жестко "подвинуть". В результате итальянцы, которым, казалось бы, самой судьбой было предоставлено почетное право хранить знамя католической идеологии вечно, отреклись от "старого мира" в пользу "новой Италии".

В противоположность европейским нациям 19 века, локомотивом арабского объединения, как кажется, может стать именно религиозный фундаментализм. Для этого, как когда-то для движения Гарибальди, не хватало только "стартовой площадки". Однако теперь и эта проблема, видимо, решена. Американцы, сами того не желая, подготовили эту площадку: если раньше каждая арабская диктатура, цепляясь за свою маленькую независимость, становилась заслоном на пути объединения арабов в халифат, то теперь действиями внешних сил эти бастионы пошатнулись - ситуация крайне благоприятная для начала войны за национальное объединение. Ирак выглядит как почти идеальный инкубатор для арабских "гарибальдистов".

Объединение, начинающееся с "иноземного ига" в качестве катализатора, - знакомый сценарий. До сих пор таким катализатором был ближневосточный конфликт, а Израиль - тем фактором, который постоянно заставлял арабов чувствовать свою уязвимость и, тем самым, не позволял ослабеть национальному инстинкту. Тем не менее арабское самосознание "расслабляла" некая иллюзия, что у них имеется, в отличие от Израиля, нечто, чего невозможно отнять - это нефть и построенное на ней экономическое благополучие. Америка до последнего времени активно позиционировала себя в качестве гаранта такого положения вещей. Начиная с синайского кризиса 1956 года, когда США совместно с СССР пресекли попытки Англии и Франции при поддержке Израиля овладеть Суэцким каналом, а под шумок - и синайскими нефтяными месторождениями, для этой иллюзии были определенные основания. В 1973 году, когда арабы наложили нефтяное эмбарго, они также были уверены, что их нефть у них никто не отберет. Беспокоясь о сохранении баланса сил, сверхдержавы сами заботились о том, чтобы игра не пошла слишком уж "по-дикому".

Арабы пользовались принятыми правилами игры, не задумываясь, кто и какой ценой эти правила оберегает. Однако, времена изменились, и теперь от "хищников" каждому придется спасться в одиночку. Да и поддерживать мировую стабильность "за спасибо" на этот раз желающих нет. Расплата за десятилетия "дармового" процветания обещает быть жестокой. Арабским элитам теперь пришлось убедиться в том, что, если нация в военном и политическом отношении слаба, нефть только увеличивает ее уязвимость, являясь для потенциального агрессора источником соблазна.

Особенностью настоящей ситуации является, однако, то, что арабы могут задействовать в деле защиты собственных национальных интересов пассионарные силы мусульманства в целом. Русским пришлось когда-то для этой цели позаимствовать соответствующую универсалистскую идеологию в Европе. У арабов же давно наличествует соответствующая идеология собственного изготовления - политический ислам. Подобно тому, как всемирное рабочее движение было только ширмой для прикрытия русских национальных интересов, так и лозунг "всемирного Халифата" - это всего лишь способ собрать как можно более широкую поддержку целям объединения арабской нации. Использование лозунга "мировой уммы" в борьбе за национальные арабские интересы уже доказало свою эффективность, поэтому следует ожидать, что и в ближайшее время оно останется незаменимым, являясь разновидностью "гуманитарной технологии" двойного назначения.

Подобное оружие - фундаментализм, религиозный или светский, - каждая нация вынуждена держать в руках (для "отпугивания" потенциального агрессора) до тех пор, пока не приобретет навыки использования более совершенных и менее затратных, с точки зрения расхода человеческого материала, средств защиты своих национальных интересов.

Американцы теперь заявляют, что желают видеть в арабских странах демократическую форму правления, что это, якобы, полностью отвечает интересам самих арабов. При этом они как огня боятся арабского национального единства. Это слегка напоминает китайскую идею "большого скачка" с тем, однако, отличием, что эксперимент предлагается проводить на максимальном удалении от границ США.

Вообще, прежде чем говорить о становлении демократии, следует решить вопрос о становлении нации, которую можно понимать и как общность людей, готовых жить в одном демократическом государстве. Там, где это условие встречает трудности, где крупные меньшинства ставят под вопрос легитимность решения большинства, демократия со всей очевидностью не будет устойчивой. Вне национального государства, не обязательно при этом моноэтнического, демократия заранее обречена на падение. Таким образом, последовательность движения арабов к демократии будет выглядеть, скорее, следующим образом: торжество фундаментализма, национально-государственная консолидация, а потом уже - переход к демократии.

Кроме задачи защиты нефтяных богатств, можно найти и другие соображения, могущие подтолкнуть арабов к национальному объединению. Они могут быть связаны с желанием политических элит снизить риск большого кровопролития на этнической почве. Так профессор израильского института и музея Катастрофы европейского еврейства Иегуда Бауэр, всемирно известный своими работами по истории и теории геноцида, считает, что геноцид есть явление повторяющееся, проистекающее из самой природы человека, как особого социального существа. Поэтому геноцид - массовое убийство людей по определенному этническому, расовому или религиозному принципу - может повториться в любой момент в любой точке земного шара, где есть для этого соответствующие условия. К ним относятся прежде всего соблазн хорошо вооруженной политической группы решить трудные вопросы путем массового уничтожения определенной этнической группы, а также сравнительная легкость проведения массовых убийств на фоне подавляющего силового преимущества. На территории, где сосуществуют рядом этнические, расовые или религиозные группы, одна из которых существенно превосходит другую по возможностям военной организации, любой конфликт интересов может привести к тому, что соблазн совершить массовое убийство пересилит страх наказания или мести.

Так, очевидно, что проникновение европейского человека на другие континенты, где до этого обитали популяции, менее развитые в "вопросах безопасности", создавало условия для геноцида, который время от времени происходил по отношению к коренным народам. Поэтому теорию Бауэра можно считать хорошо обоснованной фактами.

Если теперь интерполировать его рассуждения на современные международные конфликты, то следует признать, что в ситуации израильско-палестинского противостояния геноцид может угрожать именно палестинцам (это, собственно, вывод самого израильского профессора), а в противостоянии арабов со странами Запада геноцид может угрожать, очевидно, арабам в целом. Естественно предположить, что в подобной ситуации арабским элитам трудно было бы отказаться от обладания столь же эффективным арсеналом сдерживания, какой уже имеет Израиль.

Главный вывод, который сделали из Холокоста сами евреи, состоит в том, что необходимо иметь свое сильное государство, обладающее оружием и при любых обстоятельствах способное гарантировать народ от повторения геноцида. В Израиле ходит легенда, что, когда Бен-Гуриону доложили о первых успехах израильских ученых в создании ядерного оружия, на глазах "отца нации" появились слезы: "Теперь Освенцим никогда не повторится", - якобы сказал он соратникам.

Следует отметить, что в среде арабской элиты история Катастрофы европейского еврейства вызывает немалый интерес в принципе. Так, широко известно, что новый палестинский премьер-министр Абу Мазен изучал этот вопрос вполне профессионально и даже написал на тему Холокоста и истории сионизма диссертацию (ее он защитил в Москве). Впоследствии он также написал книгу на эту тему. Основной вывод, который, очевидно, должны были сделать арабы из истории евреев Европы следующий: нельзя быть слабым, неспособным на возмездие, во всяком случае, нельзя казаться таковым. Тогда и арабский терроризм можно хотя бы частично рассматривать в качестве "упреждающей мести", своеобразного "месиджа" сильным сего мира о недопустимости геноцида ни при каких обстоятельствах. В таком случае сохраняющуюся возможность крупного арабского теракта на территории США можно считать своеобразным оружием сдерживания агрессивных инстинктов сверхдержавы.

В итоге, для надежного предупреждения геноцида желательно наличие трех условий: национального государства (не обязательно моноэтнического), демократии (не обязательно западной), оружия "глобальной доставки" (не обязательно ядерного). При наличии этой триады, фундаментализм становится уже лишним. Таким образом, настоятельная необходимость поддержания боеготовности на должном уровне по-прежнему остается главным тезисом прагматического пацифизма.