Фундаментализм - симптоматичное явление нашего времени. Сегодня принято говорить о фундаментализме "внешнем" - исламском экстремизме, ваххабизме, etc., между тем заметным явлением в политической жизни современного общества, как западного так и российского, становится экстремизм "внутренний". Постоянные побоища, устраиваемые антиглобалистами, столкновения ультраправых и ультралевых в обычно тихой Вене после победы Й.Хайдера, репитиция захвата власти ультраправыми во Франции, рост числа голосующих за Республиканскую партию Ф.Шенхубера в Германии с каждым годом, cуществование популярной в молодежной среде Национал-большевистской партии в России, повсеместно отмечаемый политологами рост мелких правоэкстремистских организаций - все это если не вызывает тревогу за конституционное государство и основополагающие либеральные ценности, то все же заставляет думать, что их авторитет пошатнулся. Почему? Как правило, среди причин распространения экстремизма сегодня называют причины, лежащие на поверхности: социально-экономические противоречия, ксенофобию etc. Гораздо реже говорят о духовных предпосылках этого процесса. Между тем, на наш взгляд, именно их следует иметь в виду, когда идет речь о политическом экстремизме. Различные конкретные его проявления - это форма и не более. Гораздо важнее - сущность. Cущность - это психологический тип человека и стиль жизни, имплицитно и/или сознательно утверждаемый любой экстремистской идеологической доктриной. Поэтому принимаемые сегодня меры по борьбе с политическим экстремизмом, конечно, важны, но в корне не решают проблемы. Это борьба со следствиями, а не с причиной.

К.Лоренц в своей работе "Агрессия, так называемое зло" доказывал, что агрессивность, стремление к насилию являются одним из неотъемлемых свойств человеческой природы. И есть основания с ним согласиться. Иначе трудно объяснить тенденцию, наблюдаемую, по крайней мере, со второй половины XIX века √ тенденцию кризиса гуманизма в духе Достоевского и постепенной замены его ценностями "белокурой бестии". Именно вопиющее противоречие между христианско-гуманистическими ценностями современной цивилизации и человеческой природой позволяет понять существо проблемы экстремизма. Рост духа экстремизма и насилия можно наблюдать сегодня не только в собственно политической сфере, но и шире - в толще современной культуры: кинопродукция, книги, другие источники информации утверждают отнюдь не христианские образцы и стандарты. В многочисленных голливудских блокбастерах повествуется о "жестоких схватках, в которых рождаются герои", в романах "фэнтези" - о сокрушении и создании мечом великих империй, в музыке популярен стиль "индастриал", ассоциирующийся с экстремальностью и брутальностью. Симптоматично, что на концерты "Rammstein" приходят с повязками со свастикой. И все это при том, что в современном воспитании преобладают, по крайней мере по умолчанию, христианско-гуманистические установки.

Сторонники христианства полагают, что причина нынешнего кризиса христианских ценностей и распространения культа насилия и жестокости кроется в недостаточно активной проповеди христианских идеалов и в отделении государства от Церкви. Осторожный отход от идеи светского государства, возвращение религии в школы видится им панацеей от эскалации насилия и, в том числе, политического экстремизма. Они забывают, что когда-то государство и церковь уже были едины. Это не спасло Европу от великих потрясений в первой половине XX в. и от насаждения явно не христианских ценностей. Политические экстремисты, попирающие сегодня либеральные нормы, целенаправленно попирают в основе своей христианские ценности, продолжая дело, начатое их предшественниками в позапрошлом веке. При сравнении состояния духовной жизни европейского общества ( к которому мы относим и Россию) времен Достоевского и современной эпохи неслучайно обнаруживается большое сходство. На протяжении всего буржуазного XIX века наблюдался рост интереса к асоциальному типу человека. Буржуа одновременно ужасались и восхищались преступным миром. Фигура политического террориста обрела чрезвычайную привлекательность во второй половине XIX века не столько потому, что в политическом терроре видели средство дальнейшего завоевания гражданских свобод, сколько с точки зрения эстетической. На период складывания революционного подполья в России пришлось творчество Ницше. В это же время творят Т.Карлейль и Ж.Сорель. Западноевропейское юношество зачитывается "Рембрандтом как учителем" Ю.Лангбена. У всех этих мыслителей при всех конкретных различиях было нечто общее - кто-то в завуалированной форме, кто-то более открыто, но все они проповедовали антихристианский пафос насилия и борьбы.

Развитие этой тенденции - от антихристианского эстетства к политическому экстремизму в Западной Европе и России - конечно, имело свою специфику: русские террористы довольно долго апеллировали на словах к идеалам христианства, но важнее не их аргументация, а скрытая мотивация. Мотивация у русских ультралевых и у западноевропейских ультраправых позднее - была общая: и в раннем большевизме, и в фашизме мы без труда углядим ницшеанский дух. Против чего он был направлен? Об этом лучше всего сказал современник Ницше К.Леонтьев: "Лишая человека возможности высокой личной нравственной борьбы - вы лишаете человечество... нравственного элемента жизни". Европейский буржуа, средний тип человека, по Леонтьеву, - результат отказа от этого нравственного элемента. Фашизм и большевизм можно трактовать как протест против этого типа человека, который в эстетической концепции того же Леонтьева выступал как радикальная антитеза таким образцам прошлого, как эллины времен Леонида и средневековое рыцарство. Именно воззрения Ницше стали подлинным знаменем обоих течений, что хорошо подметил Оруэлл в "1984" через своего героя О'Брайена. И неслучайно Ницше, а не, скажем, Карлейль. Именно у Ницше антихристианский и антисентиментальный пафос прославления силы дошел до своего логического завершения, гранича с эпатажем. "Воля к власти" провозгласила начало эпохи переоценки христианско-гуманистических ценностей.

Сегодня история, кажется, повторяется. После эксцессов Второй мировой войны общественное сознание и на Западе, и в России на долгое время было парализовано шоком от них и не испытывало искушений ницшеанством. Но, похоже, этот шок прошел. Сентиментальнытий гуманизм в духе Чехова и Достоевского снова не в моде, как и рассудочная сентиментальная рефлексия Грасса и Белля, особенно в молодежной среде. А именно молодежь была вершительницей потрясений начала XX века. И партии русских революционеров, и западноевропейских ультраправых были молодежными партиями. Русские террористы-одиночки из эсеров, рядовые большевики были молодыми людьми. А например, в НСДАП в 1925-1930 гг. до 70% членов партии в некоторых округах составляли люди в возрасте до тридцати лет. Именно значительная доля молодежи делала эти партии более пробивными в силу большей энергичности ее членов и просто драчливости и воинственности по сравнению с традиционными правыми и либеральными партиями. Среди писателей, почитаемых весьма значительной частью современной молодежи, можно назвать И.Уэлша и Ч.Паланика. Произведения обоих проникнуты ницшеанским духом и ницшеанскими ссылками. Охваченная своеобразным синдромом "бойцовского клуба", протестная часть современной молодежи не приемлет образ жизни, навязываемый либеральным мышлением: идеал человека-прагматика, стремящегося со всеми найти компромисс и любой ценой избежать конфликта и риска. Скинхэды, движение футбольных фанатов etc. проповедуют бескомпромиссность и непримиримость Поэтому либерализм в протестной молодежной среде не моден. Он ассоциируется с бесхребетностью и отсутствием способности к жертве.

Очень многие молодые люди из представителей протестных течений - аполитичны Поэтому справедливо замечание, что опасения по поводу прихода к власти политических радикалов преувеличены. Сегодня - да. Но прагматические предпосылки для кризиса либеральных демократий существуют, и в начале мы перечислили события и факты, об этом свидетельствующие. Поэтому в перспективе вероятность такой угрозы увеличивается. Нужен лишь толчок: экономический кризис в сочетании с харизматической личностью etc., чтобы выбитые из привычной системы координат молодые люди, не приемлющие образа жизни современного общества, поставили себя на службу политической организации и их тяга к риску и приключениям нашла свое завершение в экстремистской политической доктрине.

Нынешний рыхлый либерализм и в России, и в континентальных европейских странах выглядит слабой препоной на пути этого потока не в последнюю очередь именно потому, что он непривлекателен. Чтобы обрести былую привлекательность, он должен переродиться. Без всякой экзальтации, объективно можно утверждать, что фундаментальным философским основанием современного либерализма является отождествление высшей и абсолютной ценности с ценностью комфортной и безопасной жизни. От нее следует отказаться, заменив ее новым языческим воинским этосом. Либерализм нуждается в инъекции авторитарности, в уравновешивании либеральных свобод такими принципами, как иерархия, порядок и авторитет. Победить сегодня внутренний экстремизм можно не запретами и репрессиями, а поставив его на службу конституционному государству, противопоставив экстремистским идеологическим доктринам доктрину столь же привлекательную своей непримиримостью и требующую такой же отдачи сил. Это не исключает сохранения основополагающих политических ценностей либерализма. Только такой обновленный либерализм сможет эффективно противостоять и экстремизму внешнему - исламскому. Бесполезно иметь совершенные вооруженные силы, спецслужбы etc., если не будет человеческого типа, способного их эффективно использовать и поддержать и если будет преобладать тип человека, готового капитулировать при первых же трудностях.