Листая старый номер "Огонька", я наткнулся на такое выражение: "православный большевик". Статья, шедшая под заголовком "Великий профессионал", была в основном посвящена ругани в адрес известного церковного публициста о.Андрея Кураева. Ему-то и пытались прилепить этот странный ярлык.

Казалось бы, зачем обращать внимание на пустые и бессмысленные нападки? Дело в том, что подобные вещи могли бы вызвать интерес как жест, обнаруживающий перманентное существование в мире такой политической оппозиции, по сравнению с которой внутриисторические противоречия православия и большевизма или, к примеру, якобинцев и жирондистов, значимы не более, чем клубное соперничество "Спартака" и "ЦСКА" накануне мирового футбольного чемпионата.

Всякая революция или война в первую очередь обостряет отношения двух во всякое время и во всяком месте существующих классов: первый включает в себя тех, кто делает революцию; второй - тех, кто ее боится; первый объединяет тех, кто тоскует по истории; второй - тех, кто не хочет влипнуть в историю. Косвенным образом на это указывает то обстоятельство, что в революционное время понятие "классового врага" практически никогда не совпадает с понятием врага фактического. В литературе, так или иначе касающейся событий семнадцатого года, можно найти множество упоминаний о дворянах, "с восторгом принявших революцию", а равно и о крестьянах, отказывающихся "идти на волю". Достаточно вспомнить хотя бы о классовой принадлежности тех, которые "разбудили Герцена", и о том "гегемоне", что в Советской России угрюмо отворял ворота, уже не получая от барина "двугривенный на водку".

О существовании двух названных классов напоминает обострившийся в последнее время конфликт интерпретаций, суть которого сводится к вопросу о том, что считать историей. Если одни предпочитают говорить о победах, то вторые - о жертвах; первые - о достижениях, а вторые - о цене, которую пришлось за это заплатить.

Принимая во внимание факт существования этих двух классов, мы уже не задаемся вопросом об исторической победе православия или большевизма, пролетариата или буржуазии. Мы знаем, что независимо от того, кто победил в истории, есть сила, которая стремится победить саму историю, окончательно заперев ее в учебниках, музеях и памятниках. Так, по завершении Второй мировой большая часть государств Европы (а после развала Союза - и Россия) перестали быть субъектами мировой истории. Государства превратились в "предприятия, производящие услуги населению".

Фактором, определяющим принадлежность человека к тому или иному классу из двух названных, является не социальное происхождение, а иррациональное тяготение к тому или иному гендерному типу, которое, впрочем, задним числом оправдывается самим человеком вполне рационально.

Современные "гендерные исследователи" выработали неплохое, на мой взгляд, определение мужества, позволяющее ответить на вопрос: в чем, собственно, состоит разница между мужчиной и женщиной. Основное половое различие заключается в различных способах отношения к миру. Мужчина - это ребенок, играющий в бытие. Женщина, будучи гораздо серьезнее мужчины, в бытие не играет. Точнее говоря, для нее вообще не характерна игра. Свое существование она переживает как ответственность. Это ее способ отношения к миру. Даже традиционные игры ребенка-девочки ("Дочки-матери") являются игрой только по форме. Они целиком направлены на воспитание ответственности. Со временем ответственность остается, а игровая форма исчезает, и вчерашняя девочка вместо куклы начинает пеленать уже настоящего младенца. В то же время игры ребенка-мальчика являются игрой как по форме, так и по содержанию. При этом со временем тоже происходит изменение формы: игра превращается в шалость, затем в опасную шалость и заканчивается подвигом, либо преступлением.

Непосредственным зачинщиком истории является ребенок, играющий в бытие. Возможно, на это намекал Ницше, говоря: "чтобы кто-нибудь не подумал, что я всерьез сравниваю историю с вечно-женственным, считаю нужным подчеркнуть, что я рассматриваю историю как нечто вечно-мужественное...".

Генетическую связь истории и мужества в первую очередь переживает тот, кто завязывает серьезные отношения с женщиной. Сегодня в мужской среде все чаще приходится слышать сетования на некоторую порчу, постигнувшую прекрасную половину. "Женщины потеряли женственность!"; "С ними все труднее становится управляться!". Потеряв характерное переживание себя как субъекта, мы склонны усматривать причины происходящего вовне и потому забываем, что женщина, как зеркало, лишь отражает того, кто стоит перед ней. Женственность оскудевает по мере истощения в мире мужества. А последнее, в свою очередь, напрямую связано с тем, что все больше существ мужского пола уходит в оппозицию к истории. Мы слишком загостились в женском царстве - мире вещей.

К слову сказать, на недавних майских демонстрациях тоже можно было встретить женщин со странной тоской в глазах. Старушка, прижимающая к себе портрет Сталина, тосковала по прошедшей истории. Знакомая девушка преподнесла мне революционный подарок - красный флажок с изображением Че Гевары и надписью по-испански: HASTA LA VICTORIA SIEMPRE. Показательно то, что не изображения Ленина или серпа и молота помещены на новых красных знаменах. Эта конкретная история уже закончилась и не имеет продолжения. Осталось то, что неизменно остается навсегда (siempre) - сам дух истории и его символ - ребенок, играющий в бытие. Отказавшись от всех государственных постов Кубы, как и от самого кубинского гражданства после победы, Че Гевара стал символом не какой-то конкретной революции, а самой идеи революции; а красные флажки с его изображением, один из которых находится теперь у меня, - первым выражением чистого революционного духа, не нашедшего еще конкретно-историческую форму.

Тем же, кто пока еще остается в оппозиции к истории, оправдываясь понятиями "благоразумие" и "порядок", можно адресовать слова Жозефа Де Местра, сказанные им о Великой Французской Буржуазной революции:

"В мире материальном, куда человек входит отнюдь не как причина, он вполне может восхищаться тем, чего не понимает. Но в области собственной деятельности, где человек чувствует себя свободной причиной, гордыня легко заставляет его усматривать беспорядок повсюду, где деяния его приостановлены или расстроены... Но никогда порядок так не очевиден, никогда Провидение так не осязаемо, как тогда, когда высшая сила подменяет силы человека и действует сама по себе: именно это мы видим в сейчас".