Итак, в эти первые дни осени нам предложено подвести итоги "летнего наступления" силовиков. Итоги, без сомнения, предварительные. Поскольку равновесие сил не достигнуто, и не сложно понять, что само выведение процесса на свет является в данном случае рубежным этапом этого процесса. Возможно, серия выступлений Глеба Павловского о тенденциях и угрозах аппаратной борьбы в Администрации Президента как раз и маркирует переход этой борьбы на новый уровень: на уровень публично-политического конфликта. Говоря "возможно", мы спрашиваем себя совсем не о тайных замыслах инициаторов "огласки", а о том, что лежит отчасти вне сферы их компетенции, о том, как "отзовется" брошенное сегодня слово о противоречиях аппаратного "бытия" в общественном "сознании". Накануне избирательной кампании в Госдуму диалектика их взаимопревращений выглядит особенно интригующей.

Пожалуй, первое, что подлежит осознанию в этой связи, - сам факт колоссального разрыва между политикой "публичной" и "реальной". Ехидные комментарии по поводу того, что во время "летнего наступления" на сырьевой капитал партии предпочли "отсидеться" в тихой заводи имиджевой рекламы, - вполне справедливы. Не вызывает сомнений и тезис об элементарной "слабости" тех "политических лидеров", которые не решаются говорить о возникающих конфликтах иначе, чем со ссылкой на путинский арбитраж. Однако будем последовательны: "личные качества" действующего поколения публичных политиков - факт, но не объяснение. Больше того, именно по причине своей политической несамостоятельности наши "политические лидеры" являются хорошим индикатором среды, хорошим барометром, позволяющим судить о характеристиках (надличностной) политической "атмосферы".

Так, уже в начале этого года проявилась тенденция рассматривать проблему парламентских выборов-2003 как техническую проблему конвертации символического капитала президента в электоральный результат пропрезидентских партий, каковых у нас, как известно, большинство. О возможностях "электоральной конвертации" размышлял весь экспертный бомонд, неудивительно, что у партийных игроков возникла соответствующая фиксация. Но уже тогда обозначилась и ловушка, заключенная в самой постановке такой задачи. Попытки поверить "гармонию" путинского большинства сколько-нибудь дотошной социологической "алгеброй" оставляли мыслителей с пустыми руками, а подчас еще и с тайным знанием: о том, что пропрезидентский консенсус есть, как таковой, консенсус по умолчанию (в зависимости от пристрастий, в этом можно видеть свидетельство его "иррациональной" или "сверхрациональной" природы). Но лояльным партиям, как назло, нужно что-то говорить, причем, как правило, в пику друг другу.

Тогда же Иосифом Дискиным был извлечен и промежуточный вывод из этой дилеммы: попытки партий паразитировать на популярности президента, т.е. попытки конвертировать один тип символического капитала в другой - чреваты уходом от содержательного измерения политики. То есть, именно тем сезонным расцветом убожества, начало которому сегодня уже положено. Рекламные кампании наших деполитизированных партий (партий хорошей жизни) с завидным бюджетным размахом транслируют - настроения. Они просто не имеют других категорий анализа президентского рейтинга, других способов следовать в фарватере путинского лидерства. И пытаются поймать правильную ноту, плывущим по небу журавлиным клином зачерпнуть свою пригоршню в метафизических глубинах "путинского большинства". Зрелище, достойное романтиков всех сортов. Но из плохой политики не получишь и хорошей литературы. Скука, предсказуемость, "однообразная неопределенность" - все это спрессовано в суггестивный язык "инерционных сценариев". Но президент, как было сказано, - "тоже телезритель, из многих, а зритель устал и заскучал".

Словом, прогнозы, сулящие стране "инерционный сценарий", сами являются частью той неполитической ситуации, которую они стремятся описать. Извечный соблазн экспресс-экспертизы - привычка искать политику не там, где она живет, а там, где светлее - делает ее нечувствительной к пульсациям политического в "теневом" пространстве. По меньшей мере, до тех пор, пока на него не "прольют свет". Теперь, когда это произошло и феномен аппаратной оппозиции внезапно попал в фокус внимания, важно отдать себе отчет в возможных последствиях новообретенной публичности.

Ключевым в прозвучавших посланиях является, конечно же, само слово "оппозиция". На нем делается наибольший акцент, и оно же вызывает наибольшие вопросы. На вчерашних "Гражданских дебатах" сразу несколько ораторов взялись настаивать, что идеологическая платформа аппаратных "силовиков", в том виде, как она воссоздана Г.О.Павловским, не оппозиционна доктрине президента, а составляет ее позитивную суть. Это доказывалось со сталью в голосе и с цитатами на руках: цитатами из раннего Путина. Но "ранний Путин", как мы должны понимать, - фигура мифическая. Разумеется, не в уничижительном смысле, а в том смысле, что она отсылает к "осевому времени" путинского мифа.

Этот миф еще не нашел своего Гомера, но кое-что ясно уже сейчас: он был мифом о человеке, который думает больше, чем говорит. Эксклюзивной чертой действующего президента стало своеобразное двойное кодирование речи: способность намекать на скрытность даже там и в особенности там, где, возможно, уже нет ничего достойного быть скрытым. Находящиеся под обаянием этого мифа экспертное сообщество и политический класс затевали тяжбы о "душе Путина" (чего он на самом деле хочет?). "Чужая душа" стала таким образом политической категорией, не перестав быть "потемками". Именно в этих потемках роятся заветные мысли президента, которыми одни не устают ужасаться, другие восторгаются. Теневая сторона Путина есть неотъемлемая часть его мифа. Ибо задача мифа о политической личности как раз и состоит в том, чтобы возбуждать ненависть и любовь. Но вот сюрприз. В какой-то момент оказывается, что теневая сторона путинского мифа не является просто оптическим феноменом, а живет активной автономной жизнью! Тень отслаивается, предпринимает "шаги", грозит заслонить живую политическую личность президента. В столь непростой ситуации сказочники, как мы помним, рекомендуют выйти и сказать: "тень, знай свое место".

В этой формуле действительно заключена определенная сила. "Гражданские Дебаты" как раз и были начаты с призыва к выведению складывающихся конфликтов на свет публичности. Марк Урнов конкретизировал пожелание, сказав, что именно развязывание публичной дискуссии является путем к "нормализации" ситуации, т.е., читай, к "нейтрализации" планов пресловутой Группы. На чем, однако, основана подобная уверенность? По-видимому, на том простом факте, что члены "Группы", как неоднократно повторялось в последние дни, вообще не имеют собственного символического капитала, он у них полностью заемный. Это характеризует, впрочем, не только их, но в равной степени их аппаратных антагонистов и большую часть политических партий, представляющих в политическом процессе не автономные общественные силы, а лики власти, то есть, в том числе, аспекты президентского образа. Однако ясна и принципиальная разница: "Группа" представляет то тайное лицо власти, которое никогда не сможет стать явным, ту сторону режима Путина, которая не представлена в его прямом дискурсе. Она "действует в зоне консенсуса, неприметно сдвигая и обостряя понимание консенсуса так, чтобы Путин не мог оспорить".

Таким образом, к разговору приглашают "собеседника", чья формула силы состоит в компетентном молчании. Глеб Павловский прямо фиксирует, что, артикулировав свои политические позиции и взгляды на общественную жизнь, Группа оказывается в публичной оппозиции Путину, т.е. теряет свою - заемную - магическую силу. На этот "подарок", очевидно, никто не рассчитывает. Но любезно артикулируя ее позиции за нее - стремятся достигнуть того же самого. Тем, кто хочет предотвратить автономизацию, а потом и наползание "тени", приходится выводить ситуацию из области "теневой" политики как таковой. По меньшей мере, так видится логика прозвучавших посылок. Но там, где есть "посылки" - должны быть и следствия, во всяком случае, логические.

Вытолкнуть Группу, представляющую "молчащего Путина" в область явной оппозиционности и диссидентства - значило бы разрушить лукавую диалектику путинского мифа. Вам жаль прощаться со сказкой? Но что делать, если морфология этого мифа оказалась чревата возможностью слишком "опасной" игры?

По правде сказать, этот миф, в том виде, как он сложился в осевые времена трехлетней давности, и сам начинает понемногу развоплощаться. Поэтому, возможно, нет ничего важнее для Путина-политика, чем вовремя перейти с траектории "мифа" (закольцованной, как известно!) на рельсы "курса". Однако, опять же, необходимо принимать следствия. Такой переход означал бы невозможность дальнейшего пребывания президента над содержательной дискуссией об альтернативах развития. Здесь мы возвращаемся к тому, с чего начали, а именно, к констатации факта, что подобной дискуссии на партийно-политическом поле не существует. Но главная причина ее отсутствия - не безынициативность конкретных политических лиц, а структурные особенности нашей политической коммуникации. Одна из них состоит в том, что власть стоит вне системы политической полемики, которая в демократическом обществе и является системой производства власти. В таком "превосходящем" характере власти есть свои основания и свои преимущества, но если мы хотим их исторически сохранить, значит права "силовая Группа", и российский президент, стоящий над демократическим размежеванием, должен взять на себя прямую ответственность за Целое. То есть стать главой не "демократии", а "народной монархии".

Но "президент у нас - демократ" (что было справедливо отмечено на тех же "Дебатах"), и это не обсуждается. Здесь мы подступаем к важнейшей теме институциональной кристаллизации российского демократического режима, чья судьба, по словам Глеба Павловского, зависит сегодня от того, удастся ли "достроить систему" до состояния "демократической связности", чтобы она могла "отпустить" Путина, не будучи уничтоженной. Но это возможно в единственном случае: если президент уже на подходе ко второму сроку включится в систему производства власти в режиме "власть - оппозиция". Для этого не нужно выращивать в пробирке гомункулов, достаточно системно, программно отождествить политика Путина с "либерально-правоцентристским" курсом Путина. И оппозиция возникнет, именно как системный фактор. Звучит утопично? Да, но не более утопично, чем сама идея "демократического развития".

Предполагаемое движение от "мифа" к "курсу" было бы, без сомнения, движением рационализации. В том числе, рационализации предвыборной разметки.

Примечательно, что едва ли не единственным политиком, делающим ставку на рационализацию электорального выбора на фоне дешевых "архетипических" игр (одни из которых связаны с мифом Путина, другие с оппозиционным наследием 90-х), пока остается Глазьев. Примечательно также и то, что накануне нынешней дискуссии об аппаратной оппозиции на фланге "Глазьев - КПРФ" разгорелась не менее любопытная дискуссия о возможности настоящей оппозиции. С сильным акцентом на слове настоящая. Эти две дискуссии внутренне связаны. И думаю, будет правильно, если та, не в пример более скромная дискуссия в отделе "Политика" РЖ, которая открывается данным текстом, развернется на стыке их обеих, выведя на свет их сквозной мотив: тему производства власти через оппозицию.

Контуры предполагаемой оппозиционной платформы в общих чертах заданы - через соединение темы справедливого передела с темой национального реванша. Эту платформу можно было бы назвать "лево-националистической", но, ради симметрии категорий, "праволиберальному" тезису курса Путина попробуем противопоставить - "левоконсервативный" антитезис. Заодно освежим и рискующую быть затрепанной идею "консерватизма": давно пора понять, что она представляет собой не стратегию удержания статус-кво, а способ проектирования политических ценностей, в корне противоположный либерализму. Но это уже в высшей степени дискуссионный тезис. Как, хотелось бы верить, и все вышесказанное.