Предыдущая часть - здесь

"Великорусское скромное небо светило над советской землей с такой привычкой и однообразием, как будто Советы существовали исстари и небо совершенно соответствовало им".

Андрей Платонов "Чевенгур"

Зачем для целей "модернизации" общества вдруг понадобился "весь этот корпоративизм"? И какой корпоративизм следует выбрать? Ведь современная история дает на выбор примеры корпоративизма различных видов: авторитарного, бюрократического, олигархического и либерального (или нео-корпоративизма). Ранее справедливо отмечалось, что различные варианты корпоративизма - это "мобилизационные модели, направленные на преодоление раскола общества и концентрацию его усилий на решении важнейших задач внешней экспансии ("корпоративизм 1"), социально-экономического развития ("корпоративизм 2") и поддержания политической стабильности (в обоих случаях). Для нынешней России две последние задачи представляются не просто важными - это для нее вопросы жизни и смерти".

Под корпоративизмом принято понимать особый вид взаимодействия между группами интересов и государством, при котором его участники вырабатывают согласованные рекомендации и решения и участвуют в их реализации¹. Здесь организации, представляющие обычно бизнес и профсоюзы, выступают как "удлиненная" рука государства. (В этом их отличие от лоббистских "групп давления", добивающихся односторонних уступок от государства и не связанных никакими ответными обязательствами.) При этом формы и методы взаимодействия могут находиться в очень широком диапазоне, начиная от либеральных его версий типа "шведской модели" или австрийского "социального партнерства" до жестких схем, существовавших в ряде авторитарных государств ("корпоративное государство" Муссолини или Салазара).

Ряд исследователей считают неправомерным использовать термин "корпоративное государство" даже в отношении тех стран, где корпоративизм считался частью официальной идеологии (например, в фашистской Италии и Португалии). Поскольку сущность режима в тоталитарных государствах, определялась не этой корпоративной надстройкой и ее формальными институтами (синдикатами), а господством высших властных структур, в лице партийно-государственного аппарата. "Что касается корпоративизма и его "органов", то они представляли собой своего рода подсистему, которая, хотя и была органической частью системы, тем не менее, не определяла всей ее сущности"². То же самое можно сказать о "советском" корпоративизме: это скорее бюрократический корпоративизм, памятный нам по СССР брежневского периода.

Однако практика и теория авторитарного корпоративизма на долгие годы определила широкое использование ярлыка корпоративизма в самом негативном смысле. (Даже самый термин нео-корпоративизм возник как отрицание этого "общепринятого" смысла.) Все это создало весьма развитую "черную" мифологию корпоративизма. Недаром в статье Голоцана (Евгений Голоцан "В поисках иной демократии") отмечалось, что для либералов корпоративное государство издавна служит таким же пугалом, как, скажем, "тоталитаризм". По этой логике в каждом профсоюзе или даже в пресс-клубе следует видеть сборище фашиствующих молодчиков, а любой Союз предпринимателей, скажем РСПП, предстает просто "чревом, вынашивающим гада".

Итак, "правые" исправно пугают общество все наступающим авторитарным корпоративизмом, но и "левые" не остаются в долгу, разоблачая уже наступивший олигархический корпоративизм привычной мантрой о "технотронном фашизме ТНК". "Под "корпоративным типом цивилизации" имеется в виду пространство, организованное в интересах транснациональных корпораций, где реальная власть принадлежит корпорациям, государственные чиновники являются только формальными носителями власти."³ Справедливости ради отметим, что мелкий и средний бизнес оставлен "левыми" радеть о национальных интересах.

Отношения корпоративистского толка в современной России стали уже "объективной реальностью", с которой следует считаться. Корпоративизм органично вошел в социальную инфраструктуру общества, и его надо (или приходится) использовать. (Так даже наши либерал-империалисты предпочли рачительно достроить доставшуюся от советских времен Бурейскую ГЭС, а не снести ее до основанья и построить заново из более либеральных марок бетона.) Раскрытие как позитивных, так и негативных сторон корпоративизма делает настоятельной потребность разобраться в явлении подробнее.

Изучение процессов корпоративной модернизации посвящено, прежде всего, роли крупных корпораций, как, например, южнокорейских "чеболей". Однако жизнеспособные экономические структуры имеют сегодня две составляющие: крупные транснациональные компании и "мелкий бизнес". Известно, что крупные компании, обладая огромной мощью, становятся инертными и перестают быстро реагировать на изменения в окружающей экономической среде. С другой стороны - "малый бизнес" принципиально не способен решать крупные задачи, например, обеспечивать развитие инфраструктуры страны.

Cамоорганизующиеся системы в обществе (как и в природе) построены по фрактальному принципу, благодаря которому хаотическая система обретает структуру и устойчивость⁴: из малых элементов образуются самоподобные комплексы, которые в свою очередь служат элементами для более крупных комплексов. Такая устойчивая экономическая инфраструктура обеспечивается (при необходимой подкачке нужных ресурсов со стороны государства!) совокупностью разномасштабных экономических объектов, образующих фрактальную пирамиду, в основании которой находится множество мелких фирм, а наверху находятся самые крупные компании.

"Золотая середина" оказывается лежащей не в средних по размеру предприятиях, а в органичном сочетании "большого" с "малым". Подобная структура характерна для постиндустриальной экономики, например, в западных землях Германии только 1% фирм имеет численность работников более 300 человек, а 88,5% предприятий относятся к "малым". На долю этих предприятий приходится 2/3 всего занятого населения, они дают почти половину ВНП. Во Франции определению "малое и среднее предприятие" соответствует 99,8% всех предприятий, на которых трудятся около 60% французских служащих⁵.

При этом мелкие предприятия обеспечивают не только основную занятость населения, а, следовательно, и социальную стабильность в обществе. Важно отметить, что "малые" предприятия являются основными поставщиками инноваций: новых идей и технологий. Нововведения некоторым из них позволяют вырасти до следующего уровня либо передать (или продать!) накопленные инновации более крупным компаниям. При восприимчивости среды, обеспеченной законодательным регулированием со стороны государства, такой механизм способен создать новые отрасли промышленности и экономики за несколько лет. (В "новой экономике" большинство крупных предприятий составляют компании, которых 10-15 лет назад не существовало, либо они находились в числе мелких.)

Для России эта проблема особенно актуальна в свете выбора между стратегией сырьевого развития, пусть даже высокотехнологичного, и стратегией развития инновационного. Однако источники инноваций, как и самый тип "первичной" экономической активности на базовом уровне малых предприятий оказываются тесно связанными с социокультурными особенностями конкретной страны. Поэтому для нас так важен современный модернизационный опыт Италии, у которой есть много схожего с Россией в культурном и ментальном строе.

Социально-экономические аспекты такого типа ментальности нашли в Италии свое наглядное отражение в так называемых индустриальных округах. Эти округа представляют собой как бы популяции мелких предприятий, размещающихся в ограниченном пространственном ареале, причем провести четкие границы этих округов довольно сложно. Как правило, они группируются либо вдоль транспортной артерии, либо вокруг городов. Как отмечалось И.Левиным, "эти экономические образования питаются социокультурными потенциями данной местности, данного сообщества"⁶.

Индустриальные округа оказались в поле внимания социологов, начиная с 70-х - 80-х-е годов, когда в период кризиса они фактически спасли итальянскую экономику. Тогда обнаружилось, что в Италии существует от 60 до 150 таких округов: в них было занято около 6 млн человек, они давали в то время до 40% национального дохода. (Сегодня в Италии на долю малого и среднего бизнеса приходится уже 75% экономики.) Важно отметить, что эти индустриальные округа позволяют мелким предприятиям успешно выступать наравне с крупными фирмами. (Примерно треть предприятий в индустриальном округе напрямую выходят на международный рынок.) Причем эти мелкие предприятия растут "гроздью": увеличивается численность смежных структур, но каждое остается по форме мелким бизнесом.

На эту интересную особенность развития периферии по отношению к центрам обратил внимание Валлерстайн⁷. "Существует построение трудовых процессов областей в специфические производственные цепи, обеспечивающие выпуск нескольких видов продукции, каждый из которых производится в рамках определенного, мирового структурированного разделения труда как капитальный товар для производственных процессов в центральных областях или как потребительский товар трудовых сил центральных областей (домашние хозяйства). Такая специализация в производстве товаров, потребляемых где-либо еще, обычно представляется как товары, которые область специально производит для продажи на мировом рынке".

Но еще интереснее то, что индустриальные округа опровергают некоторые как бы незыблемые положения традиционных теорий модернизации. В округах действует тенденция к гибкой специализации производства: там происходит дробление производства на все более мелкие технологические отрезки и циклы. Тем самым автоматически достигается оптимальное соотношение между технологическим отрезком и размером предприятия. Этим опровергается тезис о неизбежности тенденции к концентрации или централизации производства. Если в округе складывается монополия, она представляет собой мировую транснациональную компанию, то есть предприятие-сеть, которое работает с сетью мелких предприятий. Эта монополия ведет себя не как известные нам крупные "ост-индийские" компании: прибыль не вывозится в оффшор, а пускается на обязательную модернизацию производства.

В этих округах не наблюдается негативных последствий "революции менеджеров" - тенденции к разделению капитала собственности и капитала управления. Для индустриального округа базовым является порог семейного предприятия. Например, хранящийся у меня на даче детский велосипед, сделанный в Италии, имеет на трех пластмассовых деталях (ручки руля, педали и сиденье) маркировку трех разных итальянских фамилий - названия семейных фирм. Индустриальные округа опровергают и вариант модернизации Шумпетера с его идеей творческой деструкции как главного носителя постоянной инновации. Здесь успех предпринимательства видится именно в сохранении традиции, верности культуре данного малого сообщества.

В России феномен кустового роста семейных предприятий известен, прежде всего, по периоду НЭПа. Так, по данным обследования 1923 года, одним из первых по разнообразию кустарных промыслов в Московской губернии являлся Звенигородский уезд, где из 80 существовавших тогда промыслов было отмечено около 60. Обследование показало, что семьи крестьян, обходившиеся исключительно сельскохозяйственным трудом, составляли всего 4,5%. Это опровергает миф об извечной экономической пассивности русского пригородного общества - людей Посада. Из общего числа мужского населения в промыслах участвовало 56%, из женского - 22 процента.

Однако модернизация нэповская уходит своими корнями в первую русскую модернизацию, проходившую с середины XIX века. Проиллюстрируем этот процесс на примере тогдашнего "хай-тека" - часового производства. На Всероссийской нижегородской выставке 1896 г. мелкий предприниматель Г.А.Афанасьев получил награду за инновацию: "новизну самого дела - изготовление простых настенных часов кустарным способом и их низшую во всей России стоимость." В дипломе отмечалось: "Из пяти экспонатов по часовому кустарному производству четверо из Московской губернии, где это производство встречается в Звенигородском уезде в деревне Шарапово". Эти экспонаты представляли "весьма дешевые (от 50 копеек) стенные часы, так называемые "ходунцы" с одной гирей без боя".⁸

По данным 1882 г. производство часов носило еще кустарный характер: предприниматель работал наравне со всеми рабочими и сам отвозил товар в Москву. Очень скоро промысел резко расширяется и, по сведениям 1889 года, "только в Шарапове было занято 59 человек, где, кроме мастерских, производством занимались еще в девяти дворах".⁹ Монополию Афанасьева нарушила фабрика Платова, применившая разделение труда. Фабрика производила в 1913 году до 1200 настенных часов в день, а ставшая второй по величине мастерская Афанасьева вырабатывала в год лишь 30000 ходиков. Инновация из кустарного производства ходиков и настенных часов в сельце Шарапове постепенно развилась до размеров крупного предприятия, известного сегодня как Московское объединение "Второй часовой завод".

На этом примере видно, как все три русские модернизации слились воедино, спаянные своим общинным этическим началом: в 30 гг. "процессы возвращения к коммунальной жизни идут и на производствах в городах". Этот экономический рост, не связанный с привлечением процентного кредита, происходил в ходе коллективного освоения и распространения новых жизненных практик. Что стало возможным только благодаря высокой степени доверия, а также привычке к взаимопомощи и совместной работе, существовавшей тогда в сельской общине. Этим самым опровергается известный тезис Тенниса о том, что община (Gemeinschaft) является только препятствием на пути модернизации.

Для рассмотренного выше примера индустриальных округов в Италии также характерно использование структур корпоративизма, органично вошедших в социальную ткань общества. Государственная регламентация этих округов появилась только в 1992 году, после принятия закона о поддержке малого предпринимательства. Но помощь оказывалась не отдельным "любимчикам" или безличному "малому бизнесу" как таковому, а субъекту в лице индустриальных округов, как действующей индустриальной общине или небюрократической корпорации малых предприятий.

Однако важная роль государства была еще в другом - в обеспечении места Италии в международном разделении труда. Так, итальянская мебельная и легкая промышленность, наполняющая портфель заказов индустриальных округов, является в свою очередь потребителем волокон, лаков, красителей, клеев - продукции германских химических концернов. (Так же как "модернизирующиеся" Испания и Португалия получили впоследствии "свой" производственный надел.) Государственная поддержка целевых программ, направленных на модернизацию отдельных секторов экономики, является сегодня общепринятой мировой практикой. Все чаще на государство возлагается основная ответственность за научно-технический прогресс в ключевых отраслях и производствах.

Наряду с высшим государственным уровнем механизмы взаимодействия корпоративистского толка существуют на отраслевом и региональном, а также местном уровнях. Существенной особенностью корпоративистских отношений является то, что они могут устанавливаться не только посредством различного рода официальных, "узаконенных" структур и институтов, но и через неформальные отношения. Для Советского Союза, как и для современной России, именно этот неформальный, "нерегламентированный" корпоративизм во многом предопределяет важнейшие характеристики общества.

Это наблюдается и на примере Италии, где в индустриальных округах также отсутствуют формальные административные структуры. Сами предприниматели вполне либерально видят основную причину успеха в том, что они являются "хозяевами" дела. Но степень взаимопроникновения частного и коллективного характеризуется тем, что бухгалтерский учет ведет объединенная контора, обслуживающая 200 тысяч (!) микропредприятий. Перевозки осуществляет транспортный консорциум, в легкой промышленности институт маркетинга исследует тенденции моды и сообщает информацию 60 тысячам мельчайших предприятий. Тем самым индустриальные округа центральной Италии больше подходят под определение "строя сознательных кооператоров", чем известный нам "развитой не по годам" социализм.

Индустриальные округа поддерживаются и питаются за счет особого социального климата. В индустриальных округах существует высокая социальная мобильность, там рабочие превращаются в мелких хозяев, мелкие хозяева являются наполовину наемными рабочими. С точки зрения западных концепций эти округа представляют собой загадочный синтез вертикальных и горизонтальных структур - конкуренции и кооперации (Солозобов. Городская потребительская кооперация). Это сочетание рынка и социальной организации демонстрирует важность этого социокультурного момента, его неразрывную связь с процессом модернизации.

Примечания:

¹ С.П.Перегудов Ренессанс корпоративизма? // Куда идет Россия?.. Трансформация социальной сферы и социальная политика / Под ред. Т.И.Заславской.- М.: Изд-во "Дело", 1998. - С. 131.

² С.П.Перегудов Новый российский корпоратизм: олигархический или демократический? Журнал "Полития", #2, 1998. - С.102-128.

³ О.Жихарькова Нации и корпорации. Завтра #43 (518) октябрь 2003 г.

⁴ П.Берже, И.Помо, К.Видаль. "Порядок в хаосе". - М.: "Мир", 1991.

⁵ "Газета", #193 (488) от 17 октября 2003 года.

⁶ И.Левин. "Модернизация в традиционных укладах. Опыт Италии и его значение для России." Доклад на независимом теоретическом семинаре. "Социокультурная методология анализа российского общества", г. Москва, 23 января 1997 г.

⁷ Теренс К. Хопкинс и Иммануил Валлерстайн. "Заметки о структурных трансформациях". Браудель-центр и отдел социологии, университетский центр, Государственный университет Нью-Йорка, Бингемтон: 1980 г.

⁸ Всероссийская промышленная и художественная выставка 1896 г. в Нижнем Новгороде. СПб.: 1897, с.49

⁹ Холмогоровы В. и Г. Исторические материалы Звенигородского уезда. М.: 1889. Вып. 2. С. 127.