"По мере приближения выборов интриги нарастают, а волнение людей приобретает все более лихорадочный и массовый характер."

Алексис де Токвиль. Демократия в Америке

Высказывание А. де Токвиля о том, что "выборы можно рассматривать как период общенационального кризиса", стало уже крылатым. Именно в такие критические и переломные в политической жизни страны моменты особенно четко проявляются скрытые пружины функционирующего режима. Петух социального реванша и социальной справедливости, а именно он был выпущен в нынешнюю предвыборную кампанию, понудил российские правоохранительные органы снести первое золотое яичко в виде ареста амбициозного олигарха Михаила Ходорковского. Сезон общенационального кризиса был открыт: уголовное происшествие характеризуется все чаще как переворот, смена режима, а потому - как событие историческое.

Мне кажется, такие характеристики российской современности выглядят излишне горячечными. Подобный взгляд вовсе не умаляет значимости и далеко идущих последствий принудительной изоляции персонифицированного символа российского бизнеса. Речь может идти лишь о коррекции оптики восприятия - не квалификация данного события как чего-то неестественного и неожиданного, вроде июльского снега, а помещение его в приемлемый исторический контекст. Арест Ходорковского - это не только и не просто произвол со стороны правоохранительных органов или заговор остающейся пока в тени "Группы", но эффект структуры политического режима, который был создан, хотя и не согласованными, но совместными действиями политической власти, государственной бюрократии, российского бизнеса и энтузиазма масс.

Называть нынешний политический режим "путинским" значит либо обнаружить симптом склеротического забвения, либо разыграть "святую простоту". Основы нынешнего режима власти были заложены, например, форсированными темпами приватизации 90-х, которые отражаются сегодня в агрессивной страсти масс к социальному реваншу. Стремительное бюрократическое распределение государственной собственности в частное владение никому не придет сегодня в голову назвать не криминальным - на это не решился даже А.Чубайс в "Зеркале" у Сванидзе. Массы, благодаря пропедевтическим усилиям СМИ и либеральной интеллигенции, также восприняли либерализацию как средство избавления от административно-командной кабалы. Трудно было рассчитывать, что в результате не появится какая-нибудь "группа", которая, рано или поздно, воспользуется ощущением обманутых надежд и социальным недовольством и не попробует разбудить красного петуха. Но искать крайнего - это крайне бессмысленное предприятие. Российская "модернизация" была похожа на брейгелевскую процессию слепых во главе со слепым же поводырем.

Сегодняшняя полемика вокруг ареста Ходорковского - это не просто идеологическая война между политическими группировками за оценку действительности. Она совершенно отчетливо очерчивает распределение сил на существующем политическом поле. Столичные печатные СМИ, зависящие от крупного частного бизнеса и его озвучивающие, чаще всего говорят о произволе власти. В настоящий момент они не считают возможным эксплуатировать риторику "эффективности" частного предпринимательства и, в чем-то признавая, что крупный бизнес находится в долгу перед населением, упоминают множество социальных проектов, которые ЮКОСу хотелось бы реализовать. Но главный козырь - опасность экономических потрясений и призывы к стабильности. Это позиция тех, кто прекрасно осознал свою зависимость от так называемой вертикали власти. Несмотря на сопоставимую с государственной экономическую мощь, крупный российский бизнес прибегает к риторике загнанных в угол. Телевизионные экраны, воспроизводящие президентскую оптику, дают картинку как бы над схваткой - взгляд арбитра с высоты президентской вертикали, приюта объективности и нейтральности. Именно на этой высоте сконцентрированы основные ресурсы символического авторитета, подкрепленного авторитетом государственного принуждения. То там, то здесь со своими невнятными коммюнике выступают заикающиеся представители прокуратуры, наглядно подтверждая: что бы ни говорил президент об их независимости, они играют по чужой партитуре. Право и представляющие его учреждения лишены необходимого публичного доверия и авторитета. Общественному мнению совершенно очевидна их инструментальная роль и коррумпированная природа. Чуть не забыл про Думу, и это, видимо, не случайно. В нынешнем конфликте она вообще исполняет роль хора на задниках оперной сцены - фонового озвучивания и декораций. Откровенное лоббирование групповых интересов сделало ее совершенно неинтересной для общественного мнения.

Политический режим - это более или менее устойчивая формула конвертируемости отношений между такими формами власти, как богатство (капитал), полицейское и правовое насилие, бюрократическая и публичная власть, а также общественное мнение. Деформации в строну доминирования одного из перечисленных институтов определяют специфику режима. Страны, где соблюден баланс между этими институтами, где власть равномерно между ними распределена, - это редкие и счастливые исторические исключения, случайные передышки от серий политических и гражданских войн, или институциализированные формы последних. Ведь политика - это поле, над которым ни у одного участника не может быть совершенного господства. Когда каким-то группам удается реализовывать свою политическую стратегию посредством определенной формы господства (экономической или полицейской, например) - это большая удача, но всегда временная и зачастую иллюзорная.

Если иногда удавалось достигать необходимого равновесия между общественными институтами, то происходило это благодаря выработке политического этоса, церемониала обмена ресурсами, взаимной признательностью и обязательствами. Выбор образа действия между церемониалом, с одной стороны, и прямым и насильственным действием, с другой, зависит обычно от степени солидарности и этической состоятельности "универсального посредника". В нашем случае роль такого посредника исполняет, разумеется, институт президента. Сам факт, что ожидания всех заинтересованных сторон в конфликте вокруг ареста Ходорковского сконцентрированы на президенте, а не на учреждениях юстиции, говорит только о том, что отношения между государством и бизнесом до сих пор институционально не оформлены. В такой ситуации категорическое заявление со стороны Владимира Путина от 27 октября о том, что "торгов" не будет, что суд все решит, выглядит как совершенно осознанное предпочтение действовать не столько в согласии с законом, ибо он реально не действует, сколько единолично и бесцеремонно. Персонификация президентской вертикали требует персонифицированной жертвы. Однако это слишком большая и непосильная ноша - оказаться законопослушней, чем отечественная Фемида, резонно считающаяся населением насквозь коррумпированной или, по крайней мере, инструментализированной.

Президентский жест в сторону несуществующего независимого права может быть воспринят как стремление увековечить ту конфигурацию сил между президентской властью и бизнесом, которую он пытается выстроить в серии конфликтов с российскими олигархами - мы как-то позабыли об обещании Путина в 2000 году расправиться с олигархами как классом. В условиях отсутствия институтов - абстрактных машин, разрешающих конфликты в автоматическом режиме, - неизбежно преобладает произвол и личный политический выбор. Таким образом, сегодняшняя ставка президента - не между правом и бесправием, но между популистской идеологией, основанной на энтузиазме масс, и выработкой церемониала, нового этоса в отношениях государства, бизнеса и общественного мнения. Президент не сможет долго исполнять роль эрзаца политических институтов, но у него есть редкий шанс, как бы это парадоксально ни звучало, узаконить различие между личностью президента и президентской властью, превратить нынешнюю предвыборную горячку и общенациональный кризис в креативную деструкцию существующего режима.