В третьем классе сидели безработные и ели дешевую мокрую колбасу.
Проезжие люди жили так, как будто они ехали по чужой планете, а не по отечественной стране; каждый ел украдкой и соседу пищи не давал, но все-таки люди жались друг к другу, ища защиты на страшных путях сообщения.

Андрей Платонов. "Город Градов"

Предыдущие части - здесь и здесь.

Итак, корпоративизм в широком смысле означает проникновение организованных групп интересов в систему государственной власти. Идея корпоративного представительства, являющегося эффективным орудием власти и управления, выглядит перспективно, особенно на фоне недееспособной партийной системы. Особенность этой модели консолидации заключается в том, что государство само выбирает себе партнера, который принимает правила игры государства и последовательно их соблюдает. В ответ государство делегирует такому партнеру ответственность за нормирование и соблюдение норм в определенной сфере общественной жизни.

До сих пор принято считать, что в России еще нет субъектов для некого "общественного договора" или же с высоты госполета трудно разглядеть, с кем "стоит договариваться". Естественное бюрократическое стремление ограничить число объектов коммуникации приводит прямо к "олигархической" версии корпоративизма. В этой модели авторитарной консолидации есть только две стороны корпоративистского взаимодействия: государственная и коммерческая (в лице бизнес-олигархии). Это своего рода "Проектное партнерство Власти и Бизнеса", где слова "власть" и "бизнес" следует писать именно с большой буквы. Только эти группы получают привилегированные позиции влияния на формулирование повестки дня и проведение государственной политики.

Составляемая ими "властвующая" элита узурпирует право политического представительства, монополизируя такие фундаментальные означающие, как "средний класс" и "гражданское общество". Власть и основные социальные ресурсы концентрируются в руках небольших групп, которые стремятся увеличить лишь степень своей закрытости - и без того значительную, по сравнению даже с Политбюро ЦК. Основой взаимодействия таких корпоративных групп являются клиентельные связи, которые формируются внутри элиты и в субэлитных кланах. Центрами консолидации здесь могут выступать собственники крупнейших корпораций, а в современных условиях - глобалистское "руководство" ТНК.

Принято считать, что корпоративная модель взаимодействия удобна при кризисной ситуации в обществе, поскольку позволяет "обходить" все политические группировки с их порой несовместимыми интересами. Естественное ограничение модели виделось в опасности развития авторитарной формы правления. Однако в олигархической" версии корпоративизма постоянные конфликты порождаются сравнимым качеством ответственности и равной силой партнеров. Это связано с тем, что "государство еще не заявило о себе, отчетливо и бескомпромиссно, как о превосходящей целостности" (20010409-remizov.htm). Таким образом, сама структура подобного "олигархического" взаимодействия содержит в себе источник кризисов (в виде конкуренции пейсмейкеров), что наглядно проявляется на примере ЮКОСа (дела НТВ, Березовского или семибанкирщины).

Другой "врожденный" недостаток олигархического корпоративизма "сверху" - это отсутствие внимания к социальным процессам , происходящим "внизу" общества. В таких условиях общество вне узкой "властвующей" элиты распадается на конгломерат кланов и ассоциацию мафиозных структур, где преступное поведение постепенно становится нормой. Роберт Патмен описывает этот феномен как устоявшуюся "народную мафиозную культуру". Ее социальная основа была заложена в нашей стране уже к началу 70-х годов прошлого века. Как отмечал академик Яременко, к тому времени была разрушена органическая система социальной стратификации: "Цвет нации мы пропустили через системы принудительного труда - армию и "лимит", привив людям мафиозные инстинкты и асоциальные навыки".

Уже приходилось писать, что мафия - это не просто бандитизм, а эффективный посреднический бизнес. Мафия посредничает в отсутствие государства, она продает самое дорогое для распадающегося общества - доверие. Сегодня особенно видно, что вертикально иерархизированное государство без горизонтальных связей - это отсутствующее или латентное государство. Мафия заполняет эту пустоту, берет на себя выполнение функций легитимной власти. Эта "неформальная" власть закрепляется двояким образом: круговой порукой и публичной демонстрацией связи с официальной властью.

Выход из порочного круга безгосударственности видится в увеличении социального капитала, состоящего из двух компонент: потенциала доверия государству (и его символьному репрезентанту) и потенциала горизонтального участия, или корпоративной взаимопомощи. Эти выводы содержатся в фундаментальном труде Роберта Патмена "Чтобы демократия заработала", где приведены результаты двадцатилетнего исследования Италии. Но они имеют вполне универсальное значение.

Для социолога Италия - классический пример общества, в котором сосуществуют и взаимодействуют два различных социокультурных уклада: модернистский (Север и Центр Италии) и традиционалистский (Юг Италии). Эти различия проявляются даже в жизненных практиках. Например, если на Севере страны люди приходят на прием к региональной власти с конкретными деловыми проблемами, то на Юге - в поисках протекции или льготного кредита. Отсюда происходит и различие в функционировании самих институтов власти.

Жители Южной Италии видят приоритет в извлечении выгод для себя и своего ближайшего окружения, даже в ущерб обществу. (Полагая, что все другие поступают точно так же, - как в неаполитанской поговорке "у меня семья".) Это и есть их осознанный выбор, рациональная модель поведения, закрепленная в жизненной практике. Исследования социальной активности в современной России показали схожую картину. Так, 77% респондентов активно поддерживающих модернизацию (при 48% в целом) прямо заявляют, что "для меня важно мое собственное благополучие, благополучие моей семьи, а все остальное - второстепенно".¹

Таким образом, модернизация на Юге Италии (как и в современной России!) не идет не потому, что там "нет человека как индивида", а, наоборот, потому, что индивидуализм разъединяет людей. Разъединяет настолько, что практически оставляет их беззащитными перед произволом власти. Они уже не верят в "диктатуру закона", поскольку диктат закона приводит лишь к усилению гнета власти, а не к ужесточению исполнения этого закона для всех граждан, "независимо от того, сколько миллиардов у них на счету".

Ценность исследования Патмена состоит в том, что он обнаружил важную закономерность. Столь знакомому нам типу "пофигистского" социального уклада противостоит не общество "протестантского типа", а наоборот, общество, основывающееся на коммунотарных ценностях. Иначе говоря, обнаружилось нечто, прямо противоположное тому, что лежит в основе привычного шаблона - либерального представления о "правильном" обществе. Те качества, что еще Маккиавелли называл "республиканскими добродетелями", оказались закреплены в органических структурах малого сообщества на Севере Италии со времен корпоративного государства.

Социально-экономические аспекты такого типа ментальности - система "индустриальных округов" - были исследованы ранее; следует сказать также, основываясь на работе Патмена, о влиянии политического фактора на процессы корпоративной модернизации. Модернистские области Северной и Центральной Италии четко делятся на "красные" и "белые" регионы. Центральная Италия - это так называемый "красный пояс" Италии. В отличие от наших борцов с антинародным режимом, итальянские "коммунистические" администрации заботились не только о ностальгическом возвращения себе статуса "людей у власти". Они поддерживали мелкое производство не на словах, а на деле и создавали для этого условия: организовывали помещения, систему подсобных учреждений, заботились о кадровом пополнении. Тем самым "красные" активисты вынуждали органы власти "белой" Италии на северо-востоке поступать точно так же. Таким образом тиражировалась ("продвигалась на Север") социальная технология индустриальных округов, являющихся в Центральной Италии одним из несущих элементов инфраструктуры.

На Юге, впрочем, индустриальные округа тоже существуют, но весьма специфическим образом. По данным И.Левина ², Неаполь поставляет около 85% итальянского экспорта перчаток. Однако по реестрам торгово-промышленной палаты в Неаполе насчитывается только 8 перчаточных фабрик. На деле их чуть ли не в 100 раз больше, но подавляющее большинство из них действует в теневой сфере. Так социокультурная среда определяет структуру экономики или формирует социоэкономический уклад.

В этом отношении современная Россия оказалась ближе к Югу Италии, чем к Северу. Это серьезное предостережение нашим либеральным "модернизаторам", потому что структуры социального капитала имеют обыкновение постоянно самовоспроизводиться. В основе "постиндустриального роста", которым гордятся либерал-империалисты ("Миссия России", Выступление А.Б.Чубайса в Санкт-Петербургском государственном инженерно-экономическом университете, 25 сентября 2003 г.), лежат успехи двух секторов: сырьевого и услуг. Трудно представить себе эффективное малое предприятие в нефтегазовой сфере. (Если не считать "дочек Газпрома" и криминальных владельцев перегонных мини-заводов - "самоваров" - или мирных чеченцев, копающих в своем огороде нефтяной колодец.) Подавляющее большинство российских малых предприятий находится сегодня в сфере торговли и общепита. При этом доля теневого сектора в нашей стране составляет от 30 до 50% реального оборота субъектов малого предпринимательства.³ Более половины малых предприятий в России сосредоточено всего в восьми (!) субъектах РФ, половина от этой половины зарегистрирована в Москве. Недаром Пэтмен в своей книге заметил, что "Москва находится ближе к Палермо, чем мы предполагаем".

Действительно, в случае нынешней России приходится иметь в виду, что мы рассматриваем модернизационные процессы в обществе, живущем отнюдь не в эпоху Модерна. И может быть, наш "своеобразный тип модернизации, происходящей за счет разрушения социальной ткани" ⁴, является успешным типом пост-модернизации, быстро проходящей в индивидуальном социальном пространстве. Возможно, наши люди действуют правильно, ориентируясь в своих домохозяйствах на два вида инвестиций: на обустройство дачи, как своего индивидуального "кокона", и на стремление дать образование детям - с тем, чтобы они могли покинуть бесперспективную "периферию" и уехать в неведомый "центр".

Формально это соответствует одной из стратегий вхождения "переферии" в мировые процессы, описанной еще Валлерстайном: "Существует путь, по которому области и люди, структурно не входящие в мировую капиталистическую экономику, включаются в нее, расширяя ее, причем их процессы производства посредством этого все более объединяются с процессами осевого разделения труда, а их управляющие процессы все более объединяются с другими процессами межгосударственной системы". ⁵ Понятно, что чем интенсивнее проходит такая "точечная модернизация", чем быстрее "люди, структурно не входящие в мировую капиталистическую экономику, включаются в нее", тем сильнее и неотвратимей разрушается базовая социальная структура общества. В итоге превращая обитателей "периферии" в платоновских мировых "безработных, едущих в третьем классе", или "проезжих людей". Как подчеркивал Бызов, "проблема не в том, что в России плохо идет модернизация, а в том, что она здесь разрушает национальную идентичность и горизонтальные связи". Без замыкающей национально-корпоративной, интегративной рамки мы будем обречены на дальнейший распад социума.

Этот социальный распад только закрепляет ориентацию на вывоз сырья, экспорт энергии и "сырых" мозгов, поскольку в России принципиально не создается среды, способной воспринять инновации - мотора "новой модернизации". Тут не спасет и замещающая миграция, так как усиливающаяся деградация социальной среды способствует снижению общественного иммунитета и облегчает проникновение мигрантов с более низкими трудовыми стандартами. (Пенсия в 500 рублей хозяина квартиры и зарплата участкового в 2500 рублей означает, что с суммой в 100 долларов нелегальный мигрант будет комфортно чувствовать себя уже в Подмосковье.)

У нас существует шаблон: когда мы рассматриваем опыт Запада, то берем его модернизационную экономическую модель без критического рассмотрения связей с социальными технологиями. Для России упорно пытаться строить фантомные структуры гражданского общества по западному образцу - это выброшенные время и деньги (пусть даже полученные на гранты). Здесь важен не поголовный или формальный охват "всех тварей по паре", как при сборе Гражданского форума. В процессе создания корпоративного государства подобная конструкция может превратиться в очередную неработающую надстройку. Важно понимать, насколько надуманным является само противопоставление "гражданского общества" и корпоративных институтов. Реально структура гражданского общества будет создаваться на двух уровнях: первый - политический, через существующие партии и движения, и второй - корпоративный, уровень представительства социально-групповых интересов.

В этой связи следует различать разные типы корпоративизма. Один ("сверху") создается для решения какой-либо тактической задачи и означает искусственное навязывание обществу корпоративного подхода. Второй тип ("снизу") - это органически присущий обществу корпоративизм (как это было, например, при преодолении аномии в годы Муссолини в Италии), перерастающий в устойчивые горизонтальные связи в обществе. В различных странах модель авторитарной консолидации опиралась на свои адаптационные механизмы реализации. Поэтому бессмысленно говорить о некой общей корпоративной схеме, как, впрочем, и о схеме договоренностей по распределению ответственности. Это скорее вопрос цивилизационной идентичности.

И если говорить о "проектном партнерстве", для начала неплохо бы попытаться предоставить лицам, принимающим решения, некий отличный от шаблона уровень социологических знаний. А также конкретные социальные технологии корпоративного взаимодействия типа индустриальных округов, которые следует тиражировать и адаптировать на своей цивилизационной основе. Ведь Российская империя и СССР имели богатый опыт корпоративизма. На разных уровнях в общую иерархическую структуру были вкраплены естественные государственные, этнические, территориальные и другие образования с отлаженными корпоративными механизмами, функционирующие со своими внутренними правами и обязанностями. Успех новой модернизации в России зависит от понимания этой специфики своей культурной практики и своих цивилизационных основ. Только реконструкция социокультурного ядра общества позволит перевести понятие "национального успеха" из виртуального пространства в область реальной политики.

Примечания:

¹ В.Петухов. Феномен социальной активности и гражданского участия в современном российском контексте. С.177. В сб.: "Базовые ценности россиян: социальные установки. Жизненные стратегии. Символы. Мифы" / Ответ. ред. Рябов А.В., Курбангалеева Е.Ш. - М.: Дом интеллектуальной книги, 2003 - 448 с.

² И.Левин. "Модернизация в традиционных укладах. Опыт Италии и его значение для России". Независимый теоретический семинар "Социокультурная методология анализа российского общества", г. Москва, 23 января 1997 г.

³ По данным Госкомстата, количество малых предприятий в России к началу этого года составило 882,3 тыс., общая численность занятых на них работников почти 8 млн. человек. На тысячу жителей России приходится в 6 раз меньше малых предприятий, чем в Германии, и в 13 раз, чем в США. "Газета" #193 (488) от 17 октября 2003 года.

⁴ Л. Бызов Социокультурная трансформация российского общества и перспективы формирования неоконсервативной субъектности. В сб.: "Базовые ценности россиян: социальные установки. Жизненные стратегии. Символы. Мифы" / Ответ. ред. Рябов А.В., Курбангалеева Е.Ш. - М.: Дом интеллектуальной книги, 2003 - 448 с.

⁵ Теренс К.Хопкинс и Иммануил Валлерстайн Фернанд. "Заметки о структурных трансформациях". Бингемтон. 1980 г.