После помещения под стражу "самого человечного олигарха" политическая ситуация в России характеризуется в либеральных СМИ словом произвол. Под произволом понимается не столько жестокость власти и не только над-законность или без-законие. Скорее это испуг от отсутствия единого, понятного всем принципа действий власти: "почему он?" и "кто следующий?". Но механизм наказания, действующий произвольно, только на первый взгляд кажется иррациональным. На деле этот феномен лишь проявляет внутреннюю логику или автоматизм действия технологий власти. Машине власти, безразличной к поводу наказания и личности наказуемого, и должно действовать так.

Недаром Мишель Фуко ¹ полагал, что на социальном микроуровне власть определяет себя в качестве позитивной санкции, а на макроуровне - однозначно в качестве санкции негативной. Этот "основной парадокс теории Фуко" является лишь следствием закона сохранения: равновесия внутри машины власти, с одной стороны, и равновесия власти и общества - с другой. Что обеспечивается, как писал Фуко, прежде всего, развитием дисциплинарных структур на всех уровнях социальной стратификации. Это заставляет взглянуть на текущую ситуацию по-иному: власть и властные институты призваны не только "бессмысленно" карать, но и обеспечивать путем поддержания дисциплины определенные условия выживания. Причем создавать не только комфорт для "жизни замечательных людей", но и условия для большинства граждан, точнее, для всего общества как социального Целого.

Как ранее было отмечено, в крайнем своем выражении выживание означает сохранение национального государства как гаранта общих ценностей, характеризующих образ жизни данного народа. Этот императив приводил в истории России к известным периодам, если не "затягивания гаек", то уж точно - "нарезания резьбы". "Дисциплинирование" сословий всегда происходило, начиная с верхнего (дворянского в царской России или номенклатурного при Сталине) эшелона. Положение "низов" лишь отражало текущее положение "верхов" по отношению к государственной власти. Тем самым власть обеспечивала не просто обязательность, неуклонность подчинения как такового (иногда иронически трактуемого как "самодурство" или "административный восторг"), а обязательность службы в интересах Целого. Недавно ушедший от нас А.С.Панарин очень точно называл эту неформальную установку общества консенсусом служивого государства.

Исторически это выглядело так, что по мере усиления "одного из акторов" (или превращения московского князя в наиболее влиятельного суверена в пределах российского пространства) все сословия - бояре, дворяне и холопы - "шли под руку хозяина", способного взять их на службу. Недаром Лев Гумилев утверждал, что русские люди искали государственной службы. Не знавшие тогда иного отечества кроме Москвы, они "стремились не к защите своих прав, которых у них не было, а к получению обязанностей, за которые полагалось "государево жалование".

Само понятие "закрепощение сословий" (авторство которого приписывается Б.Чичерину) - это не только термин для обозначения процесса буквального закрепощения крестьянства, но и метафора "закрепощения" служивых людей, прежде всего "верхов". Здесь проявляется консервативная логика "крепостного права", требующего, как заметил Ремизов ², от всякого человека оставаться при месте. На Руси всегда шел единый процесс "дисциплинирования" населения властью. Как писал историк Веселовский, московские великие князья, начиная с Ивана III, вводили во всех областях жизни "безличные общие нормы отношений".

Недаром при описании текущей политической ситуации в России неизбежно возникают исторические ассоциации с "опричниной" или "правлением Павла I". Короткий, но яркий период царствования Павла I - один из характерных периодов "дисциплинирования" общества: именно император Павел ввел практику унификации наказания. Если в екатерининские времена дворянам была дарована личная неприкосновенность, то при Павле возобновляются телесные наказания дворян, в частности порки унтер-офицеров из дворян. Ключевский пишет так. "С самого начала царствования (6 ноября 1796) в многочисленных распоряжениях по разным отраслям управления, особенно по военной, он (Павел I) проводит два главных начала этой программы - устранение привилегий и изъятий (во имя равенства перед законом) и введение однообразного порядка (во имя закона, взамен личного усмотрения)". ³

Модель власти Павла I наглядно иллюстрирует вторичность "значительных" персон - и первичность технологических императивов "диктатуры закона" для машины власти. Историки рассказывают, что на похоронах бывшего канцлера Безбородко, одного из выдающихся государственных деятелей екатерининской эпохи, Павел без большой скорби произнес: "У меня все безбородки". Потребность в "равноудаленности", наглядно проявившаяся при Павле, существовала и прежде в истории России, например, в деятельности Петра Первого или Ивана Грозного.

Вся полоса политических потрясений (скажем так, от опричнины до Смутного времени) трактуется С.Королевым ⁴ как кризис технологической структуры власти в России. Сам кризис возникает, когда технологии власти оказываются неадекватными происходящим изменениям в российском пространстве. (Такими историческими примерами качественного расширения являются завоевание Казанского и Астраханского ханств). Сегодня мы видим разворачивающийся системный кризис в пространстве "открытой России", раскрывающейся перед глобализацией, в сочетании с использованием "ветхих" технологий власти.

Итак, суть сегодняшнего кризиса в том, что при изменении качественных параметров пространства прежняя техноструктура уже не может контролировать "население" в рамках традиционного государственного ядра. Сегодня, как никогда, само выживание Целого, как "политического единства", зависит от способности политизированных элит создать новую техноструктуру, соответствующую современному вызову, - учредить новое Государство.

Обычно скелет новой технологической структуры возникает прямо в теле старой системы. Петр I пытался решить эту проблему иначе, переносом столицы на новое место. Оставив старые институты в Москве, а он учредил новые в Петербурге, на берегах "Немецкого моря". Однако в политическом сознании элит закреплен еще один символический трафарет разрешения конфликта между "старым" и "новым" порядками. Это опричнина, учрежденная Иваном Грозным. "Переворот 3 декабря 1564 года, - писал историк Покровский, - и был попыткой не то чтобы внести новое содержание в старые формы, а поставить новые формы рядом со старыми, не трогая старых учреждений...".

Потому феномен "опричнины" выходит далеко за рамки семилетнего периода 1565-1572 годов; под другими вывесками эта организация "силовиков" продолжала существовать до самой смерти Ивана Грозного (1584 год). Да и потом "опричные" методы управления регулярно проявлялись в русской истории. По своей сути опричнина Грозного была технологической утопией. Она представляла собой попытку осуществить технологическую модернизацию в тесных рамках существующих архаических форм государственности, таких как удел.

Сама идея технологической модернизации связывается с фигурой публициста XVI века Ивана Пересветова, предложившего программу реформирования государства. Идея защиты православия сочеталась у Пересветова с популярной в то время на Западе идеей "турецкой реформации": заимствования и внедрения в России передовых технологий власти. У турок, силой захвативших "второй" Рим, не зазорно было поучиться "Риму третьему". Отсюда и такой знакомый сегодня тезис: Иван Васильевич - православный царь, и для того, чтобы обеспечить процветание своего государства, ему не хватает только "правды", т.е. справедливого государственного устройства "поганого Магмет-салтана".

Пересветов пишет о том, что султан создал себе сильную личную охрану, или "янычар", следом Грозный создает себе опричное войско, или "царевых псов". Пересветов одобрительно говорит о том, как Магмет казнил судей, берущих мзду, а потому судящих не по "правде", а по "посулам": "А просудится судья, ино им пишется такова смерть по уставу Махметеву: возведет его высоко, да бьет его взашей надол, да речет тако: "Не умел еси в доброй славе жити, а верно государю служити". А иных живых одирают, да речет таки: "Обростешь телом, отдаст ти ся вина та""⁵. Иначе говоря, по славному обычаю Магметову, провинившихся судейских людей сталкивают вниз с раската или с живых сдирают кожу. Да при этом приговаривают поучение, поскольку делают это не из жестокости, а в целях сугубо воспитательных. Недаром Пересветов назидает, что кожи их (судей) султан велел выделать, бумагой набить и написать на кожах: "Без таковыя грозы не мочно в царство правды ввести". Такое избыточное насилие характерно для любой власти, ставящей в качестве главной задачу самосохранения. Но только сохранение баланса между "негативной" (таковыя грозы) и "положительной" (в царство правды ввести) санкциями власти позволяет обществу существовать и развиваться, т.е. проводить модернизацию.

В своей работе С.Королев очень верно обозначил опричнину как царство техноутопии. Опричнина лишь имитировала архаическую форму удела, в действительности она была призвана стимулировать утверждение новых взаимоотношений царя и его новой социальной опоры: служивого класса, дворянства. Однако при этом была и земщина, где сохранялся прежний статус старого боярства и где не происходило модернизации государственных форм, сложившихся к середине XVI века. Такое частичное "обновление порядков", как и механическое (во многом "имитационное"!) разделение государства на "старое" и "новое" оказалось попросту невозможным. Более того, оно явилось антигосударственным актом, приведшим в дальнейшем к символьному разрушению "политического единства", а затем и утрате государственности в ходе Смуты.

Тем самым преодолеть технологический кризис власти возможно лишь эволюционным путем, когда новые техноструктуры власти органически прорастают сквозь старые. При этом для сохранения "единства" наряду с негативными дисциплинарными мерами необходимо предъявить обществу позитивные санкции. Например, в виде символьного "образа будущего", объединяющего политизированную элиту. Тогда контроль над поведением будет осуществляться не только путем практик, прямо связанных с насилием, но и через символические ценностные формы. Тем более, что сегодня для этого у Президента, как репрезентанта социального Целого, есть необходимый символьный капитал. С уходом Волошина, выполнявшего функции "неформального" или "реального Путина" при олигархическом корпоративизме, это место гаранта политической коммуникации стало свободным.

Известно, что условия для реализации Президентом функции гаранта (формально, Конституции) создает Администрация Президента, обеспечивающая деятельность главы государства. Отсюда вытекает технологически заманчивый вариант - не искать персональную замену "незаменимому Волошину" (и не пытаться самому Путину на ходу исполнять функции "разводящего"), а достроить сам аппарат до уровня полноценной государственной "техноструктуры". Например, разделить Администрацию Президента на две части: собственно Администрацию и Секретариат, исполняющий текущие поручения Президента. Администрация Президента могла бы быть значительно расширена и, таким образом, стать основой "новых" технологических структур власти, в соответствии с "планами реформ".

Действующая Конституция РФ открывает для этого все возможности, поскольку не содержит положений регулирующих деятельность Администрации. Единственное, что записано в Конституции - "Президент формирует свою Администрацию" (ст.83). Не являясь при этом органом власти, сама Администрация могла бы служить "школой турбокапитализма" или кузницей кадров. Ведь сферы деятельности, количество структурных подразделений и штатная численность Администрации определяются только указами Президента, то есть сам Президент может определять условия работы своей технологической структуры власти так, как он сам сочтет нужным.

Численность Администрации постепенно могла быть доведена до размеров полноценного государственного аппарата (как предлагают эксперты, вплоть до одного миллиона человек). Поскольку сферы компетенции администрации ничем не ограничены и могут дублировать функции правительственных и парламентских структур, это открывает возможности для эволюционных изменений - "смешанной" формы участия в управлении органами власти на первом этапе. Служащие Администрации, куда на конкурсной основе постепенно переходят наиболее компетентные и ответственные сотрудники "старого" аппарата власти, выполняют функции "новой" техноструктуры - "нерва" в государственном организме. Их роль аналогична антикризисным управляющим, проводящим санацию управления государством. Отметим, что сотрудники Администрации не нуждаются в политических посредниках в виде громоздких партий и движений, лишь проедающих символьный капитал Гаранта. Они заключают напрямую с Президентом индивидуальный контракт, что наряду с решением назревшей задачей ротации элит обеспечивает лояльность новой социальной опоры.

А для прикладных политологов появляются дополнительные возможности оценить все возрастающую роль кадровых служб в Администрации. И если функции контроля над административной реформой, проводимой руками "новых опричников", возьмет на себя Дмитрий Козак, то в иностранных газетах вместо нового термина siloviki появится один хорошо забытый старый. Ведь новые "царевы псы" могут называться старым добрым словом - "kozaki".

Примечания:

¹ Фуко М. Воля к знанию/Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996.

² Ремизов М.В. Опыт консервативной критики. - М.: Фонд "Прагматика культуры", 2002. С.12.

³ Ключевский В.О. Неопубликованные произведения. М., 1983. С. 246-247.

⁴ Королев С.А. Бесконечное пространство: гео- и социографические образы власти в России. - М., 1997.

⁵ Сочинения Ивана Семеновича Пересветова // Памятники литературы Древней Руси. Конец XV - первая половина XVI века. М., 1984. С. 608.