|
||
Тема: Политический кризис | / |
Реконструкция политического Дата публикации: 18 Ноября 2003 Во вражде незаконно сделанное ищет свое право. В ней оно находит смысл дела и смысл права, когда рушится скорлупа защиты и повиновения, где оно до сих пор обитало, или разрывает ткань норм легальности, от которой оно до сих пор могло ожидать права и правовой защиты. Тогда прекращается конвенциональная, традиционная игра. Карл Шмитт, Возвращение в страну политики, назначенное Глебом Павловским на очередной ноябрь, оказалось неотделимо от публичного признания двух фактов - "деполитизации элит" и "отсутствия государства". Само понятие "политического" ассоциируется сегодня с одноименной работой Карла Шмитта Сплошная деполитизация, означающая отсутствие на публичной сцене политического, и есть косвенное признание отсутствия государства. Данное Шмиттом "предварительное описание" постулирует, что "понятие государства предполагает понятие политического. Согласно сегодняшнему словоупотреблению, государство есть политический статус народа, организованного в территориальной замкнутости". (Не будем пока затрагивать вопрос о территориальной замкнутости, то есть о границах РФ, как фактически данных Но, с другой стороны, "государственное" не исчерпывает "политическое". В методологии Шмитта государство есть только "инстанция" политического, а не его "субстанция". По взглядам Шмитта, государство - это "политическое единство". Это сплоченная политическая общность, которая в своем экзистенциальном самоутверждении в истории противостоит прочим политическим общностям. Когда исчезает политический и экзистенциальный императив противопоставления врагу, первыми деполитизируются элиты, переходя в комфортное Когда теряется государственная форма, "политическое" не исчезает, а только "расходится по домам" как бы в ожидании подходящего субъекта. Или, как Согласно Шмитту, политика не имеет особого субстрата, и политическое достижимо из различных областей общественной жизни, в результате уплотнения существующих в них противоречий. Когда Но Президент еще молчит, а его ближайшие партийные соратники уже начали публично определяться в главном. Ведь "наличие обязательной схемы "свои-чужие" является внутри- и внешнеполитической необходимостью для существования политически полноценного общества, и это следует принять трезво и осознанно. В противном случае, - утверждал Шмитт, - "врагами" станут все, а "друзьями" - никто". Вот недавно министр Шойгу назвал главных врагов единороссов - неявку на выборы и голосование против всех. "На сегодняшний день у нас есть противники, но есть один враг. Враг самый главный и самый невидимый. Этот враг называется либо неявка на выборы, либо голосование против всех. Когда человек голосует против всех, это значит, как мне кажется, он не имеет никаких ни нравственных, ни человеческих, ни патриотических взглядов и устоев", - заявил сопредседатель Высшего совета партии "Единая Россия" Сергей Шойгу. Такое мнение, как сообщает Враг - это всегда кто-то чужой, представляющий угрозу данному субъекту или его интересам, друг - же союзник, помощник в достижении целей. Тогда из высказывания сопредседателя "партии власти" о единственном враге нам становится понятной единственная цель "вождей" этой партии - убедить "электорат" принять участие в голосовании на предстоящих парламентских выборах (и соответствующий этому горизонт планирования - один месяц). Однако вряд ли партии, претендующей на представление интересов большиства общества, следовало бы самоопределяться как "оккупационный режим" (совершенно в прохановском духе!) по отношению к трети "населения", имеющего право голоса, но не желающего использовать свое право. Мнение министра по ГО и ЧС было нам интересно тем, что из своей жизненной практики он как никто другой знает цену чрезвычайной ситуации. Возможно, особенность его позиции (в отличие от шмиттовского суверена) состоит в том, что он сам никогда не создает черезвычайной ситуации, а напротив - предотвращает такие ситуации. Вскоре мнение Шойгу было признано частным мнением, а другие частные сопредседатели заявили, что не видят у нас никаких врагов вовсе. Так оно и есть, поскольку частная экзистенция ко всему политическому имеет весьма малое отношение. Как пишет Шмитт, "если граждане некоего государства заявляют, что у них лично врагов нет, то это не имеет отношения к вопросу, ибо у частного человека нет политических врагов". Итак, антагонизма среди "одомашненных" элит еще нет, а врагов уже нет - призрак политического отсутствует. Порыскав по стране, он, видимо, ушел в Европу, к антиглобалистам. Сегодня политического у нас нет, как раньше не было секса! Есть только подавленнная политичность, которая прорывается, как и подобает по Фрейду, А что у нас есть? Есть Ходорковский, сидящий в тюрьме по обвинению в десяти уголовным статьям. Понятно, что посадить за решетку - это жест недружественный, так как друзей за решетку не сажают. Но никто его публично не назвал врагом, более того, его неоднократно предупреждали: давали в папочке компромат и проводили прочие мероприятия, словом, делали "профилактику". Власти делали все, чтобы ему не оступиться. "Чтобы не опуститься, как разбойник и как пират, в Неполитическое, это значит здесь: в криминальное". - Опять же, тонкое замечание Шмитта из "Теории партизана". Интересно, что "тихая" война с ЮКОСом (как и прежний спор "хозяйствующих субъектов" по НТВ) ведется строго в рамках закона, как подобает ограниченной войне или войне "форм". Карл Шмитт, развивая теорию "тотальной" и "ограниченной" войн, подчеркивал неизбежность "ограниченной войны" или "войны форм" как следствия неистребимых различий между народами и их культурами. Принципиально важно, что "война форм" поддается регулированию юридическими правилами или регламентации. В этом ее отличие от "тотальной" (например, при насильственной универсализации человечества в рамках утопических концепций), где враги "должны объявить противную сторону в целом преступной и нечеловеческой, тотальной малоценностью". Барабанщики "тотальной" войны уже поспешили назвать происходящее в России Эти этические оценки важны постольку, поскольку они лишь оформляют конфликт. Они выражают экзистенциальное неприятие противника в тот момент, когда аргументация исчерпана. Это и означает, что необходимая интенсивность размежевания достигнута, и вся дискуссия уже работает не на понимание между оппонентами, а на противостояние. Эта логика заставляет идти еще дальше: от этического неприятия противника к обвинениям в его в неполноценности. (Потом дело дойдет и до физического отвращения к врагу - враг безобразен и является мерзкой пародией на человека.) Для Шимтта спор такой интенсивности - верный признак политического. Даже если мы отказываемся признавать политическую схватку (по самым разным причинам), мы, тем не менее, оказываемся ее участниками. Но в какой момент газетная статья или Вроде бы, ясность должна наступать в той мере, в какой конфликт будет развиваться в публичной сфере. Или, по словам Павловского, "как только борьба будет вынесена в публичное политическое пространство, она рационализуется, каждый сможет оценить позиции сторон" (Кремль.орг, В таком случае публичность может быть востребована, но уже после того, как схватка состоялась и выявила новый расклад сил. Тогда результаты предъявляются публике, чтобы их легитимировать и соединить тайное и явное. Речь идет не о создании политического в акте публичности, а о формировании нового политического субъекта, в котором политический потенциал разных субъектов сливается в одно целое. Одной из немногих работ, которая обращается к проблеме "публичного-непубличного" в политическом, является статья Агнес Хеллер "Пересмотренное понятие политического", в которой, кстати, критикуется подход Шмитта как "полностью тиранический". Хеллер говорит о публичности как о главном критерии политического - все "становится реально политическим, если люди решат, что это должно обсуждаться, оспариваться, решаться в общественной сфере; подобным образом все может перестать быть политическим, если все это снять с общественной повестки дня" Именно здесь изложен основной принцип действия медиа-машинки по "изгнанию" политического: держа руку на медиа-кране, можно регулировать доступ в сферу публичного. Наши "люди решат", создавая и структурируя повестку дня, то, как следует определять иерархию ценностей, что важно или нет. Но тут делается одна достаточно очевидная ошибка: публичность возникает не потому, что кто-то решается что-то обсуждать в удобной ему форме. Например, акт терроризма Здесь сказывается ограничение тактических возможностей медийного агрегата. Но демонтирован он должен быть по соображениям стратегическим. И не потому, что "Президента он не устраивает, и, боюсь, никого из членов его команды он в старом виде не устраивает". Условием работы "шайтан-машины" было не только содержание "элит" в стойле "идиотизма деполитизированной жизни". Главное, эта конструкция обращала в отработанный пар стремление общества к политическим переменам, делая модернизацию общества (хотя бы в Возможно ли в новом варианте возрождение деполитизированного "агрегата", созданного в процессе консолидации всех элит на основе переговоров между ними? По общепринятому мнению, в этом и состоит сегодня политический процесс. По этой идеальной схеме, в ходе избирательной кампании элитные группы предъявляют свои планы, свои пожелания, вырабатывают совместные формулы и достигают консенсуса. Вот и Хеллер искренне полагает, что к политическим можно отнести речевые акты, направленные на взаимное понимание. Шмитт, напротив, считает, что все политические понятия, представления и слова имеют полемический смысл. И когда политический акт направлен не на консолидацию "своего" и оппонирование "чужому", а на некое всеобщее понимание, тем самым он ослабляет свое политическое содержание или утрачивает его вовсе. Поэтому в ходе демонтажа медиа-агрегата главное требование - это реконструкция политического. А всякую деполитизацию государства, надлежит теперь воспринимать как агрессию "чужого" против "своего" - как посягательство на собственный народ и саму возможность создания государства. Окончательный приход политического зависит от того, когда и как будет прервано молчание о главном. Примечания:
|
|
|
||