Тема заседания (от 19.11.03): Новое политическое размежевание - до и после выборов

В ответ на вопрос о "демонтаже путинской стабильности" хотелось бы повторить то, что я уже говорил в этой аудитории. Мне представляется, что никакой "путинской стабильности" никогда не было. Путин шел к власти не как человек, обещающий стабильность, а как человек, готовый резко изменить сложившийся баланс сил. Именно этой готовностью он и заслужил поддержку населения. Одна часть его сторонников видела в нем будущего Пиночета, другая - будущего Сталина. Эффект "стабильности" объяснялся не столько политикой нового главы государства, поначалу довольно активной, сколько нежеланием и неспособностью определенных слоев элиты (например, губернаторов или тех же олигархов) ей всерьез сопротивляться. Так что в какой-то мере тот конфликт, который происходит сейчас, содержался в том самом "послании", с которым нынешний президент шел к власти. В рамках исполнения этого "послания" Путин мог демонстрировать жесткость, силу и даже коварство, но не мог проявлять "слабость".

На конфликт исполнительной власти с Ходорковским следует посмотреть не с "кремленологической", а с политологической точки зрения. В какой мере этот конфликт проистекал из особенностей нынешнего режима? Я думаю, мы не ошибемся, если признаем моментом его возникновения 1993 г. - время расстрела Верховного Совета РФ и, что, может быть, даже более значимо в данном контексте, победы на выборах в Государственную думу ЛДПР Жириновского и относительного поражения первой "партии власти" - блока "Выбор России". Несмотря на отдельные изменения, связанные с личными качествами нового президента или его высоким рейтингом, возникший в 1993 г. режим по основным свои параметрам сохраняется до настоящего времени. Каковы эти параметры?

Первое. Этот режим не может электорально себя воспроизвести в полной мере без помощи избыточной пропагандистской атаки на электорат или разного рода технологий. Режим постоянно находится под угрозой провала и ухода со сцены вследствие закономерной победы коммунистической или националистической оппозиции. "Партия власти", кем бы она ни была представлена, неизменно уступает на парламентских выборах оппозиционным силам. Тем не менее, в отличие от посткоммунистических стран Восточной Европы правящая в России коалиция не проявляет ни малейшего намерения - по тем или иным причинам - уступать власть своим соперникам из коммунистического лагеря.

Второе. Правящая коалиция неоднородна. Ее основу составляют принципиально разные силы. С одной стороны, мы имеем, как удачно выразился Константин Крылов, "ось", которую образуют люди, в наибольшей мере выигравшие от постсоветского перераспределения власти и собственности (то есть так называемые "олигархи"), а также политические деятели, это перераспределение осуществлявшие (то есть так называемые "либералы"). Слабость этой самой "оси" - в отсутствии стопроцентно лояльных им силовых структур. Отдельные случайные фигуры сути дела не меняют. Поэтому "силовики" - вторая несущая опора режима, необходимая для его сохранения.

Третье. Игра этих сил опосредована институтом выборов. Выборы приобретают все более и более формальный характер, но они, тем не менее, необходимы для устойчивости описываемой странной конструкции. Отменять их нельзя. Выборы нужны представителям "оси", поскольку в случае их отмены "силовики" будут пользоваться почти безраздельной властью. Все хорошо помнят коллизию 1996 года, когда усилившиеся после вооруженной победы над оппозицией ельцинские силовые структуры были готовы зараз покончить и с коммунистами, и с "либералами". Однако память об итогах того столкновения должна внушить и новым "силовикам" понимание того, что отмена выборов чревата и для них нехорошими последствиями. Потому что при отмене выборов или попытке отмены они сразу же оказываются между двух огней - между "осью" (которую, скорее всего, поддержат круги на Западе, неравнодушные к внутренним процессам в нашей стране) и ведомым коммунистами протестным электоратом, перехватить который "силовикам" пока не удается.

Четвертое. Коммунистическая оппозиция сознает правила той игры, в которую ее заставляют играть, и предпочитает не пробиваться к власти, а выполнять роль третьего разводящего, объединяясь либо с "силовиками" против "либералов", либо - гораздо чаще в конфликтных ситуациях - с "либералами" против "силовиков". Последняя ситуация вновь воспроизводится на наших глазах.

Понятно, что говорить о какой бы то ни было окончательной стабилизации этой конструкции, существующей с 1993-го года, не приходится. И даже высокий рейтинг Путина сам по себе ничего в ней не меняет. По той простой причине, что Путин не имеет своей политической программы и поэтому не может вести за собой никакую иную политическую партию, чем "партия власти".

Что могло бы изменить ситуацию, так сказать, без катастрофы и революций. Прежде всего, готовность правящей коалиции оставить власть и уступить ее коммунистам или другой оппозиционной партии. Как я уже сказал, такой готовности не просматривается. Другой вариант, вполне вероятный, - безоговорочная победа "партии власти" на парламентских выборах и тем самым реальное обеспечение так называемой "преемственности". Издержки этого варианта - он устраняет основания для союза двух групп, составляющих правящую коалицию и, соответственно, провоцирует новый внутриэлитный конфликт. С почти гарантированной победой "силовой" группировки. Именно поэтому "либерально-олигархической оси" необходимо было заранее, то есть до парламентских выборов, наметить новое - идеологическое или прагматическое - основание для сближения с "силовиками", тем самым как бы интегрировав их в новый перспективный проект.

Таким проектом, по-видимому, должна была стать "борьба с терроризмом" в рамках мировой "антитеррористической коалиции" во главе с США. Когда в октябре 2002 г. мы обсуждали примерно в том же составе сценарий развития событий после начала войны в Ираке (а она к тому моменту уже представлялась неизбежной), большинство участников обсуждения сошлись во мнении, что российская власть будет исходить в своих действиях и заявлениях из приоритета сохранения своих позиций в "антитеррористической коалиции". Думаю, что такого предсказуемого поведения от власти ожидали все - и Запад, и отечественные олигархи, и, наконец, коммунисты, готовые воспользоваться антиамериканскими настроениями части российского электората. Но в 2003 г. произошло то, чему я не решаюсь дать исчерпывающего объяснения, - российская власть отказалась поддержать Соединенные Штаты по иракскому вопросу. Для определенной части как российского, так и, что более важно, американского истеблишмента этот отказ был равнозначен разрыву некоего условного коалиционного пакта, а соответственно, чреват "нехорошими последствиями".

Я думаю, присутствующие не будут отрицать, что Ходорковский появился на политической сцене России сразу после иракских событий и в немалой степени вследствие этих событий. Феномен Ходорковского возник, когда почти все российские газеты упрекали Путина за слабость и недальновидность в его внешней политике. Когда правые газеты кричали о том, что Путин поставил под удар Россию, отказавшись присоединиться к "большому вашингтонскому начальству", а левые за то, что Путин предал страну своим нежеланием поставлять боеголовки Саддаму Хусейну. Общим знаменателем майской атаки СМИ на президента был недвусмысленный намек на то, что Путин - слабак. И уже тогда было ясно, что Путин должен как-то отреагировать.

Почему же Ходорковский проиграл? Причем проиграл по многим аспектам. Во-первых, ему не удалось сплотить вокруг себя всю либеральную элиту. Даже фрондирующие правые либералы устами Максима Соколова отреклись от недавнего кандидата в национальные лидеры. Во-вторых, за него не стал слишком сильно заступаться официальный Вашингтон. Причин здесь много, но может быть, одна из главных причин заключается в расколе американского истеблишмента. Там тоже есть свои "силовики" и свои "либералы". И если "либералы", а точнее, "неоконсерваторы", и в самом деле заинтересованы в нахождении у власти в России людей, разделяющих их ценности, то их оппоненты - "реалисты" или "умеренные консерваторы" - готовы терпеть на вершине политической пирамиды России любую фигуру, обеспечивающую здесь относительную стабильность и учитывающую в своих действиях американские национальные интересы.

Проявлять эйфорию по поводу посадок и репрессий нехорошо не только по естественным моральным и правовым причинам. Главное в том, что прокуратура не может заменить собою политическую партию, а обвинительное заключение - идеологию. Однако идеологические рамки всей этой игры сейчас устанавливаются не российской элитой, которая, как мы говорили, смогла найти точку сборки только лишь в присоединении к внешней силе и ее проектам. Обнаружение новой точки сборки - это именно та задача, которую следовало бы ставить перед собой консервативному движению. В ином случае эта "новая точка сборки" может оказаться хуже предыдущей.