Русский Журнал / Политика /
www.russ.ru/politics/20031205-nikit.html

Стратагема # 21
(Цикада сбрасывает свою золотую кожицу)

Владимир Никитаев

Дата публикации:  5 Декабря 2003

Окончание. Начало - здесь

Стратегия - это способ (искусство) управлять отношениями с контрагентом (соперником, противником) в тех случаях, когда не представляется возможным добиться своего "прямым" воздействием. Отношения вообще складываются из всех тех действий сторон, которые они считают эвентуальными, т.е. реально возможными при определенных обстоятельствах. В каждой ситуации взаимодействия, или в каждом ее "моменте", реально осуществляется только часть этих эвентуальных действий, но общая их совокупность составляет своего рода фон, встраивающий производимые действия в некоторую перспективу (вообще говоря, разную для каждой из сторон). Собственно, это взаимное отношение является конститутивным для данного типа ситуаций как таковых. Способность по своему желанию трансформировать это отношение словно бы поверх самих "предметных" действий - это способность "ортогонального" воздействия на ситуацию, воздействия, при котором ситуация как бы отображается в (на) себя, рефлектирует, в гегелевском смысле рефлексии. В результате такого "отображения" в ситуации происходит "двоение". Одно выдается за другое - мистификация, маскировка, отвлекающий маневр и т.п.; одно действует или страдает вместо другого - действие "чужими руками", "жертва", "действие по внутренним линиям" и т.д.; обобщенно: одно в функции другого. Практически все из описанных фон Зенгером китайских стратагем представляют собой не что иное, как вариации данного принципа (схемы), т.е. каждый стратагемный шаг суть та или иная рефлексия ситуации в себя.

Как возможно это "сдваивающее удвоение"? В ходе просто рефлексии ситуации образуется смысл, при рефлексии ситуации в себя - этот смысл "внедряется" и "вносит" в ситуацию специфическую топологию. Если брать ситуацию войны, то как бы поверх объективного ландшафта "наносится" особый, смысловой рельеф, вынуждающий "подобную воде" войну (Сунь-цзы) течь в определенном направлении, принимать определенную форму. В ситуацию входит и начинает господствовать функциональность. Субстанциальность вещей словно испаряется, от нее остается только контур, к которому прикреплена функция: вещь существует ровно в той степени, в которой она способствует или препятствует реализации замысла. Теряет свою существенность и исчезает историчность: происхождение вещи или человека, прошлое, не имеет теперь никакого значения, а будущее интересно только как возможность продолжения или случайности. Стратег, для которого солдат есть нечто большее, чем функция убивать, и которого "субстанциальность" солдата (индивидуальность, физическое и моральное состояние) волнует не в связи с данной функцией, но сама по себе, - вряд ли добьется военных успехов. Такова тотальная бесчеловечность войны.

В ситуации в результате "рефлексии в себя" появляются симулякры. Симулякр, как показывает Жиль Делёз, не есть некая вырожденная копия и никогда ею не был. В нашу эпоху симулякр "становится убежищем позитивной власти, которая отрицает оригинал и копию, модель и репрезентацию" 1. Иными словами, симулякр отрицает все эти различия и различения, лишает их значимости, т.е. он контрдифферентен. При этом, поскольку ситуация вообще суть то, что понимается как ситуация 2 и представляет собой нераздельное единство "объективного" и "субъективного" (поскольку сама она до, прежде такого разделения), то ситуационный симулякр выступает как отрицание различия смысла и вещи, иллюзии и реальности и т.п., как склейка, позволяющая им беспрепятственно "обмениваться" друг на друга 3. Ввести в ситуацию, подсунуть, навязать противнику нужный тебе и послушный симулякр - значит почти победить. "Победить еще до сражения" - как учил Сунь-цзы.

Как минимум, два момента: (1) прагматика стратегии, т.е. использование искусства стратегии только в тех случаях, когда по той или иной причине невозможно добиться победы "одним ударом", или, что суть то же, ситуация дефицита власти (в том числе и в результате ее "самоограничения правом"), и (2) "рефлексия в ситуацию" как общий принцип стратегического шага, - указывают на то, что мы оказались на территории политического. Даже в случае военных действий стратегия - политическое войны. И не только потому, что стратегия "замыкается" политику, но и по сути. На это указывал, в частности, К.Клаузевиц в известной (хотя часто искажаемой) фразе про то, что "ведение войны в своих главных очертаниях есть сама политика, сменившая перо на меч".

Особый интерес представляет, конечно, второй из перечисленных моментов. Начнем с тезиса Карла Шмитта (популярного среди российских политологов): "Специфическое политическое различение, к которому можно свести политические действия и мотивы, - это различение друга и врага" 4.

Это различение и разделение, конечно же, - рефлексивное. "Непосредственным", на уровне восприятия, является этническое разделение, но и оно, сохраняя непосредственность, не способно продвинуться глубже разделения свой/чужой. Требуется еще некоторая "добавка", которая "чужого" - или даже этнически "своего" - перевела бы в статус "врага". Эту "добавку", усиливающую религиозное, этническое, моральное или иное размежевание до политического, Шмитт определяет как реальную возможность борьбы (= войны), при этом "...политическое заключено не в самой борьбе, которая опять-таки имеет свои собственные технические, психологические и военные законы, но ... в определяемом этой реальной возможностью поведении, в ясном познании определяемой ею собственной ситуации и в задаче правильно различать друга и врага" 5.

Здесь все, начиная с "возможности", может быть дано только через рефлексию. Грубо говоря, кто-то должен "догадаться" и назвать конкретных чужих -"нашим врагом"; назвать и убедить в этом своих.

Различение друг/враг - не чисто рефлексивное, это именно рефлексия в ситуацию. От того, что, например, лягушки сочтут мышей своими врагами, - ни политических отношений, ни войны между ними еще не случится; необходимо, чтобы мыши это приняли, чтобы, в свою очередь, признали в лягушках своих врагов. Если мыши этого не сделают, они будут просто, без войны, истреблены лягушками. Различение друг/враг только тогда становится разделением, когда принимается обеими сторонами и становится таким образом интерсубъективным, т.е. применительно к ситуации "объективным".

Различение-разделение друг/враг в трактовке Шмитта обладает довольно интересными чертами. С одной стороны, "...политическое не означает никакой собственной предметной области, но только степень интенсивности ассоциации или диссоциации людей, мотивы которых могут быть религиозными, национальными (в этническом или в культурном смысле), хозяйственными...". 6 С другой стороны, "Бытийственная предметность и самостоятельность политического проявляется уже в этой возможности отделить такого рода специфическую противоположность, как "друг/враг", от других различений и понимать его как нечто самостоятельное" 7.

С одной стороны, Шмитт утверждает, что понятия "друг", "враг" и "борьба" следует понимать в смысле "бытийственной изначальности"; с другой стороны - что это не означает, будто один определенный народ вечно будет другом или врагом другого определенного народа.

С одной стороны, эвентуальность войны только и конституирует политическое в его подлинной серьезности, а с другой - война есть чрезвычайный, исключительный случай, и политическое она утверждает именно как возможность par excellence.

Если не прибегать, как Шмитт, для объяснения этих противоречий к гегелевской диалектике, то приходится сделать вывод, что политическое различение-разделение друг/враг есть симулякр, внутренняя "конститутивная несоизмеримость" (Делёз) которого обеспечивает, вернее, сама является "соскальзыванием" рефлексивного, функционального - в бытийственное, субстанциальное. Полная формула назначения ("bestimmen" Шмитта) врага, во всех случаях так или иначе (пред)полагаемая, звучит как "Они - наши враги; они всегда были нашими врагами", нимало при этом не заботясь выяснить, действительно ли "они" всегда были врагами. Рефлексивный акт "назначения врагом" должен как бы раствориться, чтобы перед народом возник враг настоящий, враг по самой своей "природе", тот, кто самим своим существованием угрожает существованию данного народа.

Итак, стратегия оказывается политическим, а политика - стратегическим. Не значит ли это, что политика (политическое) есть некая стратегия? Точно так же, как и война? То есть политика как способ избежать войны и война как инобытие политики - это просто две взаимодополняющих стратегии, одна из которых в ходе своего осуществления постоянно "имеет в виду" эвентуальность другой?..

Таким образом, мы оказываемся в пространстве отражающихся друг в друге отношений. Какая же реальность выражается и конституируется в этих отражениях? - Реальность власти (как особого тела действия в социальном пространстве). Политика суть стратегия "недеяния", которую власть применяет по отношению к стихии социального. "Недеяния", разумеется, не как пассивности, неподвижности или беспомощности, но как инфрадействия, вынуждающего противную сторону как бы саму сделать то, что нужно "недействующему". Война, вообще насилие - это, напротив, ультрадействие власти. Таким образом, обычный, "гуманитарный" диапазон власти, в котором она действует символически, располагается "между" политикой и насилием.

Гегель сказал о сущности власти больше, чем Ницше; причем не только в собственно политических сочинениях. В известном месте предисловия к "Феноменологии духа", месте, в котором, как в оптическом фокусе, собраны все лучи философской системы Гегеля, говорится:

"Живая субстанция, далее, есть бытие, которое поистине есть субъект или, что то же самое, которое поистине есть действительное бытие лишь постольку, поскольку она есть движение самоутверждения, или поскольку она есть опосредствование становления себя иною. Субстанция как субъект есть чистая простая негативность, и именно поэтому она есть раздвоение простого, или противополагающее удвоение, которое опять-таки есть негация этого равнодушного различия и его противоположности; только это восстанавливающееся равенство или рефлексия в себя самое в инобытии, а не некоторое первоначальное единство как таковое или непосредственное единство как таковое, - есть то, что истинно. Оно есть становление себя самого, круг, который предполагает в качестве своей цели и имеет началом свой конец и который действителен только через свое осуществление и свой конец" 8.

Власть как тело действия (субстанция-субъект) не есть некая исходная (в объективно-логическом начале) самотождественность, "непосредственное" "первоначальное единство" - ей необходимо состояться в этом качестве, т.е. стать самой собой. Для этого власть вступает в политику или в войну, которые суть отрицание власти, поскольку она над ними еще не властвует; и только рефлектируя в себя в этом инобытии, "восстанавливаясь", власть достигает свой тотальности (целостности), реально становится такой, какой она была потенциально, в своей сущности.

Таков замкнутый круг власти. Что может измениться в этом коловращении?.. Риторический вопрос. Шансы на выигрыш (со всем к нему причитающимся) имеют только те, кто непосредственно участвует в этой игре. Зрители и болельщики в лучшем случае "отводят душу" и получают моральное удовлетворение. Впрочем, это лучше, чем ничего, не правда ли?

Примечания:


Вернуться1
Делёз Ж. Платон и симулякр // Интенциональность и текстуальность. Философская мысль Франции ХХ века. - Томск, 1998. - С.235.


Вернуться2
Конечно, это не значит, что в ситуации все понятно или определено, отнюдь, но это означает, что непонимание как таковое обнаруживается, из ╚в себе╩ оно становится ╚для себя╩. К примеру, когда Сократ говорил: ╚Я знаю, что я ничего не знаю╩, то это означало, что его незнание превратилось для него в проблемную, или даже экзистенциальную, ситуацию.


Вернуться3
Действительно, в чем хитрость военачальника из примера на стратагему ╧7? Он ввел в ситуацию симулякр: воины, которые оказываются куклами, и куклы, обернувшиеся воинами. И не симулякр ли так называемое ╚дело ЮКОСа╩? Дело, стирающее грань между ╚пересмотром итогов приватизации╩ и ╚укреплением законности╩ - чем не симулякр?


Вернуться4
Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. Т. 1. ╧1, 1992. - С.40.


Вернуться5
Шмитт К. Цит. соч. С. 45.


Вернуться6
Шмитт К. Цит. соч. Сс. 45-46.


Вернуться7
Шмитт К. Цит. соч. Сс. 40-41.


Вернуться8
Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. - Спб., 1994. - С. 9.