Сдвиг к неофундаментализму

Русский неофундаментализм - пока туманно просматривающаяся, но уже ощутимая государственная идеология, которая позволит по-новому выстраивать внутреннюю ситуацию и вписываться в международную. Государственность все больше осмысливается в качестве носительницы самостоятельной цивилизации, освобождающейся от остаточных явлений "переходного" (постсоветского) периода. Этот сдвиг является не капризом элиты и не капризом электората, а современным и своевременным (скорее даже запаздывающим) ходом в развитии нашей политической системы.

Вообще, нужно вести речь о "фундаментализмах" во множественном числе, поскольку можно найти разные фундаменты реставрации и реституции традиционных ценностей. Либо же можно говорить о комплексном неофундаментализме. Главным итогом выборов в Думу я бы назвал наметившийся в государстве Российском сдвиг именно к такому комплексному неофундаментализму, который видит Россию более автономной, более дистанцированной от Запада, и в этом смысле - менее жестко привязанной к внешней политике. Новая политическая система России будет строиться от внутренней политики к внешней, а не наоборот (наоборот было при главенстве идей "мировой революции", "обгона Америки", натужного "вхождения в круг цивилизованных государств"). В то же время происходящий сдвиг имеет ярко выраженные внешнеполитические основания. Так, в частности, США все дальше перемещаются в зону идеологического неофундаментализма, подавая тем самым пример всем иным цивилизациям.

Постсоветский (он же постмодерный) период заканчивается, наступает время собственно новейшей русской истории, когда государственность будет находить органичные формы, отвечающие долгоиграющим константам нашей политической и жизнеустроительной культуры. В новейшем политическом организме России будут свои крылья, своя голова, свое туловище, которые не будут полностью изоморфны западным аналогам.

Несмотря на пугающее название, фундаментализмы могут быть определены в широком смысле как серьезное, вдумчивое отношение к традиционным ценностям. Неофундаментализм, в отличие от просто фундаментализма, строится как преодоление модернистского проекта, как осознание исчерпанности и внутренней опустошенности этого проекта. Для неофундаменталистов модернизм перестает быть актуальным социально-политическим мировоззрением, уходит "на пенсию" идеологий. Если же он сопротивляется, то сегодня это означает уже не былую здоровую агрессивность, но злонамеренную и ядовитую профанацию, негативную фазу пустотного, паразитического постмодерна, лишенного духовных и идейных ресурсов, цепляющегося за внешние рамки своего существования.

В XX веке русскую цивилизацию то и дело вписывали в некий универсальный интернациональный проект (марксистской революции, социал-демократического переустройства мира, "нового порядка" Третьего Рейха, позднесоветского двуполярного "сдерживания", неолиберальной глобализации). Могут быть проекты менее масштабные, которые, тем не менее, остаются по своей природе модернистскими: жесткое согласование внутренней экономической политики с институтами Бреттон-Вудс, контроль за нераспространением атомного оружия, соблюдение экологических протоколов, несение ответственности перед институтами, следящими за соблюдением прав и свобод, "круговая порука" антитеррористической коалиции и т.п. Все эти сети еще крепки и могут даже казаться сетями, оплетшими мир (особенно это относится к "антитерроризму"), однако на деле они являются сегодня рудиментами интернационализма XX века. Настоящий неофундаментализм может частично участвовать в некоторых из этих малых модернистских игр, но только на взаимовыгодных условиях и не слишком серьезно. В случае необходимости он проигнорирует мнение как крупных чиновников международных институтов, так и ближних и дальних соседей.

Противостояние НАТО и Варшавского договора были последним и предельным выражением модернисткого двуполярного проекта. После крушения этой системы произошло хотя и не молниеносное, но реальное распадение модернистского проекта в целом. Это был распад не в постмодерн (или постсовременность, как считали мыслители-проповедники "конца истории"), а распад через постмодерн к новой истории, к новому "началу" истории.

Неофундаментализм является аллегорией самодостаточной цивилизации, суверенитет которой не подлежит сомнению. Есть суверенитет юридический, существующий для удовлетворения правовых амбиций малых государств-наций, но есть суверенитет, наполненный более существенным содержанием - цивилизационный, основанный не на воле наций к самоопределению, а на доказавшей себя идентичности существующих больших историко-культурных миров.

Сегодня распад модерна закончен и начинается движение к неофундаментализму всех участников мировой жизни. Впереди идут Америка и Европа, за ними идут уже Китай, Россия, Япония, Индия, исламский мир. Однако все мы пойдем за ними на этот раз не как западники. Потому что, в отличие от модернизма, неофундаментализм у каждого свой, он не терпит подражаний (консерватизм, традиционализм, ортодоксию с Запада не позаимствуешь).

Поражение партий масонского образца

Самым существенным и мало замеченным фактом последней избирательной кампании стало то, что в парламенте не только не осталось партий, навязчиво присваивавших себе имя "правых", но и осталось очень мало тех, кто по традиции именовался "левыми". Иными словами, определение "правых" и "левых" в отношении парламентского расклада сил устарело. Это связано с глубоким кризисом пара-масонской политической традиции в России. Собственно "лево-правые" ориентации в отношении политики идут вовсе не от первых европейских парламентов, а от тайных организаций, в которых левые и правые крылья существовали изначально и рассматривались как внутренне единые и необходимые друг другу диалектические полюса социальных преобразовательных движений. В этом, собственно, и состоит ключевая парадигма модернистского проекта.

Хочу оговориться, что, на мой взгляд, теория масонского заговора - слишком сильное, слишком параноидальное объяснение происходящего и происходившего в России. Дело не в заговоре, а в реальном наполнении интеллектуальной жизни, в том числе жизни русской интеллигенции, - просветительскими и якобинскими архетипами. Сила этих архетипов в том, что они до сих пор действуют бессознательно и через бессознательное. Однако традиционализм и неофундаментализм внутренне не описываются в категориях "правое-левое", поскольку для них различные органы единого политического целого выстраиваются по принципу открытой иерархии, а не по принципу "винта", "симметрии", "равенства полюсов".

Сегодня проиграли партии-носители архетипа политического масонства. Так, КПРФ и "Яблоко" - классические партии масонской традиции (загадочное родство между этими двумя фракциями многими ощущалось, но не формулировалось ясно, обычно искали в "Яблоке" социал-демократические нюансы или в КПРФ - либеральную закваску, но все это было близоруко и приблизительно). КПРФ на сегодня остаточное явление старой системы, осколок советского айсберга, последний инертный оплот модернизма в России.

СПС - современное неолиберальное крыло того же модернистского контура, которое в наибольшей мере соответствовало постмодерному разрушению советского уклада и возглавило это разрушение. Роль гайдаровского направления в России была чисто отрицательной, деструктивной. Все положительное в этом направлении связано с анестезией демонтажа, а вовсе не со строительством государства. Закрытие "ненужных" предприятий, сворачивание "ненужных" отраслей экономики, социальная поддержка низших слоев и компенсации фактически "ненужному", "списанному со счетов" поколению россиян, которому было противопоставлено эфемерное "новое поколение", - все это прямо и недвусмысленно было заявлено ведущими идеологами данного направления.

Однако то, что делала "правая" рука, незаметно одобряла рука "левая". Поэтому реальный вызов либерализму был брошен не со стороны Зюганова и его патриотического окружения, а со стороны сначала Президента в его антиолигархической политике и теперь со стороны думских неофундаменталистов.

Коммунисты отыгрывали в 90-е годы свою часть негативной, разрушительной политической драмы: своей риторикой долгое время они не давали выйти на авансцену русской политической жизни "третьей силе", силе неофундаменталистской. Однако дело опять же не в заговоре, а в том, что КПРФ, сама того не сознавая, в силу своей инертности и анахроничности своих идеологов, способствовала воспроизводству двоичной "лево-правой" политической картинки, самодовлеющей, оторванной от реальной жизни нации, оставляющей населению России только чувство безысходности.

Итак, на смену пара-масонскому архетипу приходит неофундаментализм, который уже сегодня представлен несколькими партиями, хотя представлен не вполне адекватно. Так называемая "партия власти" все больше превращается в носительницу полубессознательного, но вполне реального "бюрократического фундаментализма"; бюрократия осознает самое себя как внутренний оплот государства и цивилизации и стремится к облагороженной манифестации своей миссии - "госслужбе", "служению Отечеству" и т.п. ЛДПР несет в себе виртуальный, постмодерный фундаментализм, который сразу же лопнет при реальном утверждении в идеологическом поле подлинного, реального политического фундаментализма. Напротив, блок "Родина" выглядит сегодня как инкубатор и лаборатория национального, религиозного, корпоративного фундаментализмов. В этой точке политического спектра происходит настоящая выработка официальной идеологии России зрелого путинского периода (идеологии, которая заявит о себе отчасти уже после мартовских выборов и всецело после 2008 года). В этом и только в этом смысле "Родина" наследует так называемым "правым" (Яблоку и СПС), она становится источником истории в России, тогда как ушедшие из парламента партии перестают быть таковым источником. (Других серьезных оснований говорить о преемственности, пожалуй, нет.) Администрация Президента, которую обычно рассматривают как наиболее творческую группу в политической элите, на самом деле очень чувствительна к перепадам общественных настроений; после отставки Волошина эта структура сама находится в открытом, нефиксированном состоянии.

Чубайс был прав, когда обвинил блок "Родина" в "национал-социализме". Однако правота Чубайса должна быть оценена не как правота аналитика, наблюдателя, а как правота последнего "рыцаря" пара-масонской традиции в России. В этой традиции термины "национал-социализм", "фашизм" или "ур-фашизм", согласно крупному магистру этой же традиции итальянскому писателю и ученому Умберто Эко, являются не категориальными, но соотносительными понятиями. Так положено именовать всех, кто "выходит за пределы терпимого", всех, кто "чрезмерен", с точки зрения неолиберальной политической культуры. Открытый неофундаментализм, конечно же, выходит за пределы терпимого, с точки зрения модерна.

Может ли возродиться в России идеология, преемственная по отношению к пара-масонству? Это как раз те идеологии, которые принято называть "новыми левыми" и "новыми правыми". Возможно, сегодня подобные силы могут явиться как плеяда российских антиглобалистов. Линия Президента Путина на сегодняшний день поразительно сочетает в себе "новые" правые и левые внешнеполитические мотивации: тесное партнерство с атлантизмом и вхождение в европейское содружество, глобальный антитеррор сочетается с проповедью многополярности. Нетрудно догадаться, что подобное дипломатическое балансирование между противоположностями может скрывать за собой созревающий государственный неофундаментализм. Сила этой идеологии не в бряцании оружием, а в подспудном накоплении ресурсов.

Векторы бюрократический и идеократический

Можно указать два главных вектора смещения от Думы к Земскому Собору.

Первый из них - бюрократический - олицетворяет главный победитель выборов, "Единая Россия", зависшая в идеологическом смысле между идеалами общества и общности. В строгом смысле единороссы - это не "партия власти", а "партия узаконенной коррупции". Они движутся не сверху, они движутся вверх: из области администрирования в область публичной политики, из области "услуг населению" в область "национальных героев" и "вождей". Главная проблема этой партии - отсутствие адекватного теоретического самосознания, однако эта проблема была искусственно вытеснена, поскольку партийные лидеры сочли за благо занять выжидательную позицию в деле идеологического строительства.

Мотивация единороссов предполагает совсем не "масонский" архетип, поскольку она зиждется не на понятии общества, а на идее сквозного представительства своей корпорации, своей стаи, своего клана на всех уровнях национальной жизни. Главное стремление "Единой России" как тотальной системной силы - узаконивание сложившегося в российской жизни кланового статус-кво.

Большинство деятелей "Единой России" наверняка впишутся в будущий Земский Собор, однако они уже не будут носителями интересов коррумпированных кланов. В перспективе неофундаментализма "коррупция" мечтает стать цивилизованной и легитимной силой, то есть перестать быть собой. Судьба этого направления в России, несмотря на все либеральные проповеди, не в том, чтобы превратиться в олицетворение "общественного мнения", но в том, чтобы сложиться в адекватную русской цивилизации органическую силу общности.

Формы "общности", "общака", "общины", казалось бы архаические, на деле неустранимы из российской политической жизни. Проблема единороссов в том, что они комплексуют перед химерой "общественного мнения", которой либералы через свое влияние в СМИ пытались подменить реальное "мнение народное". Хороший бюрократ несовместим с этой химерой и не постигает ее. Он не видит перехода от клана и корпорации к "общественности". И в этом заключается сила и правда бюрократа. "Единой России" следует осознать себя как движение бюрократического неофундаментализма, осознать бюрократизм, управленчество и корпоратизм как свою главную антропологическую и духовную ценность и не стесняться этого.

Второй вектор движения к Земскому собору - идеократический. Его носители - это народные трибуны, проповедники, а не бюрократы. Однако те и другие нужны друг другу и дополняют друг друга. В 90-е годы на пустом поле идеократического творчества процветал В.В.Жириновский. Хотя в целом его ЛДПР является не менее симулятивной политической силой, чем КПРФ или Яблоко, однако культурологически она была гораздо более грамотно выстроена. ЛДПР - это самая игровая, самая постмодерная партия, симулякр симулякров. Живучесть Жириновского связана с неустранимостью провокаторского архетипа в российской политической традиции. Провокаторы необходимы России, являясь частью этой глубинной традиции. Но их место в спокойные, несмутные времена - находиться в тревожащей власть оппозиции, в подполье. Только в условиях постмодерной думы, в условиях искусственной системы политических представительств они становятся партией маргиналов, партией русской черни, партией политического цирка.

В этом смысле в ходе последних предвыборных теледебатов произошел знаменательный случай: Жириновский, наконец-то, столкнулся с реальной угрозой быть побитым в телевизионной студии (представителем блока "Родина" Андреем Савельевым). Почтенный актер политического театра, выплескиватель стаканов и таскатель за вихры, на этот раз не на шутку испугался реального мордобоя, что было заснято на пленку и показано уже после выборов.

Блок "Родина" победил не за счет идеологии, а за счет набора убедительных лиц, каждое из которых несет в себе неразвернутую до конца идеологию. Этот блок напоминает собой пока лишь инкубатор новейших идеологий России XXI века. Поэтому "Родине" грозит вовсе не "раскол", как заявили многие аналитики, - но дифференциация и "развитие". Из "Родины", как из свернутого бутона, может развиться целый ряд новых политических направлений.

Попробую произвести прогностическую реконструкцию этого развития и показать, какие политические силы разовьются из зародыша "Родины". На мой взгляд, это будут идеократические фундаментализмы, которые, однако, сразу выступают не в отдельном, абстрактно-обособленном существовании, а в облике неких союзов (симбиозов).

Во-первых, это национально-государственный фундаментализм, понятый как возрождение традиционно империалистической линии российского (и советского) государства. Это линия Ивана Грозного - Николая I - Сталина. В основе этой идеологии лежат славные победы русского оружия, традиции очищения от ересей, "правых" и "левых" уклонов, формирования "генеральной линии", политической ортодоксии, монологического державного пространства. Учитывая современную технологическую базу, эта версия неофундаментализма может быть весьма утонченной и деликатной, так что ассоциации с "опричниной" XVI века или с НКВД Ежова и Берии могут оказаться слишком грубыми и неточными.

Во-вторых, православное народничество (сегодня это линия Глазьева). В данном направлении будет сочетаться духовный пафос русской традиционной этики и пафос русского "народничества", широкого общественного движения XIX века, впоследствии одухотворившего, наполнившего конкретным этнокультурным содержанием политику большевиков в том, как они строили новую советскую "народную" культуру. Идеологически это направление может быть определено как фундаментализм социальной правды. В этом главное содержание народничества (этого содержания как раз была лишена "Народная партия" Г.Райкова, которая пыталась эксплуатировать культурологический образ "народничества"). По мысли Рогозина, это направление во многом напоминает лейбористскую идеологию, однако, с глубоко российской спецификой. Если сегодня свою центральную задачу это направление видит в том, чтобы ограничить зарвавшиеся корпорации в их несправедливом отношении к общенациональным богатствам, то в будущем заботой его станет обеспечение "классового мира", гармонии сословий (совершенно не "левое" идеологическое направление, несмотря на устойчивые и упорные мнения о блоке "Родина" нынешних аналитиков).

В-третьих, это малые корпоративные и национальные фундаментализмы: здесь блок "Родина" вступает в смычку с бюрократическим фундаментализмом единороссов и может до неразличимости срастаться с ним, в зависимости от конъюнктуры. Наполнение программы реставрации корпоративной иерархии в России может быть различным. Однако существо этого наполнения вполне ясно: речь пойдет о восстановлении имперского хозяйственного и технологического пространства в опоре на существующие корпоративные, национальные, локальные уклады. Ясно, что обслуживание государственного неофундаментализма потребует решительных инвестиций в ВПК и смежные высокотехнологичные отрасли на уровне, не уступающем советскому. Восстановление и развитие многоукладного имперского хозяйства будет определяться геоэкономическими мотивами, и темп политического обустройства империи будет синхронизирован с темпом экономических решений. При этом инфраструктура восстанавливаемого пространства сама может диктовать конкретные политические шаги, нужды инфраструктуры определяют конкретику экономических программ.

Каким будет Собор

Новые политические реалии потребуют новых конститутивных форм государственности. Вероятно, эти формы будут напоминать наши старые Земские Соборы, которые некоторые из иностранцев того времени называли "парламентами", а не "подобиями парламента", как стыдливо именовал их В.О.Ключевский. Не исключено, что и само имя новых политических форм будет позаимствовано из нашей традиции. Если позволить себе небольшой историко-теоретический экскурс, то, во-первых, следовало бы отметить, что созыв первого Земского Собора в XVI в. осмысливался не как нововведение, но как восстановление, реставрация русского государства в том виде, как оно существовало до своего разъединения. Россия в тот момент вышла из состояния раздробленности на уделы, каждому из которых было мало дела до другого. По мысли историка И.Д.Беляева, Собор "должен был увенчать собою объединение Русской земли".

Принципом соборного зова был не выбор депутатов, но скорее отбор общинами лучших и важнейших своих представителей, "лучших, крепких и разумных людей", как отмечают исторические источники. Известно, что крепкие крестьяне и посадские люди с большой неохотой бросали свои дела, поскольку были кормильцами и реальными руководителями своих хозяйств - представительство на Соборе было для них не политическим карьеризмом, а государственным долгом и заботой со стороны населения о России в целом.

Что будет означать Собор XXI века? Он не столько заменит собой, сколько упразднит Федеральное Собрание вместе с самим принципом разделения властей. Президент при этом не станем государем, однако он может стать чем-то вроде "отца отечества", выпестовавшего органические государственные формы.

Законодательством займутся не проныры, сумевшие убедить спонсоров дать денег на избирательную кампанию, а профессионалы. Профессионалам можно будет указать сверху (от Президента, от правительства, от Собора), какие законы нужны стране. Во-вторых, государство будет рекрутировать элиту по принципу более способных, а не по принципу вотчинному (когда верховная власть окружает себя "своими человечками", а те окружают себя вновь своими - и так без конца) и мобилизовывать нацию для решения первостепенных государственных задач.

На Соборе будут представлены политические крылья, соответствующие базовым фундаменталистским платформам российского общества. Это фундаментализм социальной правды, государственный фундаментализм как в его идеократическом, так и в бюрократическом измерениях, традиционные религии, национальные фундаментализмы, корпоративные и местные уклады...

Эти начала могут найти свое примирение только в имперской системе координат. Империя не тождественна монархизму, главным в ней является аристократическая составляющая, из которой империя черпает силы для собственного обновления и ответов на вызовы со стороны других цивилизаций. Монархизм можно рассматривать как внутреннюю возможность имперского направления. Внутри имперского движения он должен созреть, на сегодняшний день он слишком оторван от жизни, чтобы рассматривать его в качестве политически перспективной темы. Однако созревание монархической идеологии может произойти гораздо быстрее, чем это сейчас кажется, поскольку сама монархическая традиция является самой разработанной из всех наших политических традиций.

Религиозный фундаментализм (преимущественно православный и исламский) в России после 1991 года несколько окреп, однако, по существу, он остается по историческим меркам чрезвычайно слабым. Очень важно отметить, что фундаментализм представляет собой существенную черту этих религиозных традиций (неслучайно в своих словарных значениях понятия "православие" и "фундаментализм" почти совпадают). Но его место и роль в политической жизни России очень малы (пока он не представлен напрямую ни в парламенте, ни в исполнительной власти), тогда как авторитет традиционных религиозных институтов в обществе непропорционально высок, что признают даже атеистические и антифундаменталистские аналитики.

Спасение национальных, религиозных, корпоративных фундаментализмов в России - вступление в коалицию друг с другом, завязывание интересов в дружественные узлы. Собственно, развитие России стоит перед одной-единственной альтернативой: либо усугубление противоимперской навязанной извне стратегии, в результате которой фундаментализмы российской цивилизации расходятся, окружаются изолирующей оболочкой, нейтрализуются и враждуют в атмосфере своего рода ценностной анархии; либо восстановление имперского союза, имперской коалиции фундаментализмов, в результате чего выстраивается их иерархия, позволяющая всем фундаментализмам играть позитивную конструктивную роль в развитии государства и реализовать свой творческий, свой ценностный потенциал.

Следует заметить, эта реализация будет протекать не в эксцентричных и экспансивных, а умеренных и гармоничных формах - фундаментализм в империи уравновешен и взвешен, тогда как вне империи он превращается в сепаратизм и терроризм. Империи не свойственны экстремистские методы политической регуляции, поскольку империя по определению является собором разных миров, культурой общежития различных традиций. Империя допускает (как Бог "попускает") инаковость веры, инаковость культурной специфики своих подданных. Она воспитывает их в духе уважения к соседям и собратьям по империи. Разрушители империи, напротив, всегда эксплуатируют чувства отталкивания по отношению к дальним родственникам и соседям, нагнетают противоречия и несоответствия до степени невозможности жить вместе, творить общую судьбу. Для этого они используют и религиозные, и этнические, и языковые различия. Империя обращает в силу и очарование то, что анархия и сепаратизм выдают за слабость и безобразие. Это два принципиально несовместимых стиля мышления.