Когда мне впервые довелось услышать из уст А.Чубайса хлесткий политический оборот "либеральная империя", как формулировку русской надежды, мне подумалось, что ему удалось выразить некое политическое бессознательное желание, скрытое только в действиях России на международной арене. Хотя этот тезис был изрядно потрепан критиками в период предвыборной кампании, у меня сложилось впечатление, что весь мифополитический состав данного словосочетания в лаконичной форме передает амбициозные мотивы, сублимированные в официальном языке "Концепции внешней политики Российской Федерации", утвержденной Президентом В.В.Путиным еще в июне 2000 года. Мифопоэтический смысл как документа, так и надежды А.Чубайса, выражен, прежде всего, в неком неадекватном, но лестном, на популистский манер, преувеличении России до масштабов "великой державы" (империи), окрашенном благородным флером смутных ценностей, переданных прилагательным "либеральная".

Вопрос не в том, достойна ли Россия названия "великой державы" или "либеральной империи", хотим ли мы этого, но в том, насколько данные образы соответствуют реальному образу действия. Соответствует ли та или другая "доктрина" материальным, политическим или, наконец, интеллектуальным ресурсам, которыми в реальном мире располагает страна? Итак, о ресурсах. Какие рычаги влияния на международной арене могут быть у России, ВВП которой меньше, чем у таких стран, как Швейцария или Нидерланды? Заметим, между прочим, скромность этих небольших европейских государств, даже и не помышляющих о величии или империи. В первую и последнюю очередь, Россия располагает природными ресурсами, нефтью и газом. Можно также отнести к стратегически важному сектору остатки былой советской военной промышленности и аэрокосмической отрасли, ядерного арсенала. Политические ресурсы сводятся к некоторым "привилегиям", доставшимся от СССР в наследство - например, членство в Совете Безопасности ООН, - а также вновь приобретенное достояние: членство в G8. Именно эти факторы, а они очевидно ограниченные, материально детерминируют внешнеполитическую линию России.

У международной общественности ныне сложился устойчивый образ правительства России как сугубо прагматического, трезво оценивающего свои реальные возможности и интересы. Такой образ имеет свои положительные и отрицательные стороны. Положительная сторона отчетливо проявляется в том, что внешняя политика уже не носит отпечатка конфронтационной идеологии, а провозглашенный курс ориентирован на Запад. Отрицательная сторона, как бы это парадоксально ни звучало, проявилась почти в том же самом отсутствии идеологии внешней политики, вернее - отсутствии своего рода универсалисткого проекта, который Россия могла предложить миру. Присоединение к антитеррористической коалиции во главе с США было воспринято как опять же прагматический жест дружбы со сверхдержавой и попытка легитимации собственной войны в Чечне. Участие в данном проекте вряд ли поможет России создать образ универсальной евразийской державы. Правда, в прошлом году специфически русские аберрации прозвучали в намерении, озвученном Президентом, присоединиться к Исламской конференции. Однако данный шаг был не понят внутри страны и не оценен по достоинству за рубежом.

Россия пошла на союз с США в борьбе с афганскими талибами, дав согласие на военное присутствие в Средней Азии. Смутные надежды на то, что присутствие в регионе США будет временным, не оправдались. Россия также надеялась, что войска США помогут воспрепятствовать проникновению террористов на ее территорию. Вместо этого военная интервенция в Афганистан спровоцировала небывалый поток контрабанды наркотиков на территорию среднеазиатских стран и России. Надо сказать, что Путин предупреждал Соединенные Штаты об этой проблеме еще осенью 2001 года, но его просто не захотели услышать. Талибы в свое время сумели существенным образом сократить посевы опиумного мака и его контрабанду. Их усилия на этом поприще воспринимались местным населением с доверием. Но США, вынужденные подкупать конкурирующих между собой полевых командиров, не желая идти даже на скромные финансовые траты, фактически стали сами "рулить" опиумными концессиями.

Периоды кризиса чреваты не только опасностями, но и обещают новые возможности. Что извлекла Россия из иракского кризиса, завершившегося войной? Политическая элита в ходе кризиса и до сих пор находится в состоянии раскола. Одна группа полагала, что новую фазу антитеррористической войны следовало использовать для перевода российско-американских отношений в новый формат: добиться распространения на Россию существующего в американском законодательстве статуса "ключевого союзника - не члена НАТО" (Essential Non-NATO Ally - ENA). Однако в реальной жизни получилось так, что Россия, наряду с Францией и Германией, были исключены из списка стран, участвующих в заказах по восстановлению Ирака. Более правы оказались те, кто считал подобные надежды несбыточными ввиду нового империалистического курса администрации США. России все же удалось наладить более тесное, хотя и нестабильное сотрудничество со странами европейского "ядра", Германией и Францией. Ныне она с гораздо большей уверенностью в голосе может настаивать на безвизовом режиме в зоне Шенгена не только для калининградцев, но и для граждан России.

В положительный баланс российской внешней политики можно записать большую независимость от финансовых институтов (сегодня наши резервы исчисляются примерно 64 млрд. долларов), а также смену некоторых внешнеэкономических приоритетов. Осенью этого года Президент Путин заявил об отказе от подписания в его нынешнем виде Киотского протокола. К сожалению, из уст самого Путина не прозвучали главные мотивы отказа - в схеме снижения эмиссии углекислого газа, предполагаемой протоколом, нашли отражение лишь интересы индустриально развитых стран, которые вынуждают развивающиеся страны платить непосильную цену за собственное развитие. К другой удаче здравого смысла можно отнести более прохладное отношение правительства к перспективам вступления России в ВТО. Наконец, было сказано, что для страны последствия ее членства в этой международной организации - "нейтральные", поэтому вступление "любой ценой" неприемлемо. Однако оба здравых решения имели своим результатом не столько реальное продвижение, но скорее смену принятых ранее неверных ориентиров.

Россия оказывается все еще не способной к масштабным международным инициативам, претендующим на решение проблем распространения ОМП, борьбы с терроризмом и пр. Ей под силу пока лишь региональные задачи. И здесь, в первую очередь, сказывается отсутствие проективного видения. Когда-то, весной 2002 года, Министр иностранных дел России сформулировал принципы так называемой "нефтяной дипломатии". Он утверждал, что благодаря своим природным ресурсам, промышленным и интеллектуальным возможностям, а также членству в G8 Россия сможет занять место в клубе избранных на международной арене. Россия в истекшем году придерживалась как раз именно этой доктрины "нефтяной трубы", низводящей ее, по сути, к третьестепенной сырьевой державе. Отказ России от сотрудничества со странами ОПЕК в сфере ценообразования на нефть, дабы угодить собственному нефтяному лобби и желанию США развить альтернативную сеть поставок нефти, не привела к катастрофическим результатам только благодаря благоприятной конъюнктуре на нефтепродукты. Правда, страны ОПЕК не пожелали приглашать Россию на свои заседания даже в качестве наблюдателя.

Политика "нефтяной трубы" и энергетического давления придает России черты скорее региональной империи, чем либеральной (в смысле, универсальной). Она играет ключевую роль в выстраивании отношений со странами Прибалтики. Маленький, но типичный пример. Когда Латвия не допустила приватизации нефтяного терминала в Вентспилсе, получающего нефть по трубопроводу из России, поставки нефти были резко сокращены. Прибалтийцы надеются, что присоединение к Европейскому Союзу, окончательно избавит их от унаследованной зависимости от России. В качестве гарантии своей безопасности они присоединяются к НАТО, но чтобы сохранить выгодные хозяйственные связи с Россией, они присоединяются к ЕС. Начиная с мая месяца будущего года они будут устанавливать связи уже через Брюссель. Европейские институты позволят установить безопасную дистанцию от России. "Энергетический ресурс влияния" будет сведен к минимуму, прибалтийское пространство придется окучивать иными, более сложными и перспективными методами.

Тем же энергетическим фактором окрашены отношения России с Грузией. Грузия всегда пыталась, как заявляли не раз ее руководители, выгодно продать свое географическое положение и обрести большую независимость от России, проложив нефтепровод из Азербайджана в Турцию. Вероятно, в качестве рычага давления на Россию в данном вопросе, Грузия использовала собственное попустительство чеченским боевикам, позволяя им чувствовать себя спокойно в Панкинском ущелье. В свое время, в рамках антитеррористической коалиции, ей удалось привлечь на свою территорию военных гарантов из США. "Союзнический долг" вынудил Россию согласиться с присутствием американских военных подразделений. Здесь официально находится 200 солдат полюс представители разведки. Правда, позиции Грузии перед лицом России ослабли после так называемой бархатной революции. Кроме того, в начале этого года Газпром подписал с Грузией рамочный договор о поставках в страну газа. Условия договора не совсем прозрачные, но они позволяют России задействовать некий механизм давления, - прекратить, в случае чего, поставки газа в Грузию, например, зимой.

На восточной границе отношения с нашими соседями также складываются вокруг трубы - либо прокитайский проект из Ангарска до Дацина, либо прояпонский до Находки. Но даже выгоды от пресловутой трубы нам не удается в полной мере использовать. Россия при нынешней рыночной конъюнктуре могла бы существенно увеличить поток иностранных инвестиций. Ведь экономический спад в этом году переживали не только США, но и страны Евросоюза. Но, увы, прокурорские приоритеты оказались выше экономических, и ручеек инвестиций прошел мимо нас.

Внешнеполитическая доктрина "нефтяной дипломатии" не позволит России по-настоящему решить проблем безопасности. В этом году постепенно осуществлялся объявленный перевод американских военных подразделений из Германии ближе к границам Российской Федерации - в Болгарию, Венгрию, Польшу, Румынию. Таким перемещениям сопротивление трубой неадекватно.

Очевидно, что успехи внешней политики России в большей мере зависят от успехов политики внутренней.

Возможности внешней политики России, таким образом, до сих пор определялись не столько соображениями так называемой прагматики, а ограниченностью ресурсов. Пока что Россия привлекательна для своих соседей и партнеров в качестве продавца энергии и оружия. Она вынуждена занимать те ниши, которые ей оставляют сильные мира сего. Отсюда теплые отношения с Кореей и Ираном, к которым с подозрением относится мировое общественное мнение. Подобная прагматика легко может быть интерпретирована как обыкновенная корысть. А быть мировой державой или империей - значит добиться, чтобы мировое сообщество признало либо силу, либо универсальность национального проекта страны. Но есть ли у сегодняшнего внешнеполитического руководства России подобный проект или оно хочет всегда довольствоваться "нефтяной трубой"?