Вчера ночью стало понятно, что круги на воде, оставленные после взрыва в Тушино, расходиться пока не собираются. Можно по-разному оценивать уровень угрозы новой волны террора в Москве, который был проиллюстрирован попыткой Заремы Мужихоевой взорвать кафе "Имбирь" на Тверской-Ямской. Теракт предотвращен, тем не менее погиб один человек - майор ФСБ РФ Георгий Трофимов. Но как минимум одно совершенно ясно уже сейчас: террор перестраивается. Общественное сознание, убаюканное уже месяц спустя после исторической прошлогодней драмы Норд-Оста и лишь слегка потревоженное тушинскими "черными вдовами", еще позавчера пребывало в сомнамбулическом самоуспокоении: "Они взрывают там, где происходят массовые мероприятия". Или, еще хуже: "Им зрелищность нужна". Вот и московские власти уже, успокоившись, решили, что вместо ужесточения режима пребывания в столице, они не будут вводить чрезвычайное положение после взрыва на Тверской-Ямской.

Однако вариант места предполагаемого теракта, на котором все-таки остановилась госпожа Мужихоева, ставит на такой самоуспокоенности жирный черный полумесяц. Вас могут взорвать теперь не на модном бродвейском мюзикле или на пошлости летнего рок-концерта, а у киоска, в очереди за сигаретами или в вагоне метро, либо в небольшом и относительно безлюдном кафе, куда вы собрались зайти вечером, "отдохнуть от жизни". Не надо обманываться: во всех возможных сценариях подобных терактов уже не будет никакой зрелищности, хмурые и небритые чеченские парни не будут выдвигать никаких политических требований, женские руки, нервно перебирающие проводки контактов останутся за пределами телевизионной реальности. Не будет и сочувственно-облегченных вздохов при виде перепуганных заложников: "на их месте мог быть и я". Исчезает это самоуспокоение вместе с замкнутым пространством теракта, которое доселе было одноразовым по силе воздействия такого "шоу" и помещенным в уже изначально оговоренную для него телевизионную "клетку". Когда в здании на Дубровке, где разворачивалась беспрецедентная по качеству постановки и эмоциональному накалу драма, среднестатистический российский гражданин вне стен "Норд-Оста" был абсолютно убежден, что с ним ничего не произойдет. А что действительно могло с ним случиться? Ведь самое страшное уже "выстрелило" один раз, вылив из своего жала всю дозу зловещего яда, оно уже определило собственные границы и уже свершается "там".

Сегодня это "там" вырвалось из своей инсценировочной шоу-колыбели и появилось на пороге жизненных апартаментов каждого из нас. А "жало" приобрело эффективность разделяющихся боеголовок полузабытых советских ракет, способных проникать через любые выставленные против них системы ПРО. Теперь пояс шахида приобрел окраску безразличной будничной рутины реальной партизанской войны, которая давно перевалила свой пик. Взрывать теперь будут мелочно и жестоко, не оглядываясь на политические заявления и реальную эффективность такого повстанческого перфоманса. Особенно очевидно это стало ясно после очередной и предельно жесткой реакции Путина на тушинский теракт, которую иначе, чем "мочить в сортирах-2" назвать трудно.

Становится ясно для каждого, что никто с террористами договариваться не будет, и в Чечне президентские выборы состоятся именно 5 октября, даже если "черные сестры" басаевского дивизиона смерти послезавтра снесут своими шахидскими поясами пол-Москвы. Такая жесткая констатация президентом политической воли (которая сама по себе не может не радовать) заведомо лишает смысла все дальнейшие попытки шахидок расшатать пластидо-подшипниковой смесью основы современной государственности в России. Основная и первоначальная цель террористов - политическое и идеологическое давление на ситуацию в России и Чечне остается не выполненной, и это отлично понимают президент Путин, авторы тушинского сценария и - что немаловажно - подавляющее большинство населения. К слову сказать, это едва ли не единственный пример проявления негласной воли страны: "чтобы ни произошло, назад дороги уже нет".

Случись "Норд-Ост" и Тушино во времена ельцинской России, можно не сомневаться в изначально предрешенном успехе этих акций под одобрительный гул внутренних и внешних закулисных голосков о "политическом урегулировании" и "всеобщем уважении прав человека в Чеченской республике". Но сегодня, когда даже за виртуальным столом политических переговоров в Чечне сесть особенно не с кем и, говорить уже не о чем, все тот же хорошо узнаваемый оркестр голосов продолжает с маниакальной настойчивостью петь прежние песни. Правозащитные и общественные организации уже успели активно откомментировать взрывы, осуществленные чеченскими смертницами во время рок-фестиваля "Крылья". Вот свежий пример. Международная Хельсинкская Федерация в лице ее исполнительного директора Аарона Роудса, осуждая сам теракт, предостерегает, что "массовые произвольные задержания этнических чеченцев и людей других национальностей Северного Кавказа, подобные тем, что последовали за кризисом в Театральном центре на Дубровке в Москве в октябре 2002 г., не должны повториться". А вот доморощенные правозащитники, по своему обычаю, пошли еще дальше, но узнаваемой дорогой со своим неизменным требованием: немедленно начать мирные переговоры с Масхадовым. "Только легализация умеренных кругов сепаратистов может подорвать позиции фанатиков", - считает Лев Пономарев, председатель Общероссийского движения "За права человека".

Любопытно, по какой именно шкале уважаемый Лев Александрович представляет себе пресловутую "чеченскую умеренность"? И вмещает ли эта "умеренность" зинданы для русских рабов и прочие атрибуты "общечеловеческих ценностей"? Все подобные экивоки были бы совершенно безобидны, если бы время от времени в эфире не появлялись чеченские переселенцы из России, которые заявляют, что вернутся в Чечню только тогда, "когда Политковская скажет, что можно".

Ну а теперь немного о фанатиках. Когда Максим Соколов рассуждает о процессе фабрикации смертника, он не совсем прав, утверждая, что сначала хозяин смертника должен убить в нем душу, чтобы он мог убивать затем других по приказу. На деле же все гораздо проще и страшнее. Человека, который способен умереть за идею, пусть и отвратительную, крайне сложно заподозрить в беспринципности. Гораздо легче предъявить претензии в бездушии и бессовестности ряду отдельных влиятельных персон в Москве, которые открыто ведут дела с чеченскими бандитами и прекрасно осведомлено о характере деятельности своих партнеров, равно как и о последствиях совместного бизнеса для обычных людей, которых встречают на московских улицах. Я позволю себе усомниться в бездушии и механистичности чеченских смертниц. Как бы ни были жестоки последствия их поступка, они идут и умирают за свою идею о своей Родине. Так, может быть, шахиды взрываются в Москве неспроста? Может быть, коллективный страх перед смертью от бомбы с подшипниками - это последний шанс нас реально объединить?

Если дистанцироваться от моральных категорий, которыми движима подобная любовь к Родине, то такому состоянию самоотверженности должны только позавидовать люди, которые искренне радуются собственному мнимому благоденствию в коллективном историческом беспамятстве. Эти люди, чьи деды не раздумывая об оставшихся дома облигациях под подушкой, бросались на немецкие ДЗОТы, могут объединяться "сочувствием" и цветами погибшим и даже решением установить памятный знак на месте тушинской трагедии - и в то же время грызть друг другу глотки из-за долларов и карьер. Эти люди выделяют средства семьям погибшим, словно индульгенцию за собственный грех, но не решаются смотреть в глаза и сказать самые главные слова, хотя бы попросить прощения. Эти люди ругают правительство, но сами живут за железными дверьми своих бетонных квартир, потому что боятся этому правительству открыто заявить о своих интересах. Каждый из нас может считаться шахидом не хуже этих отчаянных чеченских женщин. Потому что своим нежеланием жить для чего-то большего, каждый невольно обрекает на уничтожение и себя самого, и окружающих. Только, в отличие от Тушино, это очень медленная смерть.