Московский герб: герой пронзает гада.
Дракон в крови. Герой в луче. - Так надо!

Марина Цветаева

Положительному мифу о "хорошем парне - большом начальнике" или "добром царе" необходимо сопутствует негативный миф. Поскольку в нашем рассыпавшемся социуме даже террористы анонимны, нельзя указать пальцем на "врагов народа" или сказать народу прямо: "Взять злодеев!" Там, где зло не персонифицировано, оно по-августиниански в отсутствие света присутствует везде, а потому разлито повсеместно малыми порциями. Сегодня это обстоятельство порождает негативный миф о "мелком гаде" - районном начальнике или руководителе среднего звена. Он и есть бюрократ, коррупционер и взяточник, продавшийся олигархам, бандитам и черным. У городского избирателя уже сложилось мнение: "Не знаю, как всю Систему, но его менять надо". Словом, на это есть объективный социальный запрос, являющийся одной из составляющих лево-консервативной волны.

Сегодня для наших городов, больших и особенно маленьких, характерен крайне негативный имидж городской власти, которая обвиняется в коррупции, разворовывании бюджетных средств и просто плохой работе. Как мы знаем из СМИ, "кое-где у нас порой" руководители годами отсутствуют на рабочем месте, передавая решение текущих вопросов в духе "резинового Полыхаева" заместителям и прочим и.о. Даже у оставшихся на хозяйстве вождей нарастет ворох нерешенных проблем, которые тревожат горожан. Это и кризис коммунального хозяйства, и наплыв мигрантов с их бесконтрольным асоциальным поведением.

Ситуация воспринимается так остро, потому что еще с советских времен в наших городах (особенно - крупных или окружающих их городах-спутниках) была сконцентрирована как бы привилегированная часть населения. Говоря путинскими словами, "усилиями всего народа" в городах создавалась целостная среда с довольно высокими стандартами жизни - жилищными и потребительскими. Ей соответствовала установившаяся иерархия потребительских стандартов и способов распределения благ. Дело не в том, что даже в СССР заработная плата в Москве была несколько выше, чем, скажем, в Тамбове. (Сейчас эти уровни отличаются в три-четыре раза!) Основное различие в ставшем привычным для горожан качестве жизни определяется не этим, как говорится, здесь деньги не все решают. Надо принять во внимание всю городскую инфраструктуру: доступ к товарами и услугам, качество медицины и жилья, досуг и рекреация. Словом, те потребительские блага, которые обеспечивает муниципальная собственность.

Как раз на примере отношений к муниципальной собственности (плохо прописанной в Конституции и потому понимаемой сегодня как "ничья", "бесхозная" или собственность "Системы") особенно четко видна работа этического сознания, питающего сегодня "лево-консервативные" настроения в обществе. Как пишет Ремизов, в основе этого настроения лежит не дешевый "рессантимент бедных к богатым", а этика иерархического сообщества. То есть подспудная этика характерного для России "служивого" государства, где не только "берут по чину", скорее наоборот: "собственность определяется через обязанности - по отношению к социальному Целому - в гораздо большей степени, чем через права".

Консервативная постановка вопроса о собственности не исчерпывается только примерами собственности на землю или волнующим всех вопросом собственности на недра. Городская собственность также имеет корни в историческом акте коллективного присвоения (и главное - совместного освоения!), то есть является общегрупповой или, как ее определяли ранее, общинной или земской. Она не "принадлежит" ни мэрам, ни пэрам, ни отдельным группам граждан. Это собственность не столько сонных горожан или шустрых гостей города, сколько собственность прошедших и будущих поколений - "всех лежащих в могиле и утробе". Все горожане лишь "попечители" не только в отношении земельных участков под застройку, но и сложившегося за столетия окружающего ландшафта, с его подлинностью и красотой.

Конфликты с городскими властями и неподдельное возмущение "населения" возникают всякий раз, когда происходит ситуация покушения на Красоту, будь то минувшая прокладка Нового Арбата или текущий снос "Москвы" и "Военторга". Сложившаяся этика отвергает экспансию товарно-денежных отношений в область репрезентации социального Целого. Никакие ссылки на увеличение квадратных метров под землей не могут сделать справедливой ситуацию, когда на земле "часть нашей истории" изымают "из национальной связи времен". Что толку в эффективных менеджерах власти, если они эффективно "работают на сверхпотребление частных лиц и транснациональную интеграцию", разрушая саму легитимность нашего присутствия в мире.

Ремизов точно заметил, что сегодняшнее требование "восстановить справедливость" есть требование, прежде всего, не экономическое, а этическое. Все разговоры об удвоении ВВП так и останутся разговорами (и не в пользу бедных!), пока общество, перефразируя уже Розанова, "отрекается от подлой, в сущности, власти" и воспринимает ее требования как неправедные. Люди перестают чувствовать почву под ногами, поскольку в обществе отсутствуют образцы достойного существования, соответствующие различным социальным нишам. Это относится не только к осязаемым ориентирам в области потребления - товарным фетишам, но и к социальным ориентирам в виде образа или стиля жизни. Сегодня у городских жителей утрачивается представление о том, что такое достойное существование.

Сложившаяся в наших городах социальная среда сегодня заметно подвергается разрушению: так, на месте общегородских бульваров появляются торгово-пешеходные зоны. Если в недалеком прошлом люди жили в приличных условиях, то с их утратой они, как правило, изменяют стереотипы своего поведения. Например, в России выражения "подготовка к зиме" или "войти в зиму" известны всем, поскольку одним из национальных приоритетов всегда являлось обеспечение населения теплом. Сегодня перебои с подачей тепла и энергоснабжения создают в городах управляемый хаос. Когда теплосети стареют и ветшает жилой фонд, это не просто увеличивает количество аварий. Это еще способствует созданию такой социальной среды, в которой процветают дезорганизация и насилие.

Преступное поведение (самое распространенная его форма - халатность) постепенно становится нормой, и если общество стало социально однородным - неким обществом "большинства", то весьма дорогой ценой. Сиюминутно отвергая прошлое и проедая будущее, общество разрушает себя как Целое. Оно распадается на конгломерат кланов и ассоциацию мафиозных структур, представляя собой, по мнению Пэтмена, прообраз "народного мафиозного строя". В этой ситуации рост благосостояния не может стать основой социальной стабильности: надо, прежде всего, восстановить доверие и социальную стратификацию - только тогда может быть обеспечена внутренняя интеграция общества.

Существующий сегодня запрос на протест уже не может быть оформлен писателем очередных политических программ для очередного экономиста, желающего "расколдовать" страну. Этот запрос не исчерпывается текущим политическим предложением на левом крае: ни управляемым распадом КПРФ, ни размножением электоральных хищников. Масса сейчас является большим социалистом, чем все наши штатные "борцы за справедливость", и большим националистом, чем намекающие на страшную правду деятели "Русской партии". Предкоммуникация общественной среды "неозастоя" достигла такой же стадии понимания, как и в застой: "Не знаю, о чем вы говорили, но ехать надо!". Реализация запроса на "социальную справедливость" как раз и обеспечивает внутренний мотивационный ресурс для такой мобилизации.

Реформа Козака порождает вал предстоящих массовых выборов в муниципальные образования, причем ожидается, что это будут контрэлитные выборы. Это будет время смены засидевшихся бонз, сросшихся креслом с торговым местом. Ведь сегодня Город уже не стоит на "семи холмах", как Рим, а скорее лежит "на трех китах", как Химки! Все эти муниципальные выборы будут малобюджетными, а потому аффективными. Понятно, что лозунги и идеи, с которыми предстоит вести предвыборные кампании будущим "городничим" или их пиарщикам, будут популистского толка: либо национального, либо социального уклона.

Все эти разрозненные "перевороты на местах" объединены общей целью - сменой управленческой машины. Вечное продление себе полномочий, как ресурса двигателя у старого самолета, приведет к тому, что к 2008 году как федеральная, так и местные власти разом выработают свой ресурс и будут подлежать полной замене. Поэтому миф о "мелком гаде" интересен технологически, как некая огибающая, включающая в себя все эти разные гармоники политического спектра. Этот миф может быть использован двояко: либо для канализации нарастающего протеста в местные громоотводы, либо в целях мобилизации. Но такая "прочистка канализации" потребует реальных жертв в виде фигур размена, а зачистка в региональном сообществе приведет если не к кадровому коллапсу, то уж точно к выжиганию местной политической поляны.

Гораздо привлекательней выглядит перспектива использования нового мифа как системообразующего фактора. Поскольку в позднем массовом обществе возможно объединение только вокруг мифа, то новый миф порождает единую волну - солитон. Эта, безусловно, лево-консервативная волна сдвинет существующий баланс "стабильности". Переход от написанной для ЦИКа идеологии к жизненным практикам для масс - вот действие, реализуемое в ходе каждых местных выборов, этой маленькой "городской революции".

Такая самоорганизация муниципальных электоратов, или "людей Посада", не управляема "сверху" вследствие массовости выборных событий. Она скорее создаст не привычную политическую партию, а сетевую структуру, нацеленную на регенерацию культурного ядра общества. Все маленькие "электоральные революции", свершившиеся на местах, изменят привычный общеполитический ландшафт и выведут на арену новые политические силы.