"Дом горит - часы идут!" Эту старую пословицу любил повторять мой близкий друг. В ней - и оптимизм выживания его предков, и даже уверенность в том, что Прогресс существует. Что есть нечто, проходящее вне нас, например, "движение истории" или "неумолимый ход времени". Та банальная истина, известная всем c пеленок, что время нельзя повернуть вспять, замедлить или остановить. Его можно только подогнать (так дети мечтают "поскорее вырасти"!) или ускорить своим героическим трудом ("эти сто лет мы должны пробежать за десять, иначе нас сомнут"). Помните свиридовское "Время вперед!" и все эти сказки Просвещения со школьной скамьи. Мой друг уехал отсюда навсегда, чтобы пропасть в бесконечном круговороте террористической войны. Мы, оставшиеся сторожить Россию, вскоре увидели сами, как остановилось время.

Время остановилось десять, по старому говоря, лет назад. В октябре 1993 года, когда на Белом доме встали часы. Не то чтобы кончился завод или советский материал оказался по Андрею Платонову "ветхая вещь". Нет, крепкий советский снаряд ударил по вполне исправным часам. А последующий евроремонт Белого дома уже не предусматривал восстановления времени. Он привел к замене часов на фасаде двуглавым орлом, символом вначале непризнанным, даже архаичным. Это означало окончание Модерна, пусть не понятое нами сразу. Общее время страны закончилось, и в "коконах" и нишах общества постмодерна застучали у каждого свои часики. У кого офицерская "Слава", у кого - швейцарский "Франк Мюллер", у большинства - ложно-корейский "Ситизен" на "левой" батарейке.

Живущие-в-истории помнят, что такое символьное разрушение времени уже было в 1918 году при артобстреле Кремля. Любители басен о засевших юнкерах пусть почитают Шмелева, может быть, и поймут, какое "военно-стратегическое" значение имел Кремль. Это была скорее дарохранительница или ковчежец, хранящий нашу идентичность. Когда часы, исполнявшие "Коль славен наш Господь в Сионе", замолчали, стало невозможно понять: где он, наш общероссийский Сион? Большевики, более чувствительные к Модерну, чем к слезам Луначарского, ненадолго запустили куранты вновь. Но уже с фальшивящим "Интернационалом". Затем на башне осталось только функциональное отбивание четвертей да мерный часовой бой, транслируемый по радио на всю страну. Началось прагматичное время Сталина.

Утрата "единого времени" страны, постигшая нас в октябре-93, означала потерю не только привычного психологического комфорта. В общественном сознании была разрушена целостная картина мира, и с тех пор для многих и многих бытие утратило смысл. Отсюда не переходящий "ужас перед историей" (здесь уместно именно это выражение Мирча Элиаде) испытываемый нашим "большинством". Эти настроения "упадка" не зависят ни от социальной адаптации, ни от уровня достатка. По данным исследования ¹, пессимистического взгляда на будущее России придерживаются 55% "аутсайдеров" и 42% "лидеров", предчувствие катастрофы охватывает треть "проигравших" и четверть "победителей".

Выходит, что число победителей невелико, и у "победы" - вид затянувшегося кошмара. Ожидание "апокалипсиса сегодня" очень распространено среди современных русских. Такое проявление кризиса бытия нашло свое психологическое выражение в формулировке "Русские на том свете". Эти настроения не только широко распространены и устойчивы, но и имеют тенденцию к воспроизводству. Даже среди молодежи, обычно оптимистической и беззаботной, почти половина молодых людей до 24 лет испытывает страх перед будущим. Отсюда закономерно возникает вопрос об отсутствии социальной и исторической перспективы у общества в целом.

Истоки этого страха лежат в пережитом обществе шоке - демонстративном расстреле парламента, назидательно показанном в прямом эфире. В то время в гастрономах стояли ламповые телевизоры, напоминающие аквариумы своими толстыми выпуклыми стеклами. В этих вечно неисправных "Темпах" и "Рубинах" в странном пурпурном или зеленом тоне отображался штурм Белого дома. Забегающие москвичи ахали: "Неужели эти будут стрелять! Смотрите, смотрите, они уже стреляют!" Этот странный цветной отсвет придавал ирреальность всему происходящему. На экране все было как в киносказках Роу и Птушко с их заколдованным царством безвременья, откуда нет выхода: "Что воля, что неволя - все равно!".

Охватившие общество ожидания катастрофы напрямую связаны с фактическим отказом от представлений относительно линейности времени. Поскольку именно здесь на смену модерну пришла архаика, всегда дремавшая в тени. Концепция о повторяемости времени и его вечном возвращении вновь получила широкое хождение. По наблюдению Т.Соловей ², "эта темпоральная позиция позволяет дать неожиданную интерпретацию такому социологическому факту, как поддержка 55,8% томичан (в целом по России 65-70% в течение 2002 г.) призыва к конфискации богатств, нажитых неправедным путем". Те сегменты общества, что ласково именуются социологами "аутсайдерами", еще более активно (до 75%) поддерживают передел.

В основе этого ожидания лежит не предвкушение новой дележки, а, как было сказано, "этическое, политическое, социальное неприятие некоторого сложившегося порядка вещей". Прямо призывавший к "этической революции" молодой член КПРФ Сергей Доренко отметил, что "вернуться в систему моральных обязательств старого типа мечтает даже больше половины наших избирателей". В этом требовании безусловного большинства населения страны содержится смутная надежда на возвращение некого "золотого века". Вот там и будет, наконец, обеспечена справедливость и социальная реабилитация!

Миф о "золотом веке", как и миф о "правде как социальной справедливости", всегда считался локализованным в рамках политической субкультуры левого консерватизма. Сегодня мы наблюдаем феномен резкого расширения этого сегмента до размеров большинства общества. Имеющая своим основанием "традиционалистский" тип сознания, лево-консервативная волна впитала всех этих советских фундаменталистов, в свое время поддержавших Верховный Совет 93 года. По мнению Милитарева, "это те люди, которые, с одной стороны, не принимают идеологии ельцинско-гайдаровских реформ, с другой стороны, не принимают чего-то в идеологии или риторике КПРФ".

В России 90-х коммунисты верно служили власти инструментом политической симуляции, или, как пишет Ремизов, "способом поддержания жизни некоторых пустотных политических субъектов, подобных так называемым российским "правым"". На сегодняшней КПРФ лежит клеймо известного зюгановского тезиса: об исчерпанности лимита на всякие революции в России. Только преодоление психологии "лимитчика" и комплекса "поражения" даст обществу шанс покинуть ловушку постоянного воспроизводства неприемлемого настоящего. Омоложение левого электората, отмечаемое всей предвыборной социологией, сообщает необходимую энергетику новой протестной волне.

Носители разных политических направлений и поколений сегодня естественно объединяются вокруг программы "возвращения наследства", некогда принадлежавшего им по праву. Это несколько шире, чем идеи "возврата природной ренты" или "ограничения олигархов социальной справедливостью".

Здесь миф о "золотом веке" олицетворяет не сколько возврат в "славное" прошлое, сколько надежду на "модернизационный прорыв". На выход из безвременья, сулящий преодоление ужасного настоящего, понимаемый как попытка возвращения смысла социальному бытию. Наиболее точно эти ожидания иллюстрирует парадоксальный призыв Егора Холмогорова "К реставрации будущего", так напугавший штатных цензоров общественного сознания.

Поэтому возвращение в большую политику Сергея Бабурина, получившего в 93 году от власти прикладом по спине, более чем символично. Ушедшие от испуга на политическое дно его сверстники на целое десятилетие впали в состояние деполитизации. Они "ушли в семью", начали "крутиться": прилежно исполнять нормы ГТО - квартира, машина, дача. Когда они родили и вырастили детей, построили свои дачи и пролистали все глянцевые журналы, им стало понятно, что дальше хода нет - их мечты о социальном продвижении никак не могут быть реализованы. Отсюда их текущий возврат в политическое, отсюда и массовость идей ревизионизма среди "рассерженных молодых мужчин" - третьей составляющей лево-консервативной волны..

За эти десять лет частное время разных страт общества шло в разных направлениях. Аутизм элит свидетельствует, что им стало душно в тесной национальной рамке государства. Они улетели от нас далеко и, похоже, навсегда - в свое транснациональное правительство. Оставшимся на этой грешной земле придется сегодня подобрать ставшую ненужной страну и самим исправлять положение. Тем более что оставшаяся здесь часть общества за прошедшие десять лет "пробежала" сто лет назад. Структура доходов "богатые"/"бедные" уже к 1998 году ³ поразительно совпала с аналогичной структурой, описанной по итогам переписи 1897 года одним левым политологом в работе "Развитие капитализма в России" ⁴. За исключением соотношения доходов у "низших" классов, поскольку для образования застойной бедности необходимо одно-два поколения.

Итак, несмотря на последефолтные годы "тучных" нефтяных коров, в обществе опять воспроизвелась конфронтационная модель, где по одну сторону - 10-15% либералов, а по другую - уже не только коммунисты, но и все остальные. Между тем для модернизационного прорыва, для продвижения общества как никогда необходима консолидация общества и согласие между государством и обществом. Как отмечают сами наши либералы (Фонд либеральная миссия - "пакт национального согласия"), и тут с ними трудно не согласиться, экономика Испании поднялась в значительной степени благодаря десятилетнему социальному миру и пониманию обществом того, что происходит.

Однако именно эти либералы до сих пор считают, что пакт о национальном примирении - непродуктивная идея на сегодняшний день, поскольку, по их мнению, в обществе нет ни предмета, ни субъекта пакта: "Национальное примирение не нужно и неполезно для Путина, оно свяжет его по рукам и ногам обязательствами. Для примирения ему обязательно придется дать оценку и прошлому, и настоящему, его позиция перестанет быть неопределенной". Наше "говорливое меньшинство" считает, что нет психологической потребности в национальном примирении. "Примирение нужно после гражданской войны, после разгрома парламента, после очень выразительных событий, которые выражают явный раскол и угрожают единству страны. Примирение на пустом месте лишь дискредитирует саму идею. У нас кончилась эпоха, но это не видно".

Сегодня это видно, и ощущение "кончилась эпоха" пронизывает "большинство" общества, у которого нарастает желание выйти из безвременья "нового застоя". Однако, в своем стремлении к справедливости как к социальному миру, это большинство находится в ментальном конфликте с праволиберальным меньшинством. Привычно считающим, что "гражданская война - то холодная, то горячая, то теплая, то прохладная, то комнатной температуры - это для России состояние органичное" ⁵. Комиссарчики "перманентной гражданской войны" никак не могут угомониться. Их самоощущение, как "окопная болезнь", заставляет использовать не по назначению доступные им ярлыки "зависти бедных" и даже обыкновенного "национал-социализма". Действительность выглядит сегодня куда серьезней всех этих мелких обвинений в поджоге Барвихинского лесничества.

Примечания:

¹ Монография "Базовые ценности россиян: социальные установки. Жизненные стратегии. Символы. Мифы" / Ответ. ред. Рябов А.В., Курбангалеева Е.Ш. - М.: Дом интеллектуальной книги, 2003 - 448с.

² Там же.

³ НГ-Политэкономия #13 от 10 октября 2000 г. Уровень жизни: пейзаж после кризиса.

⁴ В.И.Ленин, Соч., т.3. стр. 442.

⁵ Новое время #39, 2003 г . Валерия Новодворская. Молчание комиссаров в пыльных шлемах.