(27.12.1999 - 03.01.2000)

О том, как в канун Нового года дороги сны и дороги, и о том, почему дешево все остальное

Нет, конечно, такого императива, но есть частное волеизъявление: чтоб на Новый год умолкли пушки, а звучали одни хлопушки. То есть, иными словами - музы. Или даже так: Музы. Поскольку политике, к счастью, не сумели приписать никого из этих вечно юных созданий, то с легкой душой обойдемся на сей раз без нее. Чуждый ей в плане корыстной прагматики, Велимир Хлебников утверждал, что родина творчества - будущее. С которым мы, если отбросить зряшные сомнения, связаны либо снами, либо проекцией нашего жизненного пути. В преддверии Нового года - как самой условной и вместе с тем значимой границы между прошлым и будущим - несколько бессвязных, с точки зрения яви, слов о том и о сем.

Как явствует из писаний просвещенных индусов древности, которым доводилось еще видывать спящим самого Шиву, наиболее возвышенным из сонных состояний почитается ими сон без сновидений. Ход мысли тут таков, что у человека, мудрого, продвинутого и оттого безмятежного, сознание ничем не замутнено, и засыпает он так, будто нажимает в себе клавишу с надписью "выкл." и, в полном соответствии с таковой надписью, "выключается". Пробуждение при этом оказывается не чем иным, как нажатием клавиши "вкл.", что в итоге означает полный прогар не только для высокопросвещенных издателей сонников, но и для всех тех, кто практикует психоанализ по методе своего идейного отца доктора Фрейда.

Оный венский психиатр, написавший не только тягомотное "Толкование сновидений", но и другие несколько более зажигательные книжки (отчего они так хорошо и горели с подачи нацистского осваговца Геббельса), так вот, психиатр Фрейд сновидения называл "царской дорогой в бессознательное" и, надо сказать, частенько по ней ездил - как сам к себе, так и в гости к другим.

И слово "дорога", если даже оговорился, что тем более ценно, употребил он здесь явно не случайно. Мог бы ведь сказать и "царский перст", и "царский трон", и "царский стул" - все, в конечном счете, ведет в бессознательное, если оно, конечно, существует. Вместе с принципом удовольствия, которому оно, яко глаголет тот же Фрейд, якобы подчиняется.

Однако основоположник сказал "дорога" - и мнения своего, несмотря даже на приход к власти Гитлера и последовавший за ним аншлюс, не менял. Что заставляет отнестись к его словам с особенным уважением и расположением.

Правда, писатель Набоков, исследовавший ту же проблематику на примере насекомых и ничего подобного бессознательному у них не обнаруживший, возымел к Фрейду отчаянное презрение, каковое частенько и демонстрировал досужей публике с высоты столь любезного ему велосипеда. В чем ему деятельно споспешествовала советская власть, мчавшаяся в то время на паровозе к коммунизму. И это обстоятельство вновь со всей неизбежностью возвращает нас к теме дороги, тем более что, по выражению одного философского дискурсиста, советская эпоха - это коллективное бессознательное всех постсоветских людей.

Так уж случилось, что тема пути-дороги, а вместе с тем всего процессуального, длящегося, принципиально незавершенного, становящегося, чтобы вновь становиться, но никак не стать, а если все-таки стать, то как бы не замечать этого и вновь двигаться дальше, - лучше всего оказалась разработана китайцами. Оттого, надо понимать, их движение сквозь века и принесло наибольшие плоды - в том хотя бы простом смысле, что китайцев скоро будет на Земле полтора миллиарда. Соответственно, потомки Лао-цзы (вероятно, бездетного) и Конфуция (линия потомства которого прослежена по сей день) - это единственный народ, который можно целиком заносить в книгу Гиннеса.

Вместе с тем, тут никак нельзя не вспомнить, что свобода - это право на выпадение из исторического процесса. Именно благодаря тому, что до завоевания себя монголами китайцы не пускали к себе исторический процесс, им и удалось построить свою великолепную философию Пути, едва ли не главным в которой было пристальное невнимание к оппозиции субъекта и объекта, а также нахальное третирование начала и конца, понимаемых как исходная точка и цель.

Тут с ними мог спеться и наш Федор Михайлович Достоевский, молвивший как-то, что "на свете ничего не начинается и ничего не оканчивается". Подтверждением тому, что слова эти - не пустая писательская риторика, служат воспоминания проницательного Николая Страхова, который говорит о творце "Бобка" буквально следующее: "Его широкая способность всему симпатизировать, его уменье примирять в себе, по-видимому, несогласные настроения, его стремление ничего не отвергать, ничего не исключать безусловно и оставаться верным в любви к тому, что раз он полюбил".

Так он был верен, на сей раз уже по воспоминаниям дочери писателя с неслучайным именем Любовь, любви же к порядку на своем письменном столе. Из чего доктор Фрейд непременно бы сделал соответствующее заключение в духе анальной эротики. Некоторый намек на такую возможность содержится в его словах о том, что Достоевский уязвим, скорее всего, как моралист. То есть, "после исступленной борьбы во имя примирения притязаний первичных позывов индивида с требованиями человеческого общества - он вынужденно регрессирует к подчинению мирскому и духовному авторитету - к поклонению царю и христианскому богу, к русскому мелкодушному национализму", что позволяет Фрейду сделать смелый вывод, будто "культура будущего будет немногим обязана Достоевскому". Что ж, обидные слова Фрейда, которые кое-кто, возможно, уже успел объявить национальной местью, слабо коррелируют с утверждениями русских религиозных мыслителей, что Достоевский - это истинный революционер Духа.

Сам Федор Михайлович, к счастью, не знал о себе ни того, ни другого, но очень любил путешествовать - причем на Восток не по своей воле, а на Запад, напротив, по своей. В этом отношении его можно сравнить разве что с Владимиром Ильичом Лениным. Факт этот хорошо известен, однако напомнить о нем еще раз совсем нелишне, хотя бы потому, что, согласно словам Реми де Гурмона, "все уже сказано, но так как никто не слушает, приходится повторять снова и снова".

Преимущественный адресат приведенных слов - это люди так называемого "религиозного типа сознания": именно в их среде родилась максима, традиционно приписываемая Честертону, что, мол, "безумец - вовсе не тот, кто разума лишился; безумец - это тот, кто всего лишился, кроме собственного разума". Узнав о таком вердикте Честертона, хитрый Лоуренс тут же поспешил заявить во всеуслышание, что он только удивляется и ничего не знает. Вообще, когда сталкиваешься с подобным ползучим конформизмом, невольно начинаешь понимать того Волконского, который заявил, что наилучшим подтверждением присутствия человека в мире служит прямая линия.

Которая, в свою очередь, вновь возвращает нас к теме дороги, а поскольку идеальная прямая линия - это своего рода фантом, то, соответственно, и к теме сновидений. О них же еще триста пятьдесят лет назад Ангелус Силезиус отозвался с окончательной таки прямотой:

Спит праведник, во сне вкушая благодать,
А грешник молится и всем мешает спать.

Если присесть на пенек и попытаться помедитировать над этими строчками, то невольно придешь к согласию с Джорджем Сантаяной относительно того, что материя только порождает потребности, но не создает условий для их удовлетворения, отчего, остается предположить, некоторые люди и совершают уход в духовную жизнь. Единственный способ балансировать на грани материи и духа - это либо погрузиться в сон, либо отправиться путешествовать. Возможна, правда, и психоделическая амальгама обоих способов - ведь совсем не зря то, что следует за приемом дозы LSD, обозначается на языке оригинала словом trip.

И здесь у нас появляется шанс вновь вернуться к теме поруганных было сонников, ибо очевидно, что они - не более чем первоначальные попытки литературной обработки снов, т.е. художественные их дескрипции, а не (пусть даже "квази") научные их интерпретации. А чтобы реченное не повисло в воздухе, подобно облаку замерзшего пара, позвольте завершить этот экскурс в область неизвестно чего несколькими цитациями из одного сонника осьмнадцатого года, каковой ничтоже сумняшеся объявляю одним из высочайших достижений русского поэтического гения в уходящем веке. Итак:

• пить во сне молоко дикой ослицы - к благополучию;
• видеть венецианского дожа - иметь давно желанное свидание с интересующей вас особой;
• сидеть в дупле - иметь в виду вакансию хорошего места;
• быть выкрашенным в цвет индиго - знаменует, что вы получите очень толстый пакет с изрядным количеством пятирублевок;
• ставить во сне клистир - к веселому расположению духа;
• переспать с мертвецом - успех, а вот носить его - смерть;
• увидеть во сне подагру в левой ноге - удача, укусить тело жене - прочная любовь;
• негра голого видеть - к печали;
• ну а столкнуться во сне с журналистом означает пренеприятную встречу с мазуриком, который успеет так или сяк заехать в карман.

Впрочем, последнее уже относится к области политических технологий. А посему - стоп, "махина". "Деус" легко может обойтись и без тебя.