Русский Журнал / Политика /
www.russ.ru/politics/articles/20000326_shklov.html

Булочки, горячиe булочки...
Евгений Шкловский

Дата публикации:  26 Марта 2000

Самое приятное в день голосования - это дешевые булочки в буфете на избирательном участке. Пирожные. Если, конечно, пораньше прийти. Потому что если позже - то никаких булочек уже не будет (не все избирателю масленица, булочки - не бананы, на деревьях не растут), только толчея и нервотрепка. Булочки же хорошие, свежие, а главное - действительно недорогие, потом два дня - праздник: выпечка на завтрак, на обед, на ужин...

Приятное воспоминание о торжестве демократии. В доперестроечное время, помнится, еще и музычка бодрая гремела на весь квартал - хоть уши затыкай! Праздник-то общий, все и должны коллективно радоваться, а не только те, кому булочки спозаранку удалось прикупить.

Собственно, так давно заведено (спасибо организаторам) - хоть на булочках оттянуться в хронической социальной неудовлетворенности. С худой овцы - хоть шерсти клок. Впрочем, худая она - это для нас, рядовых граждан. А для кого-то весьма даже тучная, кто возле власти кормится, - ничего, пусть хоть выпечкой поделятся.

Если бы организовали что-нибудь вроде американского buffet'а, где за минимальную сумму можно натрескаться так, что потом несварение еще неделю, то насчет явки вообще не пришлось бы беспокоиться - толпами бы шли, наперегонки бежали. Халява - международное явление, тут все нормально. Это демократия кому-то может быть не по душе, а шампанское за чужой счет, как известно, пьют и трезвенники, и язвенники.

Впрочем, не булочками же едиными...

Есть и неприятные моменты - например, человек, заглядывающий к тебе в бюллетень из-за плеча. Не такой же, как и ты, рядовой избиратель, а, судя по всему, дежурный по избирательному участку. Наблюдатель или кто там? Всехний помощник и выручатель. Может, он с самыми благородными побуждениями заглядывает - чтобы ты ненароком лишний значок не поставил, бюллетеня по тупости не испортил. Только вот чувство все равно гадкое: вроде как он контролирует твои действия. Процесс выбора - интимный процесс, а он вроде как подглядывает за тобой, за твоими гражданскими отправлениями.

Не знаю, кто как, а я очень старался, чтобы заботливый молодой человек, которого я со своей стороны подмечал боковым зрением, не заметил, возле какой фамилии в моем бюллетене возникнет победный значок. Такая у нас игра получалась. Ему очень хотелось увидеть, мне очень - утаить. Он шею вытягивал, я плечом загораживал. Он так, я эдак. Почему-то его именно я заинтересовал (видимо, вид слишком растерянный или, напротив, сосредоточенный - помочь бы надо), а не напрягающаяся за соседним столиком старушка, пальчиком по строчкам подслеповато водя. Может, его природное любопытство замучило: интересно же, кому этот хмырь отдаст свой драгоценный голос.

Допускаю, что тут вдруг прорезалась во мне мания преследования (или величия). В самом деле, чего это ему, молодому человеку с благими намерениями, так уж любопытствовать по моему незначительному поводу, словно мой анонимный избирательный голос чем-то отличается от всех прочих? Даже если и увидит, то что? За день мимо него столькие пройдут, что слезы потекут от зрительного чрезмерного напряжения - мало не покажется. Его бы пожалеть...

Пожалеть, однако, не его бы - меня. Вот ведь жизнь как оприходовала: на пустом месте кочки мерещатся. Что вот, Господи помилуй, следят за тобой даже в святой день свободных выборов. И не кто-нибудь, а - государство, кто ж еще? Заглядывает из-за плеча нечто огромное и пристальное, фиксирует твои действия, хочет знать про тебя все-все - и где ты крестик поставил, и где нолик нарисовал. Это не молодому человеку ты так интересен, а ему, ему, государству! Именно оно о тебе заботится - чтоб ты ненароком чего не надумал лишнего, чтобы не считал себя таким уж отдельным и частным. Оно тебя и обережет (милиция в школьном дворе и в здании школы, где избирательный участок), и на место поставит, если нужно. Мы ведь уже подзабыли, что такое настоящее сильное государство - разбаловались, распоясались...

Ой забыли ли?

Да захочешь забыть - не получится. Это с молоком матери впитывается - в кровь и плоть. "Тише, тише!" - понижают панически голос заботливые родители, если сын-обалдуй по наивности и неопытности вдруг слишком громко начинает чем-нибудь возмущаться или идеи крамольные высказывать.

А что тише? Никого ведь вокруг.

Как это никого? А соседи? Не на необитаемом же острове.

Причем тут соседи?

Вот-вот, причем, сразу видно: жизни не знает. А вот родственник имярек загремел в места, не столь отдаленные, только за то, что в парикмахерском кресле сидючи и слыша под звук машинки выступление Хрущева (не про коммунизм ли через двадцать лет?) по включенному радио, состроумничал: мели-оратор... Между прочим, уже в сравнительно беззубые времена...

Нет, "тише, тише!.." - это так быстро не уходит. Или быстро возвращается. Инстинкт такой - самосохранения: как бы чего не вышло... (Ведь и отслеженный кем-то значок возле не той фамилии может потом отлиться неведомо чем - самосохранительная такая мистика).

Мало государства - плохо. Много государства - тоже плохо. Неизвестно, что хуже. Мало - бандиты всякие опускают. Много - оно и само не лыком шито. Вот и мерещится...

Да что говорить, неприятное чувство, отчасти даже постыдное - только ведь не от молодого человека, а... от тебя самого, грешного. От того, что не избавиться никак от змеиного "тише, тише!". От оглядчивой опаски, что кто-то за тобой недремно бдит (кому ты, блин, нужен?). Что норовит к тебе и в комнату заглянуть, и в места общего пользования, и в мысли... Кто приватность твою нарушает и ограничивает (пусть хоть из каких угодно высших интересов).

Хорошие, вкусные булочки - только бы не комом в горле!