Государство - это шествие Бога в мире.
Г.В.Гегель

Василиски и демократы

Восемь, хм, с половиной лет назад, в одной из своих тогдашних радийных передач, которая следовала сразу же за августовским "путчем" (не пора ли придумать более соразмерное событию слово?), я самонадеянно заявил, что не верю в торжество демократии в России. А ровно неделю спустя поправился, сказав, что в торжество я-де очень даже легко верю. И что не верю в другое: в дело демократии. Дальнейшее позволю самопроцитировать:

"Образ русского демократического лидера рисуется мне неким василиском. Напомню, что василиск - это существо с головой петуха, туловищем жабы, хвостом змеи и короной на голове. Вот так и непременные составляющие современного русского демократа - это партийно-номенклатурное прошлое, православное настоящее, прогрессистская фразеология и, одновременно, реставрация ветхой самодержавной атрибутики".

Тогда, в 1991-м, я задался по поводу нарисованной картинки вопросами:

"Что здесь искренне? А если точнее: уместен ли вообще здесь такой вопрос? И не является ли все происходящее простым применением постмодернизма к политике? Ведь обо всем этом мы уже читали ("проходили"), и не случайно путчево-послепутчевые события неоднократно успели примерить то к февралю, то к октябрю тысяча девятьсот семнадцатого".

Как показали дальнейшие вербальные замеры, сравнение понравилось и прижилось. И когда четыре года спустя в демпрессе стали воздвигать мемориальные чучела этим событиям, в том числе и под шапками "Проигранная победа" и "Августовское похмелье", похмелявшиеся наравне со всеми "собутыльниками" "Московские новости" выставили-таки из-под шапки хорохорящийся чуб:

"Как бы ни оценивать август 1991-го года в истории России ХХ века, эти события сопоставимы лишь с октябрем семнадцатого, хотя и противоположны ему по духу, смыслу и характеру социальной базы".

Конечно, это помесь частичной правды с неправдой прямой. Потому что главный водораздел между теми и этими событиями проходил отнюдь не по линии духа и смысла. Принципиальная разница заключалась в том, что революция 17-го готовилась и осуществлялась в союзе теории с организацией, вооруженной этой теорией как программой, конфронтация с самодержавием была осознанной и бескомпромиссной, отчего борьба с ним шла не на жизнь, а на смерть, соответственно, и победа оказалась кровавой, но настоящей.

С маленьким, правда, коррективом, проекция которого на настоящие дни тем не менее представляется и существенной, и актуальной. Она же, на мой взгляд, и составляет едва ли не главную характерологическую особенность текущего момента.

In the Wake of Prohanoff

Итак, Владимир Путин (за вычетом инаугурации) стал президентом Российской Федерации безо всяких облегчающих его титул обстоятельств.

Будничность этого перехода из одного состояния в другое была подчеркнута как самим Путиным, так и ответно - Россией: никаких специальных телодвижений по этому поводу она не совершила. То ли выборы прошли "в рабочем порядке", то ли сразу "страна замерла в ожидании". То ли народ "в очередной раз продемонстрировал свою мудрость".

Правда, живой опыт вопрошательства вернул меня еще к одному клише: когда я поинтересовался у киоскера, как у него идет продажа книжки разговоров с Путиным, тот ответил, что осталась последняя, а десять уже продано, и пояснил: "Никто ж о нем ничего не знает!"

Среди журналистов игра в незнаек уже не в ходу.

И лучше всех, по-видимому, разобрались с тем, кто таков нынешний президент РФ, в редакции газеты "Завтра" (# 13): под словами "Путин - президент РФ" помещен на всю полосу фрагмент босховского "Ада", где какое-то клювоголовое исчадие (вновь тема василиска!) меланхолически заглатывает человека, у которого из анального отверстия вылетает стайка птиц.

В отличие от достопамятного Филиппа II, я не являюсь поклонником страшилок славного нидерландца. Поэтому двойная аллегория "завтраков" не произвела на меня никакого впечатления.

Традиционная передовица Проханова, будучи подвинута Босхом, перекочевала на вторую страницу, но ни в боевитости, ни в смачной образности от этого нисколько не потеряла:

"Вы знаете рецепт победы на выборах? Возьмите ложку гексогена, смешайте с бородой ваххабита, полейте кровью ОМОНа и слезами офицерской вдовы... Медленно кипятите на кухне Татьяны Дьяченко под музыку Киркорова... И тогда сквозь прозрачный студень остывшего заливного вы увидите рыбьи глаза своего президента".

Когда Проханов был певцом империи в силе, так писать ему не давалось. Сочетание имперскости и оппозиционности - ключ к его творческому подъему. Что означает: победа Зюганова не нужна ему (как писателю) точно так же, как не нужна она и самому Зюганову (как собирательному символу оппозиции).

Идеальная модель, в которую, смею предположить, хотел бы вписаться Проханов, - это нечто вроде товарища Горького, как вождя литературы, при товарище Сталине, как вожде нации (с учетом, естественно, горьковских ошибок).

Однако Зюганов не тянет на Сталина (как бы ни напрягались любители страшилок из противоположного лагеря, пугая им), а Проханов не имеет никакого отношения к Горькому. Отчего эволюция идущих с ним или прислушивающихся к нему людей, которая имеет значение (ибо "Завтра" - влиятельная газета), будет скорее всего такой: пока, за неимением лучшего, все еще за Зюгановым, но - параллельно поиск (или пестование) нового воплощения имперскости. Поскольку это явно будет не далай-лама, гадать, кто именно займет эту пока пустующую вакансию (при и.о. Зюганове) я не имею намерения.

Страх перед пробуждением

В уже поминавшихся мною "Московских новостях" пятилетней давности содержался и такой пассаж:

"Социальная база августа-91 - цвет народа (никак не меньше! - А.М.), интеллигенция с ее, увы, исконно российским, почти генетическим гамлетизмом. Ее победа изначально была чревата горечью, обидой, разочарованием, ибо строить не воздушные замки, а дома и дороги - функция фортинбрасов".

Пять лет спустя и по поводу иных уже событий "КоммерсантЪ" (от 28.03.00) пишет, что "серьезные исследования электоральной базы Путина еще будут проведены. Но уже сейчас можно сказать, что за и.о. президента проголосовали абсолютно разные люди - и прагматики, и романтики".

Разница между 91-м и нулевым годами (что существенно, именно в восприятии) очевидна. А если это еще и самая активная часть электората, и если Путину удастся наладить с нею нормальное взаимодействие, то сдвиги будут неизбежны. Если это, напротив, "реакционные" романтики и прагматики-приспособленцы, то максимум того, на что приходится рассчитывать, - это подвижки. В режиме перемежающихся либо двух шагов вперед - шага назад, либо шага вперед - двух назад.

Большинство обозревателей тем не менее сходятся на том, что прямого продолжения (дурной бесконечности) ельцинизма при Путине не будет.

Многие при этом продолжают поминать по его поводу Сталина (и далеко не одни недоброжелатели - достаточно вспомнить программное "Сталин - это наше все" Виталия Третьякова). Троцкий в свое время назвал Сталина "самой гениальной посредственностью нашей партии". Путина тоже любят называть "серым" (с намеком на тему "черных" и, понятно, опять Стругацких).

Я же по поводу аналогий со Сталиным хочу вспомнить немного о другом. О том, что врезалось в память со времен чтения в 70-е и 80-е "Синтаксисов", "Континентов", "Вестников РХД" и прочей так наз "запрещенной литературы". Итак, я о том, что какой-то из многочисленных авторов бессчетных тамошних статей провозгласил началом настоящей революции в России не 17-й год, а рубеж 20-30-х годов, то есть эпоху индустриализации и коллективизации, когда в жизнь народов, населявших СССР, и был внедрен социалистический уклад жизни.

Коллективизация и индустриализация, как бы к ним ни относиться, были в отличие от заведомо переходного НЭПа определенными решениями. Страх перед Путиным (в последний раз описанный Борисом Кагарлицким - см. "Новую газету" от 27.03.00) - это, в том числе, и страх перед возможностью определенных решений.

В давешней публикации Соломона Волкова о взаимоотношениях Зощенко и Шостаковича читаем:

"Страх возникает по более простым и реальным обстоятельствам: из боязни лишиться пищи, из боязни смерти или ужасного наказания. Зощенко говорил, что человек, испытывающий страх такого рода, в целом может оставаться нормальным, а болезнь обнаруживается лишь в некоторых странностях и причудах. Такие причуды помогают понять причину недуга лучше, чем анализ сновидений, потому что странное поведение почти всегда инфантильно".

Казалось бы, вывод ясен: пора играть побудку. И просыпаться в ответ на нее взрослыми.

Тем не менее добавлю. В указателях к недавно изданным "Записным книжкам" Андрея Платонова, как хорошо подметила "Литературная газета" (от 29.03.00), куда больше упоминаний людей, которых зовут "инженер Антонов", "тракторист Балухин", "машинист паровоза Васильев", чем имен многих современных Платонову литераторов.

Это как раз то, что я имею в виду и под побудкой, и под взрослением.