Преамбула

12 апреля страна, как говорилось, широко отмечала День космонавтики. Пресса, во всяком случае, не прошла мимо этого события.

В означенный день в "Независимой газете" появилось крайне печальное по тону интервью академика, члена бюро Совета по космосу РАН Эрика Галимова под удручающим названием "Российская космонавтика на коротком поводке". Из текста интервью явствовало, что российские космические исследования практически прекращены с 1996 года, когда нас постигла неудача с космическим аппаратом "Марс-96".

Причина, по которой они перестали вестись, настолько банальна, что я даже не стану ее называть. Однако заключительное высказывание академика, ввиду его проективной важности, приведу непременно: "Страны, которые освоят космические технологии, займут лидирующее положение в мире".

15 апреля, через три дня после самого высокого из праздников, в газете "Время МН" явилась информация о том, что "Китай готов отправить в космос человека". Более того, он намеревается сделать это уже в текущем году, и если его намерениям ничто существенное не воспрепятствует, станет тогда, наряду с Россией и США, "третьей космической державой, способной поднять на орбиту космонавта".

А в промежутке между публикацией помянутых материалов в "Независимой газете" (от 13.04.00) в колонке "Коротко" было помещено сообщение о том, что "глава российского государства Владимир Путин проведет в ходе предстоящего во второй половине мая в Душанбе саммита "Шанхайской пятерки" двусторонние встречи "практически с каждым участником "пятерки", в первую очередь с председателем КНР Цзян Цзэминем. Согласно сведениям, полученным НГ от ее источников в МИД РФ, на переговорах "и мы, и китайцы можем поднять любую интересующую нас тему. Табу здесь не может быть в принципе".

Мне, признаться, по душе такая принципиальность. Поскольку я надеюсь, что она будет употреблена на благо отношениям между двумя крупнейшими державами мира. Причем "благо" я здесь понимаю сугубо рационально - как пользу, выгоду, хотя далее намерен трактовать о вроде бы и совершенно иных материях. Можно считать, что "вроде бы" здесь из той системы координат, в которой помещается "бескорыстие - выгодно" Вивекананды.

Китай о жизни и смерти

Старый Сян Юань сказал такие слова
Волшебнику, предлагавшему возвратить его годы к цифре два:
"Про утро мне известно все, и про то, как лучи полдня томят,
Но сейчас я вижу, чего никогда не видал, однако подозреваю, что это закат.
Я вижу, что ровный свет на всем, что зной свалил и дымка ушла,
Что на ясности небес каждую ветвь вычертила резчика игла.
Я вижу в зеркале свое лицо, и это четко исписанный лист,
Где новые знаки спешат занять каждый уголок, который еще чист.
Какая жалость - прервать труды этого неутомимого писца!
Я не отрываю глаз от его руки, мне охота все дочитать до конца.
До конца - но где же конец? Все только начинается вокруг!
Холодный ветер овевает меня, я чую его, и он мне друг".

Я начал с этих неслучайных строчек Поля Клоделя (в переложении Аверинцева), поскольку намерен учинить короткий - по необходимости - обзор тех игр, в которые играли китайцы с жизнью и смертью. И тоже, надеюсь, неслучайно - хотя бы потому, что Путина, равняя его со Сталиным и Берией, либералы явлинского толка чуть ли не поголовно обвиняли в тиранических замашках и людоедских привычках (теперь у них, правда, больше в ходу другое - "слабый президент"). Ну, а тиран - это как раз тот, кто манипулирует в первую очередь человеческими жизнями.

Сюда же важный дополнительный обертон: в отличие от 50-х с их приматом идеологии, нынешние российско-китайские отношения придется строить исходя из двух "э" - экономики и этики. И если успех в экономических отношениях будет зависеть более всего от самих себя, то в этике (т.е. в собственно отношениях) - главным образом от знания партнера, того, каков он и отчего именно таков.

Итак...

Художник и теоретик живописи, изначально именовавший себя Чжу Жо-цзи, но впоследствии, следуя своим и понятным обществу прихотям, называвший себя то Старцем из Цзинсяна, то Учеником Великой Чистоты, то Высокочтимым Скопцом, а то и вовсе Горькой Тыквой, писал в своем трактате:

В самой глубокой древности не было Правила. Ибо высшая простота не была еще разделена. Как только высшая простота разделяется, правило устанавливается. На чем основывается Правило? Правило основывается на Единой черте.

Если понимать Единую черту не эстетически и философски, а живописно, пластически, то это будет простая линия до ее разрыва. Остается только посмотреть, можно ли ее будет провести, не отрываясь, от Конфуция до Мао Цзэдуна.

Согласно миросозерцанию Великого Кормчего, все бытие через развитие и изменение стремится к прогрессу, на место старого постоянно приходит новое. В своей конечной форме изменение равнозначно уничтожению старого. Соответственно, даже если человечество сгинет, это не будет трагедия, но всего лишь еще один шаг в цепи изменений, ведущих к прогрессу. И он ни в коей мере не будет означать перехода в ничто, так как бытие неуничтожимо и в нем ничто не исчезает.

Такова картинка, что говорится, на макроуровне. На микроуровне смысл человеческого существования, по Мао, - в полной отдаче и самоотречении, в беззаветной службе народу. Тем самым главная добродетель совершенного слуги народа - самоотверженность. Ради народных масс он должен быть готов с радостью отдать жизнь.

Единственным оправданием и смыслом человеческой жизни Мао считал участие в революции в трех ее формах: классовая борьба, производственная борьба, научное экспериментирование. А где есть борьба, там и жертвы, и смерть - не редкость. Смерть человека, таким образом, оправдана в глазах Мао, если его жизнь до последней минуты отдана народу. И последний аккорд. Совершенное самоотреченное служение народу дает причастность к абсолюту. Таковым, по Мао, являются народные массы. Следовательно, служение массам переносит на них "я" индивидуума и этим обеспечивает ему бессмертие.

А теперь вернемся на пару с лишком тысячелетий назад. И посмотрим, как относился к жизни и смерти Конфуций. В отличие от Мао Цзэдуна, у него не было таких возможностей на практике экспериментировать с жизнями людей. Да и вообще ко всякого рода научным и техническим экспериментам он относился с неприязнью. И хотя с учением буддизма по понятным причинам не мог быть знаком, к нему здесь вполне может быть приложена притча, которую любили рассказывать китайцы сильно следующих поколений.

А дело было так. Во время своих странствий по земле Будда увидел однажды крестьянина, который вместо того чтобы воспользоваться воротом или журавлем, сам спускался в колодец и поднимался, неся ведро воды в руке. Будда спросил: "Почему ты не сделаешь какой-нибудь механизм, чтобы облегчить себе труд?" "Потому, - ответил крестьянин, - что когда человек начинает пользоваться машиной, его сердце тоже становится как машина".

Думаю, именно в этом кроется одна из причин того, почему американская военная машина с такой легкостью шла на опустошительные бомбардировки во Вьетнаме, затем в Ираке, а потом уже и в Югославии. Другая причина - отсутствие каждый раз опасности нанесения ответного удара по американской территории. А поскольку американцы не испытывали бомбардировок на своей шкуре вообще, то им, кроме, пожалуй, Воннегута, кстати, этнического немца, и не понятно, что это такое.

Тут вполне уместно будет вспомнить последнего великого китайского философа Ван Ян-мина, который считал, что мы становимся членами сообщества потому, что ощущаем общность страдания. Отсутствие такой реакции (то есть когда сердце содрогается от вида мучений) указывает на серьезную пораженность человеческого естества, своего рода моральный паралич. Следуя Ван Ян-мину, через боль и страдания мы объединены в единое тело с другими живыми существами, животными, растениями, черепицей и камнем. И самовоспитание начинается с того факта, что путь к научению человечности предполагает страдания и боль.

Однако вернемся к Конфуцию. Не секрет, что как это часто бывает, последующие поколения, мягко говоря, несколько исказили облик Великого Учителя. Система деревянных ритуалов и железобетонных экзаменов, в которых последние столетия своего существования все более цепенела Китайская империя, вряд ли бы привела Кун-цзы - а именно так зовут Конфуция сами китайцы - в восторг. На самом деле к нему, как к никому другому, приложимы слова Альберта Швейцера о том, что "познание - это знание, перешедшее в переживание". О том же свидетельствует автор блистательной книги о Конфуции Владимир Малявин: "Слияние учения и жизни, сознательной воли и непроизвольного переживания и есть высшая ступень человеческого совершенствования по Конфуцию".

Таковы заветы и самого Конфуция, как подмечает Малявин, "столь же незатейливые, сколь и трудно выполнимые":

В кругу семьи почитай родителей.
Вне семьи почитай старших.
Будь честен и милостив с людьми, возлюби добро.
Если, соблюдая эти правила, ты еще будешь иметь досуг, используй его для учения.

Есть свидетельства, что еще будучи ребенком, маленький Кун любил играть в похоронные обряды и даже успел прослыть их знатоком. Что, впрочем, отнюдь не означает, что он с детства был обуян волей к смерти. Будучи уже, так сказать, в ранге Учителя, на вопрос одного из учеников: "Что такое смерть?", Конфуций ответил: "Не зная, что такое жизнь, можно ли знать смерть?" В еще более утонченной форме он выразил ту же мысль, сказав: "Познавший дао утром, вечером может умереть".

Вспомним, что дао - центральное понятие китайского миропонимания, переводимое на русский язык то как "путь", то как "поток". Эта двойственность неслучайна. Поскольку, с одной стороны, дао - не регулируемый ничем, кроме внутренней целесообразности, абсолютно естественный ход вещей и событий. И тогда оно - "поток". С другой стороны, в особенности для человека, отклонившегося от изначальной естественности, дао - это то, что нужно постичь, на что нужно встать, чтобы не испытывать постоянного дискомфорта нестыковки желаний и их осуществлений. То есть чтобы свести на "нет" все внешнее целеполагание, поскольку для постигшего дао, для "дао-человека", нет различия между внешним и внутренним. Постижение дао - это мгновенный результат деятельного сотрудничества в человеке знания, опыта и интуиции, т.е. интеллектуально, чувственного и сверхчувственного. И в этом смысле дао понимается как "путь".

Можно немного сдвинуть акценты. И тогда дао-путь будет индивидуальной результирующей усилий человека для того, чтобы слиться с дао-потоком, т.е. общим, всемирным, универсальным Дао.

Так вот, чтобы понять, что имел в виду Конфуций, когда говорил о том, что познавший дао утром, вечером может умереть, следует кое о чем вспомнить. А именно - о наличии, грубо говоря, двух, старых как мир, фундаментальных подходов к человеку.

Согласно одному из них, человек рассматривается как средство для достижения каких-либо целей: не важно - материальных или духовных; согласно второму, человек сам рассматривается как цель. Типичным представителем первого подхода и был Мао Цзэдун, видевший в человеке инструмент для достижения поставленной им абстрактной цели - коммунизма. А чем более абстрактна цель, тем более вольные, а значит, и более жесткие условия обращения с инструментом она диктует. Здесь вполне уместно будет вспомнить известную китайскую притчу, где художника спрашивают, кого вообще легче нарисовать - тигра или дракона. "Конечно, дракона, - ответил художник, - потому что его никто не видел".

В отличие от строителей коммунизма (хотя, конечно, не стоит забывать, что Мао вернул китайцам и полноценное государство, и гордость за него), строители капитализма ставят перед собою цели реальные, и потому их обращение с инструментом куда более бережное. Но человек и в капиталистическом обществе все равно остается средством - средством, чтобы делать на нем деньги. Примерно та же ситуация во всех организационно оформленных монотеистических религиях - человек в них только функция от божьей воли или божьего промысла. И даже в самых мягких единобожных вариантах бог как бы отпускает человека временно погулять на землю, чтобы потом, после смерти, заставить расплачиваться его сполна.

По всей видимости, такой способ отношения к человеку неизбежен до тех пор, пока необходимо будет поддерживать выживание человечества как популяции.

О том, что он не вечен и уж во всяком случае не единствен, свидетельствует явление время о времени людей, которые исповедуют цельное отношение к человеку. Таким образом, они невольно оказываются своего рода нонконформистами, кстати, и Конфуция Малявин характеризует как "консервативного нонконформиста", поскольку свои идеалы тот искал в заветах старины. На стыке Запада и Востока наилучшее описание такого отношения содержится в книге Мартина Бубера "Я и Ты".

Более подробно обо всем этом я намерен поговорить, когда сделаю то, что давно собирался - обращусь к недавно вышедшему посмертному сборнику работ В.А.Рубина "Личность и власть в Древнем Китае". В ней, в частности, приводится такая дневниковая запись синолога (от 8.11.80): "Наконец-то я сумел понять место так упорно отстаиваемой китайцами концепции creativity. Дело в том, что в западной традиции основной творец - Бог; в Китае, где нет Бога, - это человек. При помощи creativity человек становится на один уровень с Небом и Землей". Собственно, creativity и есть дао.

Мораль

Как нет императива помирать, познав дао, так нет и императива познавать его. Вероятно, нет и императива непременно налаживать добрые отношения с Китаем. Можно вместо этого продолжить активное обсуждение вопроса о том, европейцы мы или не европейцы, и даже поставить его на обсуждение&голосование в двух парламентах - своем и евро, а потом сравнить результаты.

И без того, однако, ясно: все сроки для исполнения пророчеств Владимира Соловьева об опасности из Китая прошли. Опасность регулярно являлась к нам с прямо противоположной стороны - как раз с той, с которой Соловьев мечтал вступить во вселенский церковный брак.

И даже если рассуждать в терминах - христианская мы цивилизация или еще не совсем очень, не стоит забывать, что то, что стало в итоге категорическим императивом Канта, было сформулировано Конфуцием за пять веков до Христа.

Я не вижу в настоящее время никаких противопоказаний против сближения с Китаем, кроме бытовых предрассудков.

(Глава российского государства декларировал нормальную, с учетом наличия и левых, и правых, внутреннюю политику России. Такой же нормой для нее представляется и внешняя политика - учитывающая то, что Россия граничит со странами как Запада, так и Востока.)