Маркс, как известно, называл революции "локомотивами истории". Соответственно, и марксисты всегда придавали понятиям "революция", "революционный" исключительно положительный смысл - невзирая на то, что под колесами этих адских паровозов обычно гибнут тысячи, а то и миллионы людей. В последние годы отношение ко всем и всяческим революциям в нашем обществе стало куда более настороженным и скептическим. Скорее всего, именно потому, что общество это предельно устало от революций, в том числе от последней, уже четвертой в российской истории ХХ века. Эту революцию все мы пережили в конце 80-х - 90-е годы. С приходом к власти нынешнего российского президента она, похоже, закончилась.

Упрощенно говоря, революция отличается от эволюции тем, что последняя изменяет не все и постепенно, первая же - все и очень быстро. Поэтому события 1989-99 годов вполне укладываются в рамки понятия "революция": и общество, и государство - все в России стало совершенно другим за ничтожно малый по историческим меркам срок.

Более того, четвертая русская революция вполне вписывается в схему большинства великих революций Нового времени - английской середины XVII века, французских 1789-99 и 1848-51 годов, испанской 1868-74-го, наконец, второй и третьей русских революций 1917-21 годов. В рамках каждой из них можно выделить несколько стадий.

1) Назревание. Старый строй еще существует, но уже дышит на ладан. Наиболее здравомыслящие представители увядающего режима пытаются что-то изменить, но их реформы наталкиваются, с одной стороны, на сопротивление консерваторов, а с другой - на нарастающие в обществе радикальные настроения. Во Франции конца XVIII века основными событиями периода назревания революции стали вторичное назначение Неккера королевским министром финансов (1788), созыв Людовиком XVI Генеральных штатов (май 1789-го) и конфликт между этим собранием и королем (май-июль 1789-го). Назревание четвертой русской революции - полуреформы "раннего" Горбачева, первый съезд народных депутатов - эти советские Генеральные штаты (1989), избрание Ельцина вначале главой Верховного Совета, а затем президентом еще советской России (1990-91).

2) Подъем. Революция начинается, происходит ее первый всплеск, вслед за которым старая система быстро летит навстречу своей гибели. Парижане штурмуют Бастилию (июль 1789), образуется Национальное собрание, Франция становится конституционной монархией (1791), король пытается бежать из революционной столицы и, наконец, теряет корону (1792). В истории четвертой русской революции подъем - это хаотический 1991 год: августовский путч, торжество Ельцина над Горбачевым и расползание СССР, увенчанное Беловежскими соглашениями.

3) Вершина. К власти приходят "рыцари революции", причем самые радикальные среди них быстро вытесняют умеренных. Революционный максимализм торжествует. Якобинцы сменяют у власти жирондистов, свирепствует террор, аристократы бегут за границу, разгорается война республиканской Франции против монархической Европы (1793-94). Вершина четвертой русской революции - премьерство Гайдара, либерализация-приватизация-инфляция, конфликт ельцинистов с консервативным Верховным Советом и кровавый разгон последнего, принятие президентской конституции и выборы первой Думы (1992-93).

4) Спад. Общество начинает уставать от постоянных потрясений. Умеренные переходят в контратаку на власть - и отбивают ее у революционеров. Робеспьер идет на гильотину, воцаряется лукавая, коррумпированная, ленивая Директория, торжествуют буржуа-термидорианцы (1794-99). В четвертой русской революции эта стадия ознаменована оттеснением "чикагских мальчиков" из правительственных кабинетов "крепкими хозяйственниками", взлетом и падением Коржакова и Лебедя, взлетом (без падения) Березовского, появлением "семибанкирщины", невиданной коррупцией, первой чеченской войной, "голосуй или проиграешь", бесконечными болезнями Ельцина... Словом, это середина и конец 90-х во всей их сомнительной красе.

5) Завершение. Помимо относительного спокойствия, обществу начинает хотеться порядка, его тянет к "сильной руке". На сцену выходят Бонапарт и... Путин?

Да, нынешний российский режим явно приобретает черты бонапартистского. Главная из них - стремление синтезировать старое и новое, остатки дореволюционного прошлого и то, что принесла революция. При этом, опираясь на массовую поддержку, бонапартизм действует с позиции силы, не угождая различным политическим группировкам и не стремясь примирить их, а ставя их себе на службу. В результате в окружении Наполеона оказываются аристократ Талейран и бывший ультраякобинец Фуше, многие "раскаявшиеся" роялисты и "усмиренные" республиканцы. Разве не похоже это на нынешнюю политику Кремля, которому пока что удается подмять под себя и коммунистов, и либералов, и региональных "баронов"? Опять-таки опора на военных и спецслужбы - хоть и тревожная, но вполне типичная черта любого бонапартистского режима (здесь можно вспомнить Ататюрка, де Голля, Пиночета...).

Впрочем, бонапартизм - это вовсе не обязательно марш от победы к победе. Далеко не каждому Наполеону нужно 20 лет идти к своему Ватерлоо. Это может случиться и гораздо раньше - если бонапартистскому режиму не удается справиться с тремя основными проблемами, которые можно назвать проблемой времени, проблемой власти и проблемой свободы.

Проблема времени заключается в том, что общественное согласие, на волне которого приходит к власти любая "сильная личность" (и которое, в свою очередь, является следствием послереволюционной усталости), далеко не вечно. Медлительность и нерешительность - главные враги бонапартистского режима. Общество не прощает слабости лидеру, который призван олицетворять собой силу. И если он все-таки проявляет слабость, то на время отошедшие на второй план противоречия между политическими группировками и прочими "группами интересов" вновь обостряются, возобновляется подковерная борьба, авторитет лидера подрывается с помощью умело сплетенных интриг - и режим, так и не приступив к решению важнейших задач общественного переустройства, уже клонится к закату.

Поэтому единственное спасение бонапартизма - в быстрых и решительных действиях. Важнейшие политические шаги Наполеона - создание системы префектур и налоговая реформа, Гражданский кодекс и (пусть временное) примирение с Австрией и Англией - были сделаны в первые три года его пребывания у власти в качестве первого консула. Не будь этого четкого, законодательно закрепленного завершения революции - не было бы никакой империи, никакой династии Бонапартов, а консульский режим неизбежно рухнул бы под напором оживившихся политических противников и всеобщего разочарования в честолюбивом, но не оправдавшем надежд генерале.

Те же проблемы стоят и перед президентом Путиным. Есть определенный набор задач, подлежащих немедленному решению, - экономические преобразования, реформа системы госуправления, поиск места новой России в изменившемся мире и т.д. И есть крайне ограниченный резерв времени - опять-таки три года, поскольку последний год четырехлетнего президентского срока будет неизбежно потрачен на предвыборные маневры и баталии.

Проблема власти - это проблема выбора методов, которые применит нынешний режим для решения перечисленных задач. Бонапартистская модель знает два основных варианта. Один - суперцентрализация власти, создание такой системы, при которой львиная доля политических и государственных решений принадлежит одному человеку. Нечто подобное можно наблюдать, например, в Белоруссии, где президент Лукашенко лично занимается организацией розничной торговли на центральном рынке Минска и распределением дачных участков. Вершина пирамиды власти становится, таким образом, ее основанием. Но можно ли говорить об устойчивости подобной перевернутой пирамиды?

Другой путь - четкое, закрепленное в Конституции и законах распределение властных полномочий между центром, провинциями и местным самоуправлением. Пример - та же система префектур, созданная Наполеоном, при которой каждый префект был на своей территории "маленьким Бонапартом", но нес строгую ответственность за свои действия перед центральным правительством. Так править, наверное, даже сложнее, чем вникать во все дела самому, - зато эффективность подобной модели куда выше (система префектур с определенными коррективами сохранилась во Франции по сей день).

Наконец, проблема свободы. Ни один бонапартистский режим в истории не был по-настоящему демократическим, если толковать понятие "демократия" в духе классического либерализма. И Бонапарт, и де Голль, и даже Пиночет охотно использовали механизм плебисцитарной демократии, не жалуя при этом институты демократии представительской. В самом деле, прямое высказывание народом своего мнения по определенным вопросам на референдуме безопаснее для авторитарного правителя, чем обсуждение тех же вопросов в парламенте. Ведь куда легче внушить мысль о благости или, наоборот, вредности того или иного решения миллионам неискушенных в политике избирателей, чем нескольким сотням прожженных политиков, сидящих в депутатских креслах.

Однако править в 2000 году невозможного теми же методами, что в 1800-м. Ценности современного мира (во всяком случае, европейской цивилизации, в которую нынешняя Россия, если судить по последним шагам ее президента, стремится интегрироваться) предполагают сохранение гражданских свобод и уважение к ним. Демократия, как известно, - это не только и даже не столько парламент, но и независимые суды, и свободная пресса, и местное самоуправление... Их существование вовсе не противоречит природе бонапартистского режима как режима сильной личной власти: наилучшее подтверждение тому - президентство Шарля де Голля.

Пожалуй, именно со свободой у Владимира Путина пока складываются наиболее сложные взаимоотношения. Между тем разрешение этой проблемы, по сути дела, и покажет, чего на самом деле стоят его благие намерения и куда приведет вымощенная ими дорога. Поскольку если внешний облик нынешнего российского режима и напоминает бонапартистский (вплоть до деталей - Путин тоже небольшого роста), конечные цели этого бонапартизма никак не могут совпадать с целями Наполеона. Путину предстоит строить не империю, а крепкое национальное государство на руинах империи. Не воевать и покорять, а убеждать и сплачивать. Бороться не с внешними врагами, а с внутренними, главные из которых - бедность и отсталость.

Получится ли у него - Бог весть. Четвертая русская революция, несомненно, кончилась. Что пришло ей на смену - увидим. Ждать осталось совсем недолго.